Топот бронзового коня - Михаил Казовский

    Не успели отпраздновать новую победу, как приплыл человек от Фотия: Мунд и Маврикий в Далмации погибли, Теодат арестовал вновь прибывшего для переговоров Петра Патрикия и грозит наступлением на Сицилию; в армии брожение, а гепиды требуют возвращения домой. Велисарий оставил Карфаген на Мартина, Феодора и Ильдигера, а с Валерианом поспешил на корабль, чтобы плыть к собственным дружинам.

    В доме Лиса в Константинополе тоже происходили грустные вещи. Только-только военные корабли отчалили от пристаней Золотого Рога, как любовники - Антонина и Феодосий, - окончательно потеряв рассудок, начали жить друг с другом в открытую, не стесняясь ни слуг, ни рабов. Он входил к ней в спальню в любое время дня и ночи, а она любила мыть его в лохани, забираясь в воду сама, а затем провоцируя на близость. То и дело хозяйские покои оглашались сладостными стонами - это мать семейства бурно отдавалась своему приёмному сыну. Оба потом бродили по дому квёлые, с красными от бессонницы глазами и какие-то ошалелые.

    Македония возмущалась, часто жаловалась Кифе:

    - Вот бесстыжая тварь, подзаборная шлюха! На глазах у маленькой дочери! И к тому ж сама ещё на сносях!

    Кифа отвечал:

    - Янка ещё мала, понимает плохо.

    - Ой, не говори: в пятилетнем возрасте знают больше, чем мы предполагаем. Вот вчера у меня спросила: «Что это у братика Феодосия между ног болтается?» Я ей говорю: «Где ж ты это видела?» А она невинно: «Я зашла в маменькины покои и смотрю - он стоит в лохани, вытирается простыней, а под животом у него толстая колбаска».

    У слуги вырвался смешок:

    - Ну, и как ты ей это объяснила?

    - Да никак, что-то наврала, будто бы не знаю. Нет, позор какой, Кифа, согласись? Развращают девочку и марают честь нашего хозяина.

    Он развёл руками:

    - Что мы можем сделать? Наше место в людской, возникать не имеем права и должны не вмешиваться в личную жизнь господ.

    - И тебе Велисария не жалко?

    - Безусловно, жалко. Он великий человек: полководец от Бога и ко всем своим относится с нежностью. В том числе и к нам. Но скажу по правде: в сотню раз жальче мне себя.

    - Ты про что толкуешь?

    - А про то: если мы с тобой донесём хозяину о проделках Нино, не снести нам головы после этого.

    - Ой, да перестань! Он её прогонит, и она отомстить уже не успеет.

    - Никогда не прогонит. Слишком сильно любит. Может, даже заговорён. Ведь она ворожить умеет.

    - Не прогонит, даже если мы представим ему свидетелей - всю домашнюю нашу челядь? Разве ты откажешься подтвердить?

    - Откажусь, конечно. Сразу заявляю. Мне моя шкура дорога.

    Македония взглянула на него с сожалением:

    - Трус несчастный. Все вы, мужики, одинаковы. На словах - гепарды, а на деле - зайцы.

    - И хозяин заяц? - иронически сощурился Кифа.

    У служанки потемнели глаза:

    - Нет, хозяин храбрый. На войне, при дворе, везде. Кроме спальни своей супруги. Может быть, действительно заколдован…

    - Стало быть, я прав. И сама не вздумай затевать это дело. Пусть живут, как знают, нам высовываться не след.

    Женщина вздохнула:

    - Ох, не знаю, не знаю, прямо. Сердце не на месте. Хочется помочь Велисарию, но, понятно, страшно.

    - Брось, остынь, думай о другом.

    - И стараюсь, да не больно выходит. Ты же знаешь, что его судьба мне не безразлична.

    Вскоре у Антонины приключилось несчастье: видно, перестаралась в плотских утехах с Феодосием, или же вода в их совместной ванне оказалась чересчур тёплой, или то и другое вместе, только у неё открылось кровотечение, и она потеряла будущее дитя. Пролежала пластом весь день - потрясённая и подавленная, никого не желая видеть, даже своего фаворита. А потом объявила, что поедет к мужу на Сицилию - вместе с Феодосием и маленькой Иоанниной. Все пытались её разубедить, говорили, что теперь осень, а не за горами зима, и в такие погоды плыть с ребёнком небезопасно, но она ничего не желала слушать, отвечала твёрдо: к девочке приставим нянек и мамок, те её защитят от простуд. В том числе велела и Македонии, чтобы собиралась в дорогу. Та почтительно поклонилась. А потом сообщила Кифе, остающемуся в столице:

    - Там уж поквитаемся с потаскухой! Выведу её на чистую воду. Расскажу хозяину обо всём, в том числе, почему получился выкидыш.

