Темный дом - Алекс Баркли

— Боже мой… — прошептал Джо. — Что у вас тут происходит? — Он посмотрел на Эли. Та, закрыв лицо руками, плакала навзрыд.

— Мы выпили пива, — начал объяснять Роберт, — а потом Шон предложил нам прогуляться. Мы согласились, он сказал, что хочет показать нам маяк, побежал первым, а пока мы тут стояли, забрался на балкон и начал кричать, что ему надоело жить.

— А где Анна? — спросил Джо.

— Не знаю. — Роберт пожал плечами. — Шон говорил, что ее нет.

— Принимали что-нибудь?

— Наркотики-то? Нет, конечно. Он просто виски с пивом смешал.

Джо чертыхнулся.

Неожиданно Шона начало тошнить, и если бы не ветер, Джо и Роберта обдало бы рвотой.

— Я хочу умереть! — проорал Шон.

— Убил бы сопляка, — прошептал Джо.

Роберт усмехнулся:

— Простите, мистер Лаккези, я не знал, что так получится.

— Ты ни в чем не виноват, Роберт, — покачал головой Джо. — У Шона нервы сдали. Шон, тебе не нужно умирать! — прокричал он сыну. — Давай спускайся вниз. Хочешь, я тебе кофе приготовлю?

— Моя жизнь кончена! — Шон, сильно покачиваясь и держась за перила, продолжал стоять на балконе. — Они все думают, что это я убил Кэти.

— Не говори глупостей! — прокричал Роберт. — Никто так не думает!

— А ты вообще заткнись! Тебе отец запретил разговаривать со мной.

Роберт посмотрел на Джо, покрутил пальцем у виска.

— Сынок, иди к нам. Это в тебе говорит виски. Хотя постой там, сейчас я поднимусь и помогу тебе спуститься.

— Уйдите вы все отсюда! Оставьте меня! — заорал Шон. Он попытался перекинуть ногу через перила и не смог этого сделать — нога соскользнула, он пошатнулся и ударился спиной о стену маяка. Его снова начало тошнить.

— Ну вот и все, ребятки, — проговорил Джо. — Стойте здесь, а я пошел наверх. Он не прыгнет. Слава Богу, он так напился, что и ногу-то поднять не в состоянии.

Джо вбежал в дверь, бросился наверх, в служебное помещение маяка, выскочил на балкон. Шон, согнувшись, плакал, опираясь на перила. Руки его тряслись, плечи вздрагивали. Джо сел рядом, привлек Шона к себе и начал успокаивать, гладить по волосам.

— Успокойся, сынок, успокойся. Все образуется. — Усадив Шона, он встал, перегнулся через перила и крикнул Роберту и Эли, чтобы они шли домой.

Спустя полчаса, когда Шон немного пришел в себя, Джо спустился с ним вниз, помог дойти до дома, привел в комнату и положил на кровать. Все это время Шон бормотал что-то невнятное, то злился, то принимался плакать.

— Анна! — крикнул Джо.

— Мама! Ой, мама! — закричал Шон, лежа на кровати, и вдруг рассмеялся.

— Она никуда не собиралась? — спросил Джо. — Ничего не говорила тебе?

— Нет. Хотя, может быть, и говорила, но я не помню. Да кому это интересно? — Он вздохнул, перевернулся на бок и свалился на пол. Подложил под щеку ладони, пытаясь уснуть.

Джо поднял его с ковра, спросил:

— На ногах стоять можешь?

Шон промычал что-то неразборчивое.

— Так. Раз душ отпадает, тогда спи. — Он снова положил Шона на кровать, вышел из комнаты, выключил свет и направился на кухню. Там было темно и пусто. Джо поднялся наверх, несколько раз позвал Анну. Она не отвечала.

Глава 24

Стингерс-Крик, Северный Техас, 1989 год

Деревянные скамейки были пусты. Пожилой садовник в легком полотняном больничном костюме включил поливальную установку, снял рубашку. Спина его блестела от пота.

Дюк Роулинз немного постоял возле плаката, на котором большими зелеными буквами было написано, что он находится на территории приюта для престарелых «Счастливая старость», подтянул мятые джинсы, поправил черную рубашку со множеством карманов на белых пуговицах, оглядел свои пыльные высокие кроссовки и двинулся дальше, ко входу. В вестибюле улыбающаяся медсестра подсказала ему номер комнаты и подвела к лифту. На третьем этаже он вышел и направился вдоль светлого коридора. Нужная ему комната находилась на левой стороне. Негромко постучав, он открыл дверь, просунул голову и сказал:

— Миссис Гензель? Это я, Дюк. Дюк Роулинз из шестого класса.

— Да? Ты все еще в шестом классе? — удивленно спросила она, отворачиваясь от окна. — Я надеялась, что ты перешел в следующий.

Дюк улыбнулся, вошел в просторную комнату, оклеенную веселыми сиреневыми обоями. Пахло тонкими духами и розами. Он не увидел ничего, что бы напоминало о медицине, — ни кислородных масок, ни капельниц, ни костылей, ни палочек. В центре комнаты стояла широкая двуспальная кровать, застеленная цветастым покрывалом. С потолка свисала люстра в виде трех распустившихся лилий, обрамленных тонкими, изящно выполненными металлическими листьями и ветками.

