Охотник за страхами - Влад Прогин

- Сначала на электрический стул, а потом в нежить - предложил компромисс Джим.

- Вопрос только в одном: как клинки попали в Алерию и почему они меня признали.

- У тебя точно никто из родственников по другим мирам не бегал?

- Поеду спрошу. «Папа, а папа, скажи, а ты по другим мирам случайно не путешествовал?». Билет в дурдом прилагается, так как я не хочу им демонстрировать свои силы. За родственников ближайших я уверен.

- Ладно. Дело твое.

Пару секунд мы молчали, а в моей голове быстро зарождалась навязчивая мысль. Рука невольно потянулась к клинкам, и я понял, откуда она исходит.

- Арта. Ты можешь мне дать координаты твоего мира и сказать, где расположено то, что осталось от имения Мезмера?

- Хочешь туда смотаться? Там сейчас опасно, и опасность не только от тварей на проклятых землях. Демоны устроили там такую кровавую баню, когда запустили туда тех варваров, так что…

- Возьму отряд нежити и двух стажеров из Алерии - отрезал я - Если вспомнить ту девчонку, которая прошла курс подготовки в школе Теней под руководством демонов и кое какие записи - вполне возможно что именно за наследием Мезмера этого демоны туда и ворвались.

- Едва ли, никому не удавалось воспроизвести клинки и солдат Мезмера. Программа подготовки, секреты тех отваров, которыми он их кормил во время тренировок - все это было только в голове Мезмера.

- Кто знает… - я инстинктивно искал оправдание необъяснимому желанию отправиться туда немедленно.

- Джим, давай тогда с ним отправимся - обратилась Арта к Джиму.

- Старина, уверен, что тебе оно надо?

- Не уверен - я кивнул в сторону клинков, лежащих на столе - но им, по ходу, это надо.

Прошла неделя с тех пор, как я здесь. За это время всеми правдами и неправдами, я смогла почти полностью восстановить свои утерянные после той болезни воспоминания. Я и Ольга - воспитанницы генерала Озимова, человека уже пожилого и, вообще говоря, генерала в отставке. У него самого детей нет - его супруга ушла из жизни, рождая ему на свет наследника, который также не выжил. Ольга ему в каком-то смысле родственница - но очень дальняя. Ее родители были убиты во время смуты семнадцать лет назад. Что касается меня - то генерал отказывался говорить о моих родителях. Говорил только, что дескать, отец мой погряз не по своей воле в чужих интригах так, что сам понимал ничтожность собственных шансов выпутаться из них живым. Оттого они с мамой и направили меня на воспитание к своему доброму другу и строго настрого запретили генералу рассказывать мне о том, кем они были, так как даже знание этого могло навлечь на меня беду. Вот собственно и вся история, можно было продолжать радоваться жизни в провинциальном имении, вдали от городской суеты, да вот только незадача - не верилось мне в то, что это было мое настоящее прошлое. Образы, обрывки разговоров, лица… Это немногое упорно лезло в голову, убеждая меня в том, что было что-то еще. Обрывки сновидений, когда я без сознания лежала и бредила? Возможно.

Было, впрочем, еще кое-что. Нечто странное и чужое сидело во мне, словно какое-то воспоминание. Однако стоило мне пытаться его воссоздать в памяти, как накатывала сначала тошнота, в глазах темнело на долю секунды, а потом менялось практически все восприятие. Я мыслила, думала, делала выводы, но это был словно другой человек.

И я боялась его и никогда не давала себе сосредоточиться на нем дольше, чем на секунду. Было в нем что-то смутно знакомое, если не родное, и что-то говорило мне довериться ему, но осторожность брала свое. Да и мысли чужие были далеко не безоблачными. Нет, я не видела их, лишь чувствовала настроение… и потому становилось страшно. Отчаяние, боль… и шелест спокойного размеренного голоса, от которого стыла в жилах кровь: «похороню». Очень трудно это описать, да и быть может и не под силу ни русским, ни французским языками описать всю ту гамму ощущений, которые я испытывала, едва пыталась прикоснуться мысленно к тому не то воспоминанию, не то образу чего-то внутри меня.

Что касается Ольги - то она продолжала свои веселые прогулки по окрестностям, частенько в мужской одежде. Она романтик из безнадежных, как мне казалось. Год назад она умудрилась даже на дуэли стреляться. Все произошло тогда, когда в непрерывных попытках разузнать, что думает о ней очередной ухажер, она, находясь в образе бравого гусара, допустила неосторожность как-то нехорошо про себя настоящую сказать, и в результате пришлось стреляться. (Тот требовал от хама принести извинения лично Ольге).

В попытке примириться она выстрелила в воздух, но сама получила ранение в плечо. Разумеется весь маскарад сразу выяснился, и ухажер едва не повесился, когда узнал, с кем он на самом деле стрелялся. Потом ее он лично доставил генералу, и выложил ему все, как на духу, предлагая тому решить свою дальнейшую судьбу. Генерал же Озимов, выслушав историю о том, как его воспитанница обманывала маскарадом больше четырех месяцев добрый десяток гусар, не рассердился на незадачливого паренька, даже замолвил за него словечко, когда тот пошел в полк в город. Ольге, разумеется, был после этого разнос первостатейный, по слухам, все окрестные деревни слышали…

Однако он так же быстро закончился, как и начался, когда генерал случайно выяснил, что воспитанница пистолью орудует лучше его самого. (На семейном допросе всплыло, что Ольга помимо этого четыре раза уже стрелялась на дуэлях, причем двое ее противников этого не пережили, один остался инвалидом на всю жизнь, а с одним примирились в последний момент). Делать было нечего, и теперь каждую неделю генерал лично ездит со своей воспитанницей на специально для этого оборудованное стрельбище и даже учит ее всяким военным премудростям, которые та на лету ловит. Должно быть, это у нее в крови.

Что касается меня, то я была не так далека по характеру от Ольги, разве что менее импульсивна и более трезво мыслила. Пистоль в руках меня научила держать Ольга, а шашку казацкую я больше для вида носила, когда мы с моей названной сестренкой выбирались гулять. А повод проехаться по окрестностям находился всегда: то на суженного погадать в полночь на озере, то в лес пострелять, то Ольгу сопроводить, когда та к очередному сердечному другу выберется…

Вообще гусарский наряд удобством не отличался, хотя он был не в пример удобнее того вороха юбок которые приходилось носить по поводу и без. И тот факт, что меня это раздражало, уже казался весьма и весьма странным, так как, если верить частично вернувшимся воспоминаниям, я к ним была вполне привычна.

«Сердечные друзья» у меня, в отличие от Ольги, отсутствовали. Нет, были, конечно, индивидуумы, пытавшиеся поразить меня плохенькими стихами, которые писали в мой альбом, когда приезжали к нам в усадьбу, но с ними я всегда была холодна, сколько себя помню. После болезни мое отчуждение от всего этого мира светских увеселений только увеличилось. Если раньше новые лица вызывали интерес, то сейчас они не вызывали ничего, кроме скуки и желания зевнуть, а их стихи - так вообще, казалось, деградировали в разы.