Том 5. Записки ружейного охотника - Сергей Аксаков

В долгую, мокрую, безморозную осень, в плодородный на зайцев год, стрельба в узерк бывает очень добычлива: мне самому случалось убивать в одно поле до двадцати четырех зайцев… это целый воз. В постоянно дождливую погоду капель с деревьев выгоняет беляков в опушки леса и даже в чистые поля. Я помню не одну такую осень; бывало, подъедешь к небольшому отъемному острову или лесному отрогу – и около него, даже по озимям, везде виднеются беловатые пятна: это зайцы. В одну такую осень, именно в 1816 году, октября 28-го, мне случилось убить диковинной величины беляка. Он напугал меня не на шутку: ходя по лесу в серый туманный день, я убил уже много зайцев и развесил их по сучьям, чтобы собрать после, вместе с другим охотником; от наступающих сумерек становилось темно; вдруг вижу я огромное подобие белого зайца, сидящего на корточках, в воздухе, как мне показалось, на аршин от земли. Охотники несколько суеверны, и я не хочу запираться, что сначала сильно испугался; долго стоял на одном месте и думал, что мне померещилось, что обман исчезнет. Наконец, я успокоился, ободрился и разглядел, что огромный беляк сидел не на воздухе, а на толстом липовом пеньке, что зайцы делают нередко. Он сидел несколько боком ко мне, шевелил ушами и передними лапками, прислушивался к шуму и, по-видимому, меня не замечал; расстояние было недалекое, оба ствола моего ружья заряжены крупной гусиной дробью, я собрался с духом, приложился, выстрелил – заяц необычайно пронзительно и жалобно закричал и повалился, как сноп, на землю… Я убежал, отыскал моего товарища и вместе с ним и кучером пришел на то место, где выстрелил в диковинного беляка: убитый наповал, он лежал у пенька, и в самом деле – это было чудо! По крайней мере в полтора раза, если не вдвое, был он больше самого матерого русака! По всему его телу, под кожей; находились какие-то шишки, а на скулах, также под кожей, лежали твердые, мясистые желваки, чуть не в кулак величиною. Я долго сберегал этого зайца и показывал охотникам, но мяса такого урода никто есть не стал. Один крестьянин, стрелок, объяснял мне, что это заячий князек и что он появляется лет через сто. Очень досадно, что я не сделал чучелы, даже не взвесил и не смерил этого диковинного зайца, в котором излишество животной растительности переходило даже в болезненное уродство.

