Бешеный прапорщик - Дмитрий Зурков

  "Ротмистр!!!!" - именно эта мысль в сочетании с некими, не совсем лицеприятными комментариями по поводу собственной забывчивости, пронзила мозги обоих эскулапов и подстегнула к немедленному действию.

   Михаил Николаевич, словно перейдя в славное пролетарское сословие истопников, лихорадочно пытался реанимировать печь, а Бартонд, натянув тужурку на мятую рубашку, с красными от смущения щеками направился к двери.

   Надо отдать должное ротмистру, едва зайдя в комнату, он мгновенно оценил несколько натянутую атмосферу и с ловкостью профессионального психолога мгновенно её разрядил.

   - Михаил Николаевич, позвольте Вам помочь. Разжигать печь, - это моё любимое занятие ещё с детства. Помнится маменька, наказывая за шалости меня или младшую сестру, лишала кого-то из нас этого почетного права.

   Мягко, но настойчиво он оттеснил доктора от "заупрямившейся" печки, он как-то по-особому переложил поленца, щелкнул зажигалкой, и через несколько минут языки огня заплясали, словно подразнивая неудавшегося Прометея.

  Повернувшись к Михаилу Николаевичу, ротмистр поразил доктора выражением лица. Оно было по-детски беззащитным, в уголках глаз что-то блестело. Желая проверить неожиданно пронзившую его мысль, доктор спросил:

   - А Ваша сестра, она, скорее всего уже замужем и вероятно сама учит детей этому хитрому искусству?

  - ... Увы, нет. Она, а точнее они.... В общем, пока я рубился с японцами... Революция, бунты. Дома сгорали порой не пустые... Собственно, поэтому я и перешел в корпус, и буду служить и драться пока.... Пока не воздастся по грехам их... Но, полноте, господа, довольно о прошлом.

   В комнате между тем стало теплее, и Петр Всеславович, с разрешения хозяина, расстегнул пиджак и снял галстук.

   - Николай Петрович, прошу меня простить, но я позволил себе прийти не с пустыми руками. Из небольшой плетеной корзины с крышкой ротмистр извлек пару бутылок "Ай-Даниль" Пино Гри, пакет с фруктовыми пирогами и сыром. Хозяину ничего не оставалось, как мысленно проклиная несвойственную ему забывчивость, направится к буфету за необходимой сервировкой. По предложению ротмистра кресла были передвинуты поближе к печке, на невысоком столике возле блюда с пирогами и сыром в отсветах огня темно-янтарным цветом переливалось вино в хрустальных бокалах, тонкий аромат айвы, гречишного меда и пряной гвоздики радовал обоняние.

  - Вы, помните господа, эти слова Пушкина, - нарушил затянувшиеся молчание ротмистр. -

   "Я люблю вечерний пир,  Где веселье председатель,  А свобода, мой кумир,  За столом законодатель..."

   Еще будучи юнкерами, мы с друзьями любили их напевать на манер гусарского романса, вот так же возле огня...

   "Где до утра слово пей!  Заглушает крики песен,  Где просторен круг гостей,  А кружок бутылок тесен".

   Но я обещал кое-что рассказать и поэтому не смею долго испытывать Ваше терпение. - Ротмистр сделал небольшой глоток вина. - Замечательный букет, 1880 год. Он для меня символичен тем, что спустя несколько месяцев был подло убит Государь-Освободитель Александр Николаевич, и на его тризне родилась Священная дружина. По Вашим лицам, господа, я вижу, что это название Вам мало что говорит. А вот мой отец, служивший под началом генерала Фадеева, успел мне многое поведать об этих замечательных людях и о той святой цели, которой они служили. Увы, это движение, поставившее перед собой задачу борьбы с революционным террором, была распущено крепко державшим штурвал Руси императором Александром III.

  Теперь на престоле Николай Александрович, а у гидры террора, подобно ее мифической тезке выросли новые, еще более ядовитые и смертоносные головы. И, боюсь, что обладай Император даже силой Геракла, ему не одолеть ее