Серые земли - Карина Дёмина

— Как уж получается. Учителя тоже маменьке жаловались, — Евдокия страстно желала смять этот никчемный клочок бумаги и швырнуть в лицо.

Нельзя.

Бумага — это улика. И каждое слово, выведенное таким родным почерком. И надо прочесть, до конца, заставив себя не упустить ни буковки. Вдруг да свезет, вдруг да скользнет между строк намек, куда пропал Лихо.

…как недопустимо и решить дело единственным надежным способом. Боюсь, самоубийство мое породило бы множество слухов, каковые нанесли бы немалый вред репутации семьи. Да и вряд ли моя собственная смерть искупила бы содеянное.

Моя дорогая супруга, за сим сообщаю Вам, что я нашел в себе силы смириться с неизбежностью.

Высокопарно.

В том самом штиле, в котором надобно писать письма, потому как вдруг да попадет какое в руки потомков… нет, ну что за мысли в голову лезут‑то?

Зато в сон больше не тянет.

От злости. Определенно.

…я удаляюсь в монастырь. Прошу простить за спешный отъезд и отсутствие объяснений. Пребывая в смятении, я не имел сил выслушать Вас и отвечать на вопросы, которые Вы, несомненно, в праве задать. Мои душевные силы оставались на исходе, и я не сумел бы выдержать Ваши упреки. На них вы тоже имеете полное право.

Евдокия фыркнула: какая доброта.

…Вы бы стали отговаривать меня. А я, будучи слаб душой, возможно и не устоял бы, что привело бы к новым смертям, которые бы тяжкой ношей легли бы на мою совесть. А потому нижайше прошу у Вас, любезная супруга, прощения.

Она перевернула лист.

Все ж таки в письмах Евдокия была не сильна. Как по ее мнению, вышло весьма многословно и путано. Но она подозревала, что этакий чрезмерно критический подход к эпистолярному жанру не оценят.

…вместе с тем я осознаю, что мой уход ставит князей Вевельских в неловкое положение. Я не имею морального и юридического права и далее претендовать на наследие, поелику, приняв постриг, в котором мне не откажут, я отрекусь от всего мирского. Вместе с тем, Вы, моя любезная супруга, получите некую эфемерную возможность, каковой могут воспользоваться нечистоплотные люди, подговорив вас судиться. С Вашими родственными связями и благоволением к Вашей особе короля, сей суд имеет все шансы быть затянутым, что обескровит и без того наш бедный род. Я не могу допустить подобного, а потому прошу Вас о великой жертве во благо ваше и мира.

Жертвовать Евдокия не привыкла.

Он и милостыню‑то подавала с опаской, зная, что серед истинно обездоленных людей полно мошенников, гораздых притворяться несчастными.

…орден Молчаливых сестер издревле славится тем, что дает приют женщинам любого рода и звания, позволяя им служить Иржене и сим искупать вину, свою ли, чужую ли. Тако же в Закатном храме находили пристанище и особы королевской крови, зачастую против собственной воли, но по повелению государя. А потому прошу Вас, любезная супруга, не противиться неизбежному.

Как муж и господин Ваш, повелеваю отправиться с этими добрыми женщинами и смиренно принять свою судьбу.

— Хрена с два, — спокойно ответила Евдокия, складывая письмо.

— Что? — Богуслава нахмурилась.

— Ты и вправду думала, что я в это поверю? — письмо отправилось в сумку, где уже лежала Лихославова рубаха. И Евдокия лишь порадовалась, что сумка сия, веселившая Лихо тем, что была вовсе не женских крохотных размеров, столь вместительна. — И если поверю, то… что? Разрыдаюсь? Брошусь тебе на шею? Или и вправду в монастырь уйду?

— Попытаться стоило, — равнодушно заметила Богуслава, которая вовсе не выглядела разочарованной. — С другой стороны… так даже веселей.

— Как?

— Так. Не уйдешь ты. Уйдут тебя.

— Я не хочу в монастырь…

— А кто тебя спрашивает?

— Сейчас не смутные времена…

— Какие бы времена ни были, кое‑что не меняется. Настоятельница монастыря — моя родственница. И она умеет обращаться со строптивыми послушницами. Поверь, очень скоро ты изменишь свое отношение к храму…к вере…

— Иди ты…

— Взять, — сказала Богуслава, и монахини, стоявшие неподвижно, словно вовсе неживые, качнулись.

— Не подходите, — Евдокия вытащила револьвер.

— Ай, как нехорошо… неужели ты, безбожница, будешь стрелять по святым сестрам?

— По святым сестрам, по святым братьям… — Евдокия отступала, — и святой матери, если понадобится, нимб поправлю. Стоять! Стреляю!

— Смирись, — низким голосом пророкотала самая крупная из монахинь. — В лоне Иржены найдешь ты счастье свое.

— Знаете, почтенная, — Евдокия опустила дуло револьвера. — Не обижайтесь, но я лучше свое счастье где‑нибудь в другом месте поищу…

Они, наверное, не поверили, что Евдокия способна выстрелить.

Она и сама не верила до последнего.

Но от монахинь вдруг пахнуло тленом, разрытою свежей могилой, тьмой склепа, самой близостью смерти. И палец надавил на спусковой крючок.

Громыхнуло.

И револьвер дернулся, точно пытаясь вырваться. Засмеялась Богуслава:

— А у тебя, дорогая, нервы‑то шалят…

Монахини же покачнулись, но не отступили:

— Не доводите, — Евдокия облизала разом пересохшие губы.

Не попала.

А ведь могла бы и насмерть… могла бы… насмерть… она не хочет убивать, но и позволить увести себя нельзя, потому как и вправду сгинет, в монастыре ли, в каком ином месте.

— И что здесь происходит?

Услышав этот голос, Евдокия едва не разрыдалась от облегчения.

— Себастьян! — а вот Богуслава не обрадовалась совершенно. — Что ты здесь делаешь?

— Могу спросить тебя о том же.

Как он вошел?

Не через парадную дверь точно… через кухню? Ей тоже надо было выбираться тою дорогой, глядишь, обошлось бы без сердечных встреч.

— Мы пытаемся ей помочь.

— Не слушай! Они хотят меня увезти! В монастырь!

— Дуся, спокойно, — Себастьян, который вдруг оказался рядом — как замечательно, что в проклятом этом доме хоть кто‑то оказался рядом — заставил опустить руку. И револьвер изъял. — Какой монастырь? Извини, но ты по размеру бюста в монахини не подходишь.

И ей бы рассмеяться, только смеха нет, клекот в горле странный, который того и гляди выльется слезьми да истерикой.

— Богуслава, ядовитый мой цветочек. Что за бредни?

— Твой брат ушел…

— В монастырь?

— И как ты догадался?!

— Думал много. Долго. Тщательно. Значит, Лихо скоропостижно сбег в монастырь, но там ему не понравилось, вот и прислал добрых сестер за женой…

Себастьян шагнул вперед, и Евдокия молча отступила.