Ричард Длинные Руки — вице-принц - Гай Орловский

Хенгест, скорбящий и торжествующий одновременно, распоряжался, какую помощь оказать семьям погибших деньгами, кого пригласить к его двору, кого пристроить на должность, чью дочь выдать замуж, кого достаточно взять под защиту, ибо после смерти кормильца отвечает за его семью лорд Хенгест, сузерен.

Потом собрались на короткий совет, дескать, армия Мунтвига уже подошла и начинает брать город в осаду. Можно еще вырваться, пока только перекрыты главные дороги, а кольца окружения еще нет, но мы обещали защищать город и не можем бросить доверившихся нам людей…

Когда я быстро поднимался в зал собрания, у входа попался навстречу один из героев Хенгеста, которого я успел подлечить дважды. Похоже, он и потом успел получить по голове: верх перевязан белой тряпкой, проступило пятно свежей крови.

— Досталось? — спросил я с сочувствием.

— Ухо срубили, — буркнул он.

— Да ладно, — сказал я, — все равно не музыкант, а на обед тебя и так звать не надо, всегда первый.

— Да на ухо плевать, — ответил он сумрачно, — а вот серьгу с вот таким бриллиантом жалко.

Я вздохнул с сочувствием. За ухо в самом деле даже кружки эля не подадут, а за бриллиант мог бы купить себе целое село.

В моей комнате собрались только наши верховные, несколько военачальников, да еще епископ Геллерий, для меня все еще темная лошадка, обсуждение пошло не то чтобы вяло, но без накала, но затем заговорил Хродульф, и все оживились:

— Ваше высочество, мне кажется, я выражу общее мнение, если заявлю, что вы поступили весьма опрометчиво…

— Очень, — сказал Меревальд, даже не дожидаясь, когда Хродульф умолкнет. — Это было… чистое безумие!

Епископ Геллерий поглядывал на меня от дальнего конца стола, но молчал, а Леофриг поморщился и сказал неожиданно рассудительно:

— Что случилось бы, не окажись граф Делстэйдж таким же благородным рыцарем, мы прекрасно понимаем, а теперь давайте… гм… посмотрим на этот безумный поступок и с другой стороны. Авторитет принца Ричарда взлетел до небес. Везде пойдет весть о нем, как о защитнике тех, кто сам защитить себя не в состоянии. У наших союзников это вызовет… ну да, понимаете… кроме того, население будет отдавать последнее, только бы поддерживать Ричарда, своего защитника…

Хенгест даже сидя высится над всеми, а когда заговорил, пламя свечей задрожало по всему залу, а на столе в подсвечнике огоньки жалобно прилегли, но это их не спасло, от них пошли сизые дымки.

— Все рыцарство, как Мунтвига, так и наше, увидело неистовую доблесть и мужество вартгенцев!.. Это самое главное!.. Имена погибших будут овеяны…

— Славой, — подсказал я.

— Да, славой, — сказал он и поклонился мне. — Мы поразили мир!.. Уверен, вся армия Мунтвига будет еще долго говорить о нас и только о нас. Главное же, там увидят, что им противостоит армия с отважным и благороднейшим рыцарем во главе…

Сэр Меревальд буркнул:

— Хорошо ли это? В больших войнах побеждают не отважные, а изворотливые и хитрые.

Хродульф обернулся в сторону епископа.

— А что скажет достопочтимый отец Геллерий?

Тот пробормотал словно бы нехотя:

— Истинное мужество немногоречиво: ему так мало стоит показать себя, что самое геройство оно считает за долг, не за подвиг.

Похоже, не все даже поняли, что он изрек, пару мгновений помолчали, а потом, словно и не спрашивали епископа, заспорили снова, один Леофриг поглядывал на меня исподлобья, сопел, отмалчивался, наконец Хродульф обратился к нему напрямую:

— А у вас есть мнение, благороднейший лорд Ильместокса?

Леофриг неохотно буркнул:

— Ну… почти есть.

— А можно нам узнать? — поинтересовался Хродульф с ехидцей.

— Можно…

— Тогда поделитесь своими сокровенными и, без сомнения, мудрейшими мыслями!

Леофриг поморщился, бросил на меня сердитый взгляд.

— Не знаю, — сказал он все так же нехотя, — так ли это… но мне все больше кажется, что сэр Ричард как раз дьявольски хитер и невероятно, просто непостижимо расчетлив!.. Я вот как раз, несмотря на все доказательства, не совсем уверен, что им руководил слепой порыв рыцарской чести, а не тщательно продуманный замысел и сатанинская хитрость!

