Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пеньков? — оживился дядя Вова. — Этот может. Но только не в этот раз, потому что вот он где у меня. Только попробует пусть…
— В смысле? — не понял я.
— А вот потом мы с ним разберемся, как он лося в заказнике завалил, а мне пришлось за него договариваться. Бумажки те со снимками до сих пор у меня в укромном месте хранятся. И…
— Что же ты раньше молчал! — разозлился я. — Нас же едва не посадили с Блоцким.
— Но ведь не посадили же, Коля. Верно, Дима?
Вялов мотнул головой, как бегемот на водопое.
— Я же ему давно сказал — вот он и мурыжил вас, — добавил Орлов.
— Сложность в другом, — сказал Вялов, оглядываясь по сторонам. — Дело в том, что мне велено принять от вас дело пропавшего Обухова. Придется пароход опять осматривать, водолазов зарядить, дно осмотреть вокруг судна. Так что надо вам ехать скоро со мной.
— А при чем здесь мы? — в голос спросили мы оба с Орловым.
— Я, например, даже не знаю, о чем речь, — ухмыляясь, подступил к нему Орлов. — Может, расскажешь, дядя Дима — какой такой теплоход?
— Пароход! На Пальцинском острове! — уточнил Вялов. — Неужели в газетах не читали?! Там, говорят, заварили недавно кого-то… В трюме…
Дело принимало дурной оборот. История с освобождением Люськи Козюлиной могла сыграть в моей жизни роковую роль.
С трудом отвязавшись от Вялова, который, казалось, насквозь видел нас обоих, мы направились в сторону пресловутого кафе «Трактир у дороги» — туда, где мой друг Мишка Козюлин совершал последнее в своей жизни задержание хулигана. Мы шли туда, не говоря ни слова.
В кафе оказалось пусто. Мы сели у окна за дальний столик, за которым любил сидеть Паша-биатлонист. В тот злополучный вечер, как всегда, он пришел сюда в шестом часу вечера и сидел до тех пор, пока мы его не забрали.
Всё тот же армянин — в черном костюме и белой рубашке с бабочкой — подошел к нам и спросил:
— Чего господа желают?
Он словно бы впервые видел нас с дядей Вовой, хотя именно он вызвал тогда милицию, именно его Паша-биатлонист уронил на пол. Однако по уголовному делу этот тип не прошел. Его словно не существовало в природе.
— Как жизнь? — спросил я, глядя снизу вверх в его темные глаза, и заметил в них страх.
— Живем помаленьку, — тихо ответил тот, отводя взгляд.
— Хулиганы не беспокоят? — неожиданно спросил дядя Вова.
— В каком смысле? — прикинулся тот дурачком.
— Что значит, в каком?! — вскипел дядя Вова. — Зимой, значит, беспокоили, что даже милицию вызвал среди ночи, а теперь, значит, какие? Отлегло, выходит, от жопы?
Армянин вскинул голову к потолку и улыбнулся.
«А ведь если бы не твой звонок, Мишка Козюлин был бы сегодня жив, и Люська была бы при нем», — подумал я.
Впрочем, в последнем я не был теперь уверен.
— А меня почему-то не вызвали, — проговорил армянин, опускаясь на свободный стул и оглядываясь по сторонам. — Допросили в тот день и больше не велели приходить. Даже странно как-то.
— Кто же тебя допрашивал, Женя? — спросил дядя Вова. — Тебя ведь Женей зовут — не правда ли? Ты помнишь меня?
Женя помнил бывшего майора. Мало того, он знал его как оперативного дежурного местного управления.
— И кто тебя допрашивал? — повторил свой вопрос дядя Вова.
— Прокурор, — отвечал тот. — Вызвал к себе в тот же день. Расспросил подробно, а потом отпустил…
— Он хоть записывал что-нибудь?
— Нет. Конечно, нет, Я же ведь всё ему рассказал — всю правду, как было на самом деле. Ничего не утаил от него, а то ведь посадит баланду хлебать…
Сообщение было интересным. Уголовное дело в отношении меня и Блоцкого прокурор возбудил. Зато в отношении одного из главных свидетелей прокурор поступил дилетантски.
— Пеньков, значит, допрашивал? — рассуждал Орлов. — И протокол при этом не вёл…
— Да.
— А потом про тебя забыли. Интересно…
— Может, они не забыли, потому что потом я уехал.
— Куда это?
— В Ереван. Родня посоветовала…
— Налей нам тогда по соточке, а то нервы сдают, — попросил дядя Вова и потянулся за сигаретами.
Я продолжал сидеть, сверля глазами пространство: из головы не выходил сегодняшний судебный процесс по гражданскому делу. Орлов вышел из него победителем, можно было радоваться, но веселье как-то не шло в голову. Семьи теперь у Орлова фактически не было, дочь и бывшая супруга стали для него врагами. Такого, казалось, быть не могло, но это было.
Звонок моего сотового вывел меня из оцепенения.
— Ты все еще в отгуле? — спрашивал Игнатьев. — Тут такое дело, что двумя словами не опишешь. Короче, Вялов пришел с бумагой и требует вашего участия завтра при осмотре какой-то баржи на Пальцинском острове — ты слышишь меня?
Естественно, я слышал его как никогда.
— С утра тебе следует прибыть в РУВД часам к восьми. Блоцкого я тоже предупредил.
— Дался им этот остров! — старался я сдерживать себя. — И что они там решили? Кости рыбьи просеивать? Или чешую?
— Ты это брось, лейтенант — кости, не кости! Что скажут нам, то мы и будем делать. Говорят, там должен быть труп. Или два. Так что без опозданий.
Армянин принес бутылку коньяка и пару тарелок на просторном подносе.
— Угощаю, — произнес он, садясь рядом с нами.
Глава 7
Назавтра у меня трещала голова, потому что накануне, после разговора с Игнатьевым, только и оставалось, что присосаться к бутылке, и теперь минутная слабость давала о себе знать. Вчера также выяснилось, что дядя Вова спас от скамьи подсудимых того самого армянина по имени Женя Петросян — его взяли в оборот чиновники из местного управления миграционной службы. Возможно, Петросян выкрутился бы из переделки, будь у него деньги. Но денег на тот момент у него было. Зато были основания признать действия главного чиновника незаконными. Дядя Вова явился к нему в майорской форме и с порога заявил, что если чиновник не умерит свой пыл, то Вова этими же ногами отправится к прокурору области. Естественно, чиновник тот приуныл. А позже и вовсе Петросяну выдали вид на жительство безо всяких проволочек. Оставалось догадываться, что от этого имел для себя дядя Вова.
Мы выпили, и дядя Вова разговорился. Оказалось, за этот подвиг он получил бутылку, которая теперь стояла перед нами на столе. Позже, правда, к ней присоединилась следующая, потом еще какая-то экзотическая штуковина, после чего, вероятно, я перестал соображать. Скорее всего, так и было, поскольку теперь у меня голова расходилась по
