Генрих IV - Василий Балакин

Понятно, что гугеноты, зная, в сколь бедственном положении находится Генрих III, рассчитывали извлечь немалую выгоду для себя. Однако среди них не было единства, поскольку наиболее непримиримые не желали пачкать свое правое дело союзом с королем. Иного мнения был сам Генрих Наваррский, усматривавший в сложившейся ситуации уникальную возможность разделаться со своими противниками и приблизиться к трону Франции. Его позиция заметно укрепилась после того, как из Женевы прибыло послание от Теодора де Беза, рекомендовавшего ему заключить союз с французским королем. Мнение, высказанное вождем кальвинистов, разом замкнуло уста непримиримых противников сближения двух королей. Генрих Наваррский направил своего лучшего советника Дюплесси-Морне в Тур к Генриху III, чтобы предложить ему помощь гугенотов. Можно представить себе, какие душевные муки переживал государь-католик, искренне ненавидевший еретиков: ведь он, вступая в союз с гугенотами, губил свою душу! Подспудно, видимо, все еще надеясь договориться с единоверцами-католиками и потому не желая раньше времени предавать дело огласке, он принял Дюплесси-Морне тайком, велев ему явиться в переодетом виде. И все-таки в конечном счете соображения государственного интереса, желание спасти монархию, взяли верх над религиозными убеждениями. Впрочем, гугеноты не так много и требовали: перемирие сроком на шесть месяцев на условиях статус-кво, возможность отправления своего культа и крепость на Луаре, которая могла бы служить им опорным пунктом. 3 апреля 1589 года соответствующий договор был подписан. Генрих Наваррский получал Сомюр, занимавший ключевое положение на Луаре, куда и вступил 21 апреля. Насколько трудно далось это решение Генриху III, можно судить уже по тому, что, как свидетельствуют очевидцы, при подписании договора он даже прослезился, выдвинув в качестве дополнительного условия сохранение его в тайне в течение двух недель. Для чего это было ему нужно? На что он еще рассчитывал?

Если Генрих III еще не терял надежды на примирение с Майенном, то противник своими действиями не оставлял ему ни малейших шансов на это, и французский король истребил в себе последние сомнения. 26 апреля было официально объявлено о подписании соглашения с Генрихом Наваррским, спустя три дня Турский парламент зарегистрировал соответствующий договор, а 30 апреля состоялась личная встреча двух королей в Плесси-ле-Тур, в парке того самого замка, в котором в свое время «воспитывалась», а вернее сказать, находилась в заточении по воле своего дяди Франциска I Жанна д’Альбре. Чтобы успокоить своих друзей, не доверявших коварному Генриху III и постоянно припоминавших ему Варфоломеевскую ночь, король Наваррский прибыл в сопровождении внушительного эскорта вооруженных людей. Это была волнующая встреча двух людей, не видевшихся более тринадцати лет и все это время находившихся по разные стороны линии фронта. Скандальное поведение Маргариты добавило к их политическому конфликту черты семейного раздора. По свидетельству современника, Генрих Наваррский преклонил колено перед французским королем, который тут же поднял его и заключил в свои объятия. В ходе последовавшей затем двухчасовой беседы два короля согласовали план совместной кампании. Узнав об их встрече, герцог Майенн попытался внезапной атакой захватить Тур. Какое-то время чаша весов колебалась, и однажды Генрих III чуть было не попался в руки противника. Только своевременное обращение за помощью к Генриху Наваррскому и прибытие гугенотского подкрепления вынудило Майенна отступить. Братство по оружию недавних противников, а отныне соратников по борьбе, успешно прошло первое испытание.

Конец Валуа

С каждым днем возрастала численность королевской армии. Многие колеблющиеся, главным образом из числа «политиков», становились под знамена Генриха III. Их примеру следовали и те гугеноты, которые, полностью разорившись за годы войны, предпочитали получать жалованье и пропитание на королевской службе. Многие города, прежде поддерживавшие Лигу или соблюдавшие нейтралитет, перешли на сторону французского короля. Кроме того, во Францию прибыли внушительные отряды наемников, набранные в Швейцарии и Германии. Генрих III лично провел смотр этой армии. Его маршалы Бирон и д’Омон, герцог Монбазон и маркиз д’О со своими войсками двинулись к Парижу. В том же направлении переместились король Наваррский, командовавший авангардом, и герцог Эпернон с арьергардом. Никогда еще со времен восшествия на престол Генрих III не имел в своем распоряжении столь многочисленного и решительно настроенного войска. Казалось, были забыты все разногласия между католиками и протестантами, побратавшимися перед лицом общего врага. Ничто не имело значения, кроме единой цели, поставленной перед ними двумя королями, — осадить Париж ради восстановления монархии. Армия же герцога Майенна, из которой непрерывно дезертировали солдаты, с каждым днем таяла.

В течение короткого времени объединенные армии завершили окружение Парижа. 20 июля Генрих III расположился в парижском предместье Сен-Клу, в доме епископа Парижского Пьера Гонди, а Генрих Наваррский — в Медоне. Падение Парижа казалось неизбежным и близким. Майенн считал положение столь отчаянным, что решил подставить себя под пули противника во время очередной вылазки. Распространялись слухи, что Генрих III пообещал сжечь на костре «ведьму» Монпансье, которая хвалилась, что лично пострижет его, прежде чем отправить в монастырь. На это воинственная дама будто бы отвечала, что в огне гореть должна не она, а такой содомит, как король. В парижских церквях проповедники призывали фанатиков к убийству короля и других предводителей войск, осадивших Париж.

Было решено штурмовать Париж 2 августа, атаковав его с двух сторон: Генрих III — с севера, Генрих Наваррский — с юга. Вновь обретший уверенность в себе король Франции был готов к решающему сражению. Из окна его резиденции в Сен-Клу открывалась панорама мятежного города. Окидывая ее взглядом, Генрих III, по свидетельству Пьера Л’Этуаля, сказал: «Вот сердце Лиги. Прямо в сердце и следует нанести удар». А Париж тем временем готовился отражать атаку соединенных войск двух королей. Для поддержки армии Майенна формировалось городское ополчение.

Вечером 31 июля доминиканский монах Жак Клеман, двадцати двух лет, вышел из города и направился к Сен-Клу. Каким-то непонятным образом он сумел заручиться рекомендательным письмом от председателя Парижского парламента Арле, которого руководители Лиги тогда держали в заключении. Клеман, склонный к мистицизму человек с неустойчивой психикой, был до предела взвинчен пламенными речами парижских проповедников. Он уверовал в то, что на него возложена высокая миссия по свершению правосудия. Монастырское начальство, похоже, и не пыталось вразумить его, если не прямо подбивало на совершение задуманного им преступления. Прибыв в Сен-Клу, он предъявил рекомендательное письмо прокурору Ла Гелю, решавшему, кому предоставить аудиенцию у короля, а кому нет. Тот узнал почерк председателя Арле и, зная о лояльности этого человека королю, решил, что монах принес важное сообщение. В Париже было много роялистов, и в окружении Генриха III надеялись, что они начнут действовать. Доминиканец настаивал на беседе с глазу на глаз с королем. Ла Гель ответил ему, что сегодня уже слишком поздно, но завтра король примет его. Он предложил Клеману для ночлега свой дом с тайным намерением получше присмотреться к нему, поскольку его тревожило смутное опасение. Монах прямо отвечал на задававшиеся ему вопросы с подвохом, и ничто в его поведении не выдавало преступного умысла.