Я запнулся с ответом, подмывает согласиться, что да, все просчитал и увидел, что выкажем доблесть и вернемся героями, но это возвеличит мой ум и проницательность за счет умаления безрассудной доблести…

…которая в этом мире имеет значение и веса побольше, чем какой-то сраный ум. Проницательность и вовсе нужна только торговцам, а в этом мире безумству храбрых поем мы песню!

— Увы, — сказал я сокрушенно, — я в самом деле поступил бездумно.

Все замолчали, только Леофриг покачал головой и сказал упрямо:

— Вы часто выходите сухим из воды, а из тех мест, где другой сломал бы шею, возвращаетесь, даже не запылившись!.. Я не ребенок, в случайности не верю. Либо вы все тщательно просчитываете, либо что-то просчитывает за вас.

А он, оказывается не дурак, мелькнуло у меня ошарашенно-уважительное. Почти подошел к пониманию инстинктов и скрытого от разума молниеносного расчета вариантов поведения, хотя с виду дурак, в обществе репутация только грубияна и человека крайне невыдержанного…

Епископ неожиданно поднялся и с того конца стола перекрестил меня широким взмахом.

— Ты не думал потому, — сказал он неприятным голосом, — что за тебя в тот момент думал Господь. Ты просто повиновался Ему.

Хенгест прогрохотал после неловкой паузы:

— Его благочестие прав, принца вела десница Господа! И всех нас вела, я в это верю! И еще… священное безумие — не его вина и даже не его решение. Сам Господь повел наш отряд отважнейших героев в бой, дабы защитить слабых и сирых, спешивших укрыться за стенами!

Меревальд пару раз зыркнул на меня пытливо, я вижу, как он перебирает все варианты, стараясь выбраться наиболее выгодный, вне зависимости от религиозной или любой другой окраски, наконец сказал со вздохом:

— Возможно, святой отец прав. А что, если в самом деле Господь в своей великой мудрости решил явить нам, верным своим последователям, что для изъявления своей воли можно воспользоваться даже таким никчемнейшим человечком, у которого почти вовсе нет души… это с точки зрения Господа, который велик и безгрешен!.. как наш принц Ричард.

На него поглядывали с опаской, Хенгест вообще нахмурился и потрогал рукоять меча, но Меревальд продолжил с тем же фальшивым пафосом:

— Принц Ричард в последнее время демонстрировал почти полное отсутствие милосердия и христианской кротости, что коробило присутствующих в войске священников и монахов, потому Господь именно ему вложил в сердце напоминание о рыцарской заповеди защищать слабых, что не могут защитить себя сами!

Епископ перекрестился и пробормотал:

— Это говорит о великом милосердии Господа, что и такого грешника, как принц Ричард, одним шевелением мизинца очищает от скверны и возносит!..

— Слава Господу, — пробормотал Хенгест и перекрестился.

— Господу слава, — откликнулся Леофриг.

Епископ посмотрел на меня сурово и провозгласил:

— Принц Ричард, вы не подсудны в данном инциденте ни нам, ни кому-либо другому. Это сам Господь явил свою волю и обнародовал свой вердикт!.. Однако теперь, очистившись от ранее совершенных грехов таким самоотверженным поступком, вы должны больше не рисковать так глупо…

У меня вырвалось:

— Да ни за что! Я дураком бываю совсем редко, святой отец. Обычно я все хорошо просчитываю наперед, но когда глас Господа, то, вы же понимаете, все летит кувырком, все отменяется, и вот косноязычный Моисей, которого никто не понимал, кроме брата Аарона, да и то с пятого слова на десятое, вынужден сообщать Заповеди, как понял, а я — с оголенным мечом в поднятой руке впереди отряда навстречу ветру и противнику… Господи, каким только дураком ты меня выставил!..

Меревальд наклонился ко мне и, пока другие начали обсуждать вопросы обороны города, шепнул:

— Зато какие дивиденды! В виде репутации, конечно. Все остальные дураки вас обожают, а их, как известно, большинство… Хотя, конечно…

Я спросил затравленно:

— Что?

Он вдруг разом стал задумчив, словно налетел на стену.

— Что-то, — произнес он медленно, — в этой дурости есть. Вот так красиво мчаться впереди войска со вскинутым мечом в карающей длани…

Я скривился.

— Знаете, как я впервые встретил умнейшего и осторожнейшего человека во всем моем окружении армландцев? Это Альбрехт Гуммельсберг, барон Цоллерна и Ротвайля. Он с разинутой в диком вопле пастью мчался на прекрасном коне, укрытом дорогой попоной кардинальского цвета… в его вскинутой длани как раз был оголенный меч, и солнце страшно и грозно блистало на его лезвии… доспехи, как сейчас вижу, помяты и порублены, но все равно весь светился счастьем… что за дурак, правда?