Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - Ольга Евгеньевна Суркова

конечно… Пять копеек стоит… Но написано все так, чтобы побольше денег дали… Если бы я не написал всего этого, то мне бы и этих денег не дали, а дали бы копейки, на которые я крутился бы… А на самом деле многое вылетит, не будет никаких эффектов, ничего такого не будет… И этих транспортеров не будет… Останется только ситуация… И то! Понимаешь, в чем прелесть этой условной ситуации? В том, что в конечном счете никто не знает, есть это место, зона, или ее нет… А? То есть, может, ее нет ни черта. То есть что это значит практически? Может, и не нужно всего этого затевать? Да, еще как-то подчеркнуть в диалоге, когда они будут говорить о Дикобразе, их сомнение по поводу существования этого самого Дикобраза… А он-то был вообще-то? Например, кто-нибудь скажет Сталкеру: «А, может быть, Дикобраз это твой псевдоним? При чем тут Дикобраз-то? Может, это ты сам еще собираешься повеситься?» Ну, что-то в этом духе, понимаешь? Хорошо бы, зритель в конце картины вообще усомнился, что он видел какой-то сюжет… ДА – и НЕТ. В общем-то, может, никакого такого сюжета или какого-то такого заветного места и нет? Да и быть не может? Вот ведь как… Собственно, Писатель довольно отчетливо сказал, что вообще-то не очень во все это верит. У меня там в сценарии все с его текстом исправлено… К сожалению, у меня его сейчас с собой нет, чтобы тебе показать, но Писатель говорит, что вообще-то идет с ними до конца только потому, что ему интересно на все это своими глазами посмотреть – я, говорит, скептик, так что всего этого вовсе нет и быть не может…

Суркова. Сравните, пожалуйста, с романом…

Тарковский. Ну, всех этих диалогов в романе не было, всего этого не было…

Суркова. А сценарий-точей в итоге?

Тарковский. Стругацких.

Суркова. А вы даже не соавтор?

Тарковский. Нет, а зачем мне это?

Суркова. Да я просто вижу по диалогам, что все это настолько ваше…

Тарковский. Ну, нет, это все мне совершенно неважно… Мне это не нужно… Они хорошие ребята… А вот знаешь, есть такая… то ли теплоцентраль, то ли завод какой-то гигантский, который мы отыскали… И там котлованы, залитые водой, пеной… А по ним плавают утки… Я тебе скажу, между прочим, зрелище кошмарное… То есть с одной стороны какие-то ужасные котлованы, а с другой стороны обрыв такой вдоль забора больницы Кащенко, а с третьей стороны – Даниловское кладбище… ну… вид там прямо-таки ужасающий… а еще и помойка, над которой все время летают птицы, огромное количество птиц… что-то такое издыхающее…

Суркова. Хорошенько местечко… сюр!

Тарковский. Нет, какой же это сюр?

Суркова. Ну, тогда это натурализм….

Тарковский. Вот именно…. Какой же это сюр, когда это норма – просто смотришь и видишь, до чего мы довели природу… Это уже готовая Зона… Это то же самое, что мы оставили за собой в Таджикистане…

Суркова. Кошмар! Но расскажите все же, что все-таки было в романе…

Тарковский. Ну, в романе это была история сталкера, которого зовут Редриг Шухтер. Действие происходит в каком-то капиталистическом государстве. И этот профессиональный сталкер попадает в романе в тюрьму… Он работает в какой-то международной команде научно-исследовательского института… там же работает еще какой-то русский сотрудник… Институт стоит прямо в Зоне, которая охраняется… И в этом контексте развивается такая преступно-уголовная линия сталкеров-контрабандистов, история жены одного из них… Ну, и всякие прочие подробности…

Суркова. То есть обычная сюжетная линия…

Тарковский. Ну да, в общем-то все то, что могло произойти с этим человеком до финала всей этой истории… Ученого там никакого нет, кроме одного русского молодого парня…

Суркова. А есть там тема Зоны, комнаты?

Тарковский. Есть герой, идущий к так называемому Золотому кругу…

Суркова. Там исполняются желания?

Тарковский. Да… якобы… И идущий туда в конце концов просит счастья для всех… Что?.. Чего?.. В общем, понтяра такая… Это во-первых… А во-вторых, этот парень идет один с сыном стервятника, который гибнет… или он его убивает… Не помню, но это уже не имеет значения для меня…. Никакого Ученого, никакого, тем более, Писателя там нет… Просто в последней главе этот Редриг с сыном стервятника идет в Зону. Вот и все. Ничего там не происходит из того, что происходит у меня в сценарии… Вообще все в этой истории нужно было упростить… Слушай… в общем, мы выбрали такое место для съемок… там очень интересная железнодорожная насыпь… А ты уже видела фотографии натуры?

Суркова. Нет еще… А есть уже?

Тарковский. Да, где-то есть, может быть даже здесь… Вообще хорошо было бы сделать так, чтобы героям нужно было идти метров двести-триста… Чтобы было при этом видно, куда они направляются, – понимаешь? Видно! А идти очень трудно, и не знают они, дойдут или не дойдут… То есть все действие очень локализовано. Герои выходят утром на рассвете, когда встает солнце, а возвращаются домой, когда уже наступает темнота…

Суркова. Интересно, как удивительно у вас сближаются Стругацкие и Лем, как будто все об одном… Или нет?

Тарковский. Я хочу там толкнуть одну идею гибельную… Куда-нибудь я ее там…

Суркова…впаяете…

Тарковский. Ну да – впаяю… Есть у меня там кое-какие неплохие соображения – что нет никаких «треугольников», например, тоже… Нет, они есть, но, если даже они есть, все равно это скука какая-то… (Смеется)… Просто что-то новенькое, потому и увлекает… Ну, а как только разберемся что к чему, то станет ужасно скучно…

Суркова. Как у Островского: «Хошь бы комета какая…», а?

Тарковский. Да, комета… А знаешь? Да!

Суркова. Это вы о комете, которая может с нами столкнуться?

Тарковский. Да, она прошла уже… очень близко…

Суркова (подначивая, зная его любимые темы). Ну, не задела нас, слава Богу.

Тарковский. Да. Не задела. Но по очень странным обстоятельствам исчезла.

Суркова (смеясь). Ну что? Ждете пришельцев? Скажите честно…

Тарковский. Я, во всяком случае, не удивлюсь…

Суркова. Ая не верю, то есть я верю, что где-то что-то существует, но я не верю, что что-то такое произойдет…

Тарковский. Кстати, скоро в Москве будет съезд всех наших советских людей, кто занимается летающими тарелками…

Суркова. Но это все в тайне. А я читала того мужика, о котором вы говорили.

Тарковский. Ну что значит «не веришь»? Не верить так же глупо, как верить, – это не те категории размышления… «Не верю!».

Суркова. Ну, пока что это в мой личный опыт не входит. Меня это не волнует пока… В том смысле, что пока я об этом не размышляю…

Ну, вот только благодаря ваших фильмам… Говорят, что и видения всякие бывают, но я этого не видела – понимаете?

Тарковский. Я тоже не видел – поэтому