    Как ни уговаривал слуга челядинку, как ни умолял образумиться, женщина твердила упрямо: будь что будет, только под одной крышей мне с гетерой не жить, лучше пусть убьют, чем терпеть позор.

    Отвалили от пристани в гавани Кондоскалия в ноябре 535 года и приплыли в Сиракузы ближе к Рождеству. Велисарий встретил их с удивлением, а когда узнал, что ещё не родившийся ребёнок погиб, сильно огорчился. Утверждал, что фортуна отвернулась от него, нет нигде удачи - ни в военном деле, ни дома. Но к весне успокоился, утешаясь играми с маленькой дочерью. Девочка его обожала, обнимала, тискала, целовала в щеку, а однажды прошептала на ушко:

    - Мой любимый папочка! Я тебя люблю много больше мамочки!

    Он ворчливо заметил:

    - Этак не годится. Мамочку нельзя не любить.

    - Я её люблю, но тебя сильнее.

    - Отчего же так?

    - Потому что любишь меня больше всех на свете.

    - Это верно.

    - А она больше любит братца Феодосия.

    - Да с чего ты решила, глупая?

    - Без конца с ним воркует и милуется, а когда ты уехал, то купала его в лохани. А меня вот не искупала ни разу.

    Поразившись, Лис проговорил:

    - Что, собственноручно купала?

    Дочка рассмеялась:

    - Да, собственноручно. Как же можно ещё купать? Захожу и вижу: Феодосий голый в ванне стоит, ну а мамочка заботливо вытирает его простынкой.

    Полководец сглотнул:

    - Мама тоже голая?

    - Нет, была в тунике.

    - Очень любопытно.

    Понимая, что сама Нино правду не расскажет, Велисарий позвал к себе Македонию. Та заметно дрожала, прятала глаза и всё время на груди теребила край накидки. Бывший её любовник спросил:

    - Ты по-прежнему относишься ко мне хорошо?

    Женщина пошла пятнами, молча покивала. Еле слышно произнесла:

    - Как иначе? Вы мой господин, я служу вам столько лет преданно и верно…

    - Вот и говори правду.

    - Так насчёт чего, ваша светлость?

    - А насчёт Антонины и Феодосия.

    У служанки повисли слезы на кончиках ресниц. Стиснув в кулаке край накидки, только прошептала:

    - Я не разумею, о чём вы.

    - Как - не разумеешь?

    - Нет, не разумею.

    - Как они себя вели без меня?

    - Да обыкновенно…

    - Отвечай, не бойся.

    - Я и не боюсь. Мне чего бояться?

    - Правда, что она мыла сына в лохани?

    Македония уткнулась носом в ладони и склонила голову низко-низко. В голосе у Лиса зазвучала досада:

    - Отвечай же, ну! Что ты там страдаешь?

    - Не могу, не могу, - пробубнила она, продолжая стоять, сильно сгорбившись.

    - Отчего не можешь?

    - Чтоб не огорчать вас. И не поплатиться за правду.

    - Кто ж тебя накажет за правду?

    - И хозяйка, и вы, оба вместе.

    - Обещаю, что не поплатишься.

    - Вы-то обещаете, а она?

    - А она тем более.

    - Нет, боюсь, боюсь.

    Он схватил её за руку, чуть пониже запястья, дёрнул, открывая лицо:

    - Я приказываю тебе! Если не расскажешь, хуже будет!

    Женщина вздохнула:

    - Да куда уж хуже! Хуже не бывает. - Отняла от лица и вторую руку, вытерла глаза и ещё раз вздохнула: - Так и быть, скажу. Да простит меня Дева Мария Богородица и Господь Наш Иисус Христос. - И перекрестилась. - Да, купала, верно. И сама с ним купалась вместе. И все ночи проводили вдвоём на супружеском - значит, вашем - ложе. - Пальцы Македонии явственно тряслись.

    - Свят, свят, свят! - вырвалось у Лиса. - Да неужто правда?

    Он сидел весь красный, не похожий на себя самого - не военачальник, командир, консул, правая рука императора, а испуганный обиженный мальчик. Жалобно спросил:

    - Ты не врёшь, сознайся? - Не дождался её ответа и мотнул головой в отчаянии: - Знаю, что не врёшь. Вижу, что не врёшь. Я рогат, рогат! Это нестерпимо! - Сморщился, зажмурившись.

    Посидел несколько мгновений в молчании. Наконец, Велисарий открыл глаза, более холодные, чем до этого, и проговорил вроде отрешённо:

    - Как давно их связь?

    Челядинка сказала робко:

    - Мне откуда знать!