Но есть еще стрельба зайцев, которая, по-моему, в охотничьем отношении лучше стрельбы в узерк, хотя она не только недобычлива, но даже бывает скудна и очень утомительна: это стрельба русаков по пороше.[78] Изредка между ними попадаются и тумаки, в нравах своих совершенно сходные с русаками. Тут надобно уменье сходить зайца, то есть по малику дойти, наконец, до логова и застрелить его на лежке или в бег. Это уменье можно приобресть одной опытностью. Если принять рано утром вечерний малик русака, только что вставшего с логова, то в мелкую и легкую порошу за ним, без сноровки, проходишь до полдён: русак сначала бегает, играет и греется, потом ест, потом опять резвится, жирует, снова ест и уже на заре отправляется на логово, которое у него бывает по большей части в разных местах, кроме особенных исключений; сбираясь лечь, заяц мечет петли (от двух до четырех), то есть делает круг, возвращается на свой малик, вздваивает его, встраивает и даже четверит, прыгает в сторону, снова немного походит, наконец после последней петли иногда опять встраивает малик и, сделав несколько самых больших прыжков, окончательно ложится на логово; случается иногда, что место ему не понравится, и он выбирает другое. Все это изменяется, смотря по качеству пороши и по погоде: если пороша мелка и погода холодна, заяц ходит много; если напротив – ходит мало. Сверх того, чем позднее перестанет идти снег, тем короче заячьи малики, так что если снег шел сильный и перестал на заре (что случается довольно часто), то где увидишь малик, там лежит и заяц, ибо все его прежние ходы запорошило снегом; само собою разумеется, что малики тогда попадаются редко. Пешком эта охота слишком тяжела, и потому для отысканья русачьих маликов надобно ездить верхом, а всего лучше в легких санях; разбирать путаницы всех жировок, или жиров, и ходов не должно, а надобно объезжать их кругом и считать входы и выходы: если нет лишнего выхода – русак лежит тут, в жирах, что, впрочем, бывает довольно редко; отыскав же выход и увидя, наконец, что заяц начал метать петли, охотник должен уже пешком, с ружьем наготове и с взведенными курками, идти по малику: логово где-нибудь недалеко, и надобно не зевать и не слишком заглядываться на свежесть следов, а смотреть, нет ли сметки вбок и не лежит ли русак где-нибудь в стороне. Случается иногда, что не услышишь ни малейшего шороха и не увидишь, как он вскочит и уйдет; добравшись до логова, только по взбудному следу догадаешься, что добыча ускользнула. Впрочем, днем заяц ходит мало и сейчас ложится; через несколько времени, дав зайцу успокоиться, можно опять и уж очень скоро сойти его; но на второй лежке он не так крепко лежит, как на первой. Любимые места у русака для логова – сурчины, где он ложится у самой сурочьей норы и прячется в нее при первой опасности; потом снежные удулы по межам и овражкам: в них он делает себе небольшое углубление в виде норы, в которое ложится; если дует погодка и тащит снежок, то заметет совсем лаз в его логово. Тут он так крепко иногда лежит, что мне самому случалось взминать снег ногами, чтоб взбудить русака… и что за красота, когда он вылетит из удула, на все стороны рассыпав снежную пыль, матерой, цветной, красивый, и покатит по чистому полю!.. Весело прекратить этот быстрый бег метким выстрелом, от которого колесом завертится русак с разбега и потом растянется на снегу!.. Покуда пороши еще мелки и снежной норы сделать нельзя, русаки ложатся предпочтительно по горным долочкам, поросшим каким-нибудь степным кустарником, также по межам, где обыкновенно придувает снег к нагнувшейся высокой траве; нередко сходят они с гор в замерзшие, камышистые болота (если они есть близко) и выбирают для логова иногда большие кочки; в чистой и гладкой степи русаки лежат под кустиками ковыля. Очевидно, что по пороше в один день не много сойдешь и убьешь зайцев; а когда первозимье устанавливается беспутно, говоря по-охотничьи, то есть снег идет днем, а не ночью и пороши ложатся неудобно, и если скоро сделается на снегу наст, который поднимает зайца, а не поднимает охотника, хрустит под его ногами и далеко вспугивает русака, – тогда этой заманчивой стрельбы вовсе не бывает.

Русаки – большие охотники до хлебной пищи, и потому ближайшие от деревень постоянно посещают хлебные гумна, даже ложатся в них на день и так бывают смелы, что, несмотря на ежедневные крестьянские работы и на гам народа и стук цепов, остаются спокойно на своих логовах. Таких русаков называют гуменниками; они сытее и резвее других. Я много раз сам нахаживал русаков на гумнах и бивал их. Один раз при мне поймали у самой риги русака в огромной куче длинных дров, куда он залезал на день: крестьянин, сушивший ригу, заметил на заре, что заяц влез в дрова, и заставил лазею плахой. Около Москвы, где хлеб обмолачивается с осени, русаки ходят есть сено в сенные сараи. Иногда делают то же и беляки. Хлебный русак до того бывает жирен, что, не видавши, трудно поверить: от одних почек из внутренности русачьей тушки собирается иногда сала до двух фунтов! Сколько же его еще остается? Такой русак отлично вкусен, и беляк, даже очень сытый, никогда сравниться с ним не может. Вообще заячье мясо имеет сильный и приятный вкус дичины: оно очень питательно, даже горячительно. Еще недавно на моей памяти народ не ел зайцев; теперь в некоторых местах начинают употреблять в пищу задки или почки, а передки бросают, говоря, что передок у зайца собачий. Это я рассказываю о крестьянах отдаленных Симбирской и Оренбургской губерний, а подмосковные, вероятно, не так строги в соблюдении народных предрассудков.

Самый сильнейший истребитель заячьих пород – человек, и ружье еще самое слабое орудие к их истреблению; борзые собаки и выборзки (до которых большие охотники мордва, чуваши и татары), тенета, то есть заячьи сети, капканы – вот кто губит их тысячами.

Для стрелянья зайцев надобно употреблять крупную дробь: 1-й и 2-й нумера. Кроме того, что иногда приходится стрелять далеко, зайцы, не будучи особенно крепки к ружью, защищены пушистой шерстью, которая очень ослабляет действие и крупной дроби, а мелкая в ней завертывается. Впрочем, само собою разумеется, что в близком расстоянии убьешь зайца всякой дробью.

Кроме описанных мною трех пород, в Оренбургской губернии изредка попадаются черные зайцы обыкновенного склада и величины; мне никогда не удалось их видеть.