Миссис Гензель сидела в высоком, с прямой спинкой кресле возле самого окна. Прическа у нее не изменилась с годами. Она нисколько не располнела с тех пор, как Дюк в последний раз видел ее — перед самым уходом на пенсию. Он тогда заканчивал шестой класс. На миссис Гензель были широкие серые брюки, голубенькие парусиновые туфли, плотная белая блузка и толстый махровый, тоже белый, халат с широкими лямками-застежками.

— Садись рядом. Я почти не отхожу от окна. Боюсь закрытых замкнутых пространств, — сообщила она.

— Здесь очень красиво, — сказал Дюк, пододвигая себе мягкое кресло.

— Да. Вид прекрасный. Другие сидят в своих комнатах или собираются в зале, смотрят весь день телевизор. Я иду туда, только когда становится холодно. Обычно я сижу здесь, читаю или слушаю аудиокниги. — Она показала на полку, где среди книг лежал проигрыватель компакт-дисков с большими наушниками. Она заметила удивленный взгляд Дюка. — Я не люблю маленькие наушники, они или сильно давят, или выпадают. — Она улыбнулась.

— Мне казалось, вы меня не вспомните, — проговорил он.

— Ну почему же? Я хорошо помню тебя. Спасибо, что ты не забыл меня.

— Я только недавно узнал, что вы здесь. Нравится вам тут?

— Да. Гораздо больше, чем ты думаешь.

— Уютно здесь. По-домашнему.

— Ты прав. Со многими я тут подружилась. Ходим друг к другу в гости, говорим обо всем — о фильмах, о театрах, о семьях и знакомых…

— Ну как обычно, — вставил Дюк.

Мисс Гензель кивнула.

— Расскажи-ка лучше о себе. Как поживаешь? Что поделываешь?

— Да что рассказывать? — Дюк махнул рукой. — Работал в ресторане, потом на треке для картинговых гонок. Вот где было здорово.

— А со своим другом, с Донни Риггзом, видишься?

— Постоянно. У него все в полном порядке. Недавно устроился на склад писчебумажной фабрики. Неплохо получает.

Они поболтали о всякой всячине — тех малозначащих вещах, о которых говорят разные, мало знающие друг друга люди. Потом немного посидели молча, вслушиваясь в тишину. Делиться больше было нечем. Дюк хлопнул ладонями по коленям, подался вперед, собираясь уходить, и вдруг спросил, отводя взгляд:

— Это вы тогда позвонили?

— Когда? — Она пристально смотрела на него.

— Ну когда Спарки погиб. Это вы вызвали какое-то начальство? Не знаю откуда. Они долго разговаривали с мамой, потом ушли, но больше не приходили.

Миссис Гензель взяла его за руку.

— Я до сих пор об этом вспоминаю, — призналась она.

— Так это вы их просили?

— Скажем так: они получили анонимный звонок. — Она похлопала его по руке.

Дюк долго смотрел на нее, потом отвернулся к окну.

— Я пойду, — сказал он поднимаясь. Поставив кресло на место, повернулся к миссис Гензель. — Берегите себя, — тихо произнес он.

— И ты тоже, Дюк.

У самой двери он обернулся, сказал:

— Спасибо вам, — и вышел.

Миссис Гензель поплотнее запахнулась в халат, сняла очки, вытащила из кармана кусок материи и долго протирала стекла. Затем взяла с ночного столика у кровати толстый путеводитель и попыталась читать, но вскоре перевела взгляд со страницы на окно. Садовник складывал поливальную установку в тележку, на скамейках начали появляться постояльцы.

В комнату вошла та же молоденькая медсестра, улыбнулась:

— Мисс Гензель, вы нас всех заинтриговали. А ну-ка, темная лошадка, признавайтесь, кто это к вам приходил?

— Я и сама хотела бы это знать, — проговорила миссис Гензель, не поворачивая головы. — Да и кому я сейчас нужна?

Ее грусть передалась медсестре, но та быстро стряхнула ее и, покачав головой, тихо сказала:

— Очень видный парень.

Сверкала желтой краской детская коляска для троих малышей, шелестели и переливались всеми цветами радуги привязанные к ее ручкам широкие ленты серпантина. Стояла удушающая жара. Синтия Слоун, злая, невыспавшаяся, открыла заднюю дверь дома, вышла на улицу. В ярком полуденном свете ее платье казалось совершенно прозрачным. Вот уже какой день Синтия не могла поспать до обеда. Коты словно взбесились, уже с самого утра они выли на заднем дворе дома как бешеные. Трое детей, двое из которых только-только начали ходить, а третий родился два месяца назад, не давали ей выспаться. А тут еще эти скоты шелудивые. Откуда они только понабежали? Синтия была в бешенстве. Сжимая швабру, она замерла, прислушиваясь к шорохам. Справа раздалось омерзительное мяуканье. Синтия, со шваброй наперевес, бросилась туда, но никого не нашла. Мяуканье и шорох послышались впереди, из самой глубины сада. Синтия, пригнувшись, осторожно двинулась туда, остановилась. Уловив неясный шорох, она бросилась к кустам, начала бить шваброй направо и налево, затем отступила, огляделась и, тихо раздвигая ветки, стала пробираться вглубь.