Всем смертям назло - Титов Владислав Андреевич

(Человек с неприятным лицом еле заметно улыбнулся и опустил голову. Трубка не дымилась и лежала на столе рядом с шариковой ручкой. У меня взмокла рубашка и липла к спине, лоб и шея были мокрыми, а журналисты, кажется, только входили во вкус.)

Сергей Греков (Ростов-на-Дону). Занимались ли вы литературным трудом до написания повести?

— Как и большинство юношей в свои шестнадцать — восемнадцать лет, писал стихи. Правда, мой Пегас дальние школьной стенгазеты меня не умчал. Первая публикация состоялась. Это было где-то году в пятьдесят втором, в дебринской районной газете, которая тогда называлась «Ленинский путь». Статья состояла из пяти строчек и сообщала об интересно прошедших спортивных соревнованиях. Не знаю, читал ли ее кто, но я ходил по школе Львом Толстым. В армии опубликовал несколько коротких заметок в окружной газете «Советский воин». Серьезно начал писать после несчастного случая.

Аркадий Ищук (г. Жданов). Какая у вас литературная подготовка?

— Ректор Литературного института имени Горького в Москве Серегин по моей убедительной просьбе выслал мне программы института по всем отделениям: прозы, поэзии, критики, драматургии. Все они были более чем добросовестно проштудированы, в течение шестидесятого — шестьдесят пятого годов. Я привлек все первоисточники, написал все контрольные, правда, проверять их было некому. И вообще в те годы у меня завязалась очень интересная переписка с замечательным человеком, исключительным педагогом Иваном Николаевичем Серегиным — ректором Литературного института, и его письма оказали на меня большее влияние. Если бы я знал, что этот вопрос возникнет, я бы обязательно захватил с собой хотя бы одно его письмо.

Вам, читатель, я предлагаю эти письма.

«Москва, Тверской бульвар, 25. Литературный институт имени Горького. 1 сентября 1962 года.

Уважаемый товарищ Титов!

С большим интересом прочитал ваше письмо, хотя и с большим опозданием из-за моей занятости в августе месяце приемными экзаменами и конкурсом. Желающих поступить в институт тысячи, а вакантных мест лишь несколько десятков, и у каждого поступающего своя судьба, отмахнуться нельзя. Просьбу вашу о высылке вам программ мы удовлетворим, но хочется вас предупредить, что вы набрали себе трудный и сложный путь жизни, который может и не привести нас к желаемому результату. Вас, вероятно, вдохновляет подвиг Николая Островского. Но знайте, что, несмотря на огромный талант, которого он в себе и сам не подозревал, Островский испытал много горечи в своей судьбе, даже после опубликования романа „Как закалялась сталь“. Литературная работа постоянного заработка не дает, а читатели не щадят литератора, не хотят знать, как, в каких условиях работает автор, и всегда замечают почему-то больше недостатки, чем достоинства работы. Даже если недостатки совсем незначительны. Критики и самые придирчивые читатели способны отбить желание писать. При этом приговаривают, что критику надо любить. Но писатель нуждается не только в критике, но и в поощрении. Вы напечатали несколько рецензий… Вас еще не заметили, но уверен, у вас уже есть свои недоброжелатели. А что будет, когда вас заметят и у вас появятся завистники? Вот на все это надо много душевных сил. Хватит ли у вас их? Кроме того, я не знаю, хватит ли; у вас таланта, литературных способностей. Может и так случиться, что объективных данных, которых только трудом и волей не заменишь, у вас нет. Герой Чехова в рассказе „Добрые люди“ систематически печатал статьи-рецензии, но был бесталанен и, хотя считал себя писателем, вынужден был зарабатывать себе на хлеб в управлении железной дороги. Если таланта нет, не поможет никакая литературная учеба. Институт, как правило, работает только с людьми, которые прошли творческий конкурс, в талантливости которых можно быть уверенным (и то не всегда эта. уверенность реализуется), так как иначе можно развратить, вдохнуть ложные надежды, и вызвать необоснованное самомнение. Стоит некоторым товарищам, прислать письмо на бланке института, как они сразу начинают воображать себя писателями, потрясают этой бумажкой и требуют каких-то привилегий для себя. Это отвратительно. И говорите об этом вам, может быть, жестоко. Но я считал своим долгом все это прямо вам сказать, чтобы вы узнали о некоторых подводных камнях, которые подстерегают вашу ладью на том пути, который вы хотите себе избрать.

