Год вольфрама - Рауль Герра Гарридо

— А почему бы тебе самому его не поискать, он ведь твой отец, а?

— Терпеть не могу картежников, ты лучше меня знаешь все злачные места.

— А если я откажусь?

— Но моему, ты ему тоже кое-чем обязан, или нет?

Этот гусь знал, что я не откажусь, он сказал мне, что кто-то видел, как дон Анхель садился в автобус на Понферраду, и повесил трубку. Не иначе как старик отправился в «Доллар», подумал я, пришлось поехать следом за ним, словно у меня других дел не было. Очутившись в праздничном водовороте бара, я вдруг понял, что впервые пришел сюда один. Фараонша исполняла свою коронную песенку: «Любовь потрясает, любовь ослепляет, не можем мы жить без любви», — она вполне могла адресовать ее мне. Я обратился к бармену, он тут знал всех и каждого.

— Ты случайно не видел дона Анхеля?

— Он там, у Ариаса.

В игорном зале, как обычно, собрались самые ярые картежники, игра была в разгаре, аптекарь манипулировал картами так же ловко, как в далекие годы юности, хотя это не было аристократическое казино «Гран Курзал», конечно, энергии у него поубавилось, а погасшие глаза и бескровные губы свидетельствовали о том, что ему отпущено уже немного времени, его вид меня поразил, до чего же постарел! он даже не заметил моего присутствия, чего нельзя было сказать о доне Хосе Карлосе, он тотчас пошел мне навстречу, не иначе как забеспокоился из-за своих грузовиков.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, все в порядке. Я ищу дона Анхеля, он совсем из ума выживает.

— Оставь его в покое, дружок, у тебя своих дел по горло. Хочешь подымить?

Он протянул мне гаванскую сигару.

— Нет уж, спасибо, я такую гадость не курю.

— Когда намечается поездка?

— Пока не могу вам ничего сказать.

— Ну что ж, осторожность никогда не мешает. Подожди минутку, я тебе сейчас приведу твоего аптекаря.

Игроки, собравшиеся у карточного стола, с радостью увидели, что дон Анхель встает, это избавляло их от его занудства, хотя, с другой стороны, лишало возможности кое-что у него выиграть, правда, никто и не рассчитывал сорвать куш, я взял его под руку, хотел помочь выйти из зала, но он резко вырвался, видно, считал для себя оскорбительным.

— Оставь, Аусенсио, я еще пока сам стою на ногах.

Мы заняли один из немногих свободных столиков. Я пытливо всматривался в его лицо, никогда еще оно не казалось мне таким изможденным и дряхлым, в бесцветных мутных глазах едва теплилась жизнь, редкая седая бороденка уныло обвисла, выглядел он настолько немощным, что у меня сердце ёкнуло от жалости, я решил говорить с ним поласковее:

— Крестный, что вы здесь делаете? Вы плохо выглядите…

— Лучше помолчи, я в твоем сочувствии не нуждаюсь, хорошие советы можно давать в моем возрасте, когда уже нельзя подавать плохих примеров.

— Уже очень поздно, и вам бы надо вернуться домой. Если хотите, я вас провожу.

— Послушай, я сам знаю, что мне делать, но делай не делай, чему быть, того не миновать, а посему не имеет смысла что-либо менять в своей жизни, если тебя волнуют деньги, которые я проигрываю, то я тебе скажу, плевать я на них хотел, мне слишком хорошо известно, что чего стоит, и для себя лично мне уже ничего не надо, понял?

— Но я вовсе не из-за денег…

Здоровье он свое губит, вот что, сам себя убивает, словно прочитав мои мысли, он начал упорно твердить свое:

— Человек должен жить страстями, моя жизнь — игра, и я хочу умереть стоя, а не в постели, если бы у меня была страсть к деньгам, то я бы давно снова разбогател, все хотят разбогатеть, для этого надо раз и навсегда усвоить железный закон бизнеса — продавать подороже, понятно тебе? если ты продаешь не очень дорого, то богачей это не заинтересует, а если дешево, то бедным все равно не достанется. Покупать надо за десять, а продавать за сто, вот и будет десять процентов прибыли. Однако меня бизнес не интересует, а тебя?

— Меня тоже, но я вовсе не имел в виду деньги, и вы ото прекрасно знаете, просто беспокоюсь о вашем здоровье, у вас больной вид.

На его губах появилась вымученная улыбка.

— Можешь радоваться, у меня для тебя хорошие новости, чуешь? твои бумаги беглого окончательно затерялись, у меня еще сохранились кое-какие друзья, старые динозавры вроде меня, совсем немного и исчезнут с лица земли.

Похоже, что действительно известие было хорошим, по сейчас меня волновали более важные проблемы, я уже свыкся с мыслью, что в любой момент меня могут найти и задержать, во всяком случае мне это не мешало спать спокойно.

Спасибо, но наши отношения все равно не изменятся.

Что ты хочешь этим сказать?

Раз и навсегда я должен ему выложить все, что меня по настоящему мучит, я его хорошо знал и понимал, еще немного, и он начнет меня шантажировать своими благодеяниями и плохим здоровьем.

— А вот что. Как только смогу, женюсь на Ольвидо.

— Даже думать об этом не смей! Я тебе запрещаю!

Его лицо вспыхнуло от гнева, совсем как в лучшие времена, но было ясно, что он расстреливает последние патроны.

— Интересно почему? Потому что вы считаете меня голью перекатной?

— Ты не можешь на ней жениться, это невозможно!

— Мам нора бы уже понять, что Ольвидо — моя страсть, так же как ваша страсть — карты.

— Успокойся, nihil humanum a me allenum puto.

— A пояснее нельзя?

— Это латынь, ничто человеческое мне не чуждо, я знаю толк в страстях, а что, как не честолюбие, является главной страстью человеческой? вот я тебе что предлагаю, смотри.

Он извлек из кармана жилета крупинку золота величиной с пшеничное зерно, вещественное доказательство его ревностно хранимого секрета, неплохой козырь, чтобы крыть, ничего не скажешь.

— Настоящее сокровище Бьерсо — это золото, а вольфрам — всего лишь весенний одуванчик, раз-два и отцвел, а золото, вот оно здесь, ждет нас не дождется еще со времен Рима, я дам тебе точные сведения, где ты его сможешь найти, но при условии, что ты откажешься от Ольвидо, в нашем мире очаровательные молодые девушки встречаются на каждом шагу, чего не скажешь о месторождениях золота. Ну, что ты думаешь по этому поводу?

— Ничего, я даже слушать вас не желаю.

Он разочарованно вздохнул, но не сдался.

— Вообще-то я должен был рассказать тебе обо всем еще много лет назад, но обстоятельства… о залежах в Матаросе или