Конан у Ворот Зла - Роланд Грин

— Конан! — сказал наконец Бовену. — Долго ты еще собираешься испытывать терпение богов?

— До тех пор, пока им это все не осточертеет и они не поразят меня гневом. Либо не помогут мне обрушить эту проклятую статую, — проворчал киммериец. Однако больше наседать на каменного истукана он не стал.

Он находился внутри круга, но не заметил там ничего подозрительного. Однако в воздухе явно чувствовалась сила — сила великая и древняя. А если она, как надеялся варвар, и ослабела за бесконечную вереницу лет, то все еще была смертоносной.

Конан угрюмо глянул на статую. И тут ему почудилось… Проклятье! Следы, оставленные на камне пыльными подошвами киммерийца вдруг вспыхнули мертвенным пламенем и в мгновение ока исчезли. Что за бред? Наверное почудилось… Но тут варвар заметил, как ошарашенно пялится на каменного исполина Бовену, и понял — нет, колдовство произошло на самом деле. Они оставили лежать трупы там, где бросили их, и пошли назад.

— Пусть теперь статуя препирается с духами упрямых пиктских парней, — заметил Конан.

Они были уже на полпути к наружной пещере, когда киммериец услышал пиктские барабаны и боевые кличи, а затем значительно более громкие и близкие, возбужденные голоса бамула. Конан с Бовену переглянулись и со всех ног бросились вперед.

Лизениус возблагодарил богов, которым не возносил молитвы в течение уже многих лет, за то, что два заговора, в которых он сейчас более всего нуждался, можно было сотворить внешне совершенно неприметно.

Займись он магией открыто, это встревожило бы пиктских охранников. Тут они вспомнили бы о его репутации, и в дело пошли бы кулаки, копья, стрелы и ножи. А на хакана, посланного Вурог Ианом, заклятия вообще не оказывали никакого действия. Лизениус увидел это существо сидящим на корточках на противоположной стороне костра. Глаза чудовища горели, как адские угли. Стоит прийти команде от его хозяина, как чудовище тут же бросится через костер и в мгновение ока вонзит клыки в горло Лизениуса.

В тот момент, когда он осмелится пошевелиться или произнести слово, решил Лизениус, с этим чудовищем и всеми его сородичами будет покончено. Без этих тварей шаман настолько потеряет свои колдовские силы, что превратится в простого мошенника.

Лизениус собрался с мыслями. На этот раз, несмотря на тревогу, ему удалось полностью сосредоточиться на статуе, что находилась в пещере, и вместе с тем не утратить контроль над окружающим.

— Клянусь Силой Семи Вод и Пяти Гор, клянусь Ибисом, Митрой, Кромом и Сэтом, клянусь Проклятием Нерожденного Феникса!

Слова страшного заклятия гулко отдавались у него в мозгу, будто голова волшебника стала пещерой, где герольд зычно выкрикивает послание. Лицо Лизениуса оставалось неподвижным — маска, способная скрыть за собой всю магию мира; дыхание его бьшо ровным, руки неподвижно лежали на коленях, будто спящие младенцы, которых он как-то показывал Скире, когда той было пять лет.

Тем уголком сознания, который еще не был поглощен магией, Лизениус вновь, с новой силой, вознес молитву. Но на этот раз не кому-то конкретно. Он просто молил всех богов, чтобы его ночная работа удалась и чтобы сам он остался таким, как был, и смог еще раз, в который уже раз, удивить свою дочь. Ему не хотелось изменяться. Да и много ли ему надо? Всего-то един день, наполненный прежней любовью дочери, — этого было бы более чем достаточно.

О большем он просить не мог. Слишком многое лежало теперь между ними. Скира перестала быть девочкой, если, конечно, верить ее «голосу-призраку».

И хотя многое и прежде разделяло их, Лизениус ясно видел: он еще найдет способ отомстить за смерть жены. Он обязан сделать это: его прекрасная супруга заслуживала и большего. Но сделает он это так, чтобы больше не подвергать Скиру риску. Он не имел права причинить ей какой-либо вред. Сперва нужно оградить от опасностей дочь, а после этого Лизениус начнет свою последнюю битву, не рискуя в ней уже ничем, кроме собственной жизни и рассудка.

А не воспользоваться ли кристаллом Траза?! Возможно, это тоже было опасно. Но это сильно облегчит его задачу: в этом случае статую можно будет оживить одной лишь силой воли, не принося кровавой жертвы.

Лизениус знал, что драгоценность находится в палатке. Мысленно он прикоснулся к ней. Колдун не осмелился силой своей воли перенести сокровище сюда. Нельзя давать пиктам ни малейшего повода заподозрить, что под носом у них нынче ночью творится магия.

Кроме того, эти дикари, скорее всего, и не представляют, для чего нужны кристаллы Траза. Их собственная магия ничего не знает о таких вещах. Чем дольше Лизениус сохраняет тайну кристалла, тем лучше для его начинания.

— Клянусь Пятой Стихией, подвластной воинским богам, имя которой Муд. Клянусь Иштар и Семирамис…

Лизениус слегка пошевелился, облизал сухие губы и глубоко вздохнул. Что-то очень далекое коснулось его сознания. Колдун открылся.

В далекой пещере, что находилась на земле клана Змеи, статуя пошевелилась на своем постаменте.

Глава восемнадцатая

Даже острый слух киммерийца не предупредил его о том, что статуя начинает оживать. Пикты вопили так, что их вой заглушал все прочие звуки: крики раненых и умирающих, боевые кличи бамула и даже собственные боевые барабаны.

Пока ни один из бамула еще не был убит. Продолжали сражаться даже воины, раненные во время стычки на склоне холма. Нелегко сражаться в сидячем положении. Впрочем, те, кто не мог ходить, все равно вынуждены были драться. Однако стрелять из короткого пиктского лука сидя можно было ничуть не хуже, чем стоя. Пикты пытались ворваться в пещеру, полностью заполонив собой проход, так что попасть в них мог бы и слепой. Куда ни ткни, хоть целясь, хоть наугад, все равно попадешь во врага.

Конан бросился в бой со страшным киммерийским кличем, от которого эхо заметалось меж стен пещеры. На мгновение этот рев заглушил все, даже многоголосый вой пиктов. Взбадривая себя перед боем, Конан выхватил меч и кинжал, отшвырнув прочь лук и колчан со стрелами.

Один пикт прорвался сквозь переднюю линию обороны бамула, удачно избежал копий второй линии и ринулся прямиком на Конана. Киммериец, не раздумывая слишком долго, пнул его между ног. Его противник согнулся пополам, издав хриплый стон. Зажав кинжал в кулаке, Конан нанес ему удар по затылку. Киммериец убивал пиктов с такой же легкостью, с какой мастиф убивает крыс, испытывая при этом столько же сожаления.

Еще два пикта попытались повторить подвиг своего товарища, но нашли смерть на бамульских копьях, и скала под ногами сражающихся стала еще более скользкой от крови.