О посылке вам необходимых учебных материалов я уже распорядился. К вам будет прикреплен критик В. К. Панков; который будет давать вам творческие советы. Но вы должны нам. прислать свои опубликованные и. неопубликованные работы, чтобы, мы могли определить ваши творческие способности. И если найдем, что вы взялись не за свое дело, так уж извините нас, прямо об этом вам сообщим и работать с вами не будем. Если в ваших работах „творческая“ способность будет обнаружена, то всяческая помощь вам будет оказана… Вот и все. Мне лично помочь вам хочется, но суровые слова правды я не мог не высказать вам.

С уважением ректор Литературного института И. Серегин»

Я затрудняюсь сказать о том, как бы сложилась теперь моя судьба, не будь этого письма. Я обращался к этим строкам постоянно. Они поддерживали меня в трудные месяцы мытарств по издательствам, я обращаюсь к ним сейчас и каждый раз дивлюсь прозорливости этого человека. Как вы правы во всем, дорогой Иван Николаевич!

И еще письмо; датированное 25 декабре 1962 года:

«Дорогой товарищ Титов!

Очень рад ответить вам, что нам здесь показалось, что у вас есть искра таланта, и мы готовы вас всячески поддержать. Очень приятно было узнать, что статья в журнале „В мире книг“ написана вами. Не зная студенческого коллектива и тем более коллектива такого, специфического вуза который пыталась показать молодая писательница, вы правильно почувствовали какую-то фальшь в ситуациях повести. И это чутье — великое дело. Присылайте нам ваши новые работы, будем их разбирать. Сейчас окончательно еще трудно решить, насколько велики ваши способности. Напишите еще несколько работ. Но я предсказываю вам, что из вашей работы выйдет толк. Посылаю вам рецензию критика В. Панкова и возвращаю вашу рукопись.

С искренним уважением ректор И. Серегин».

С этой веры далекого от меня, незнакомого мне человека началась моя учеба в институте на дому и серьезная дума о писательском труде.

Но вернемся к пресс-конференции осенью 1967 года.

Николай Чернявский (Ужгород). Какими видами спорта увлекались?

— Второй разряд по футболу. Вратарь сборной команды района, потом техникума, потом авиационного полка. Первый разряд по боксу, третий по гимнастике, очень любил волейбол. Сейчас только шахматы.

Виталий Курганский (Львов). Почему повесть вы посвятили своей жене?

Григорий Круглов (Днепропетровск). Вы говорили, что пишете о себе. Есть ли в ваших планах произведения о шахтерах?

— Обязательно. Просто мне надо чуть отойти, освоиться, посмотреть со стороны, глубже осмыслить этот труд — сложный, нужный, героический труд. Когда это случится, не знаю. Но, наверное, тогда, когда уже будет невозможно держать в себе тот материал и те наблюдения, которыми располагаю. У меня еще все впереди. Пока я самый молодой член Союза писателей СССР в нашей области.

Председательствующий. Здесь поступило несколько вопросов, так сказать, в письменном виде… Подписи неразборчивы… Будем отвечать?

(Это он спрашивал почему-то у журналистов.)

— Анонимкам хода не давать! — громко выкрикнул кто-то.

(В зале рассмеялись. Председательствующий передал записки мне.)

— «Тов. Титов! В кругах, близких к литературным, ходят разговоры, что вы подставное лицо, повесть писали не вы».

Распускать сплетни никому не возбраняется. Это дело совести. За границей поступают еще конкретнее. Один господин объявил, что меня вообще не существует. Нет, и все тут! Так что наш местный провокатор, мягко говоря, не оригинален.

Ну а если он человек, близкий к литературным кругам, то я бы посоветовал ему найти такого простачка и добряка, который написал бы ему что-либо подобное и подарил. Я бы его поздравил. Кстати, во втором номере журнала «Юность» есть мой рассказ. Интересно бы узнать, кто его за меня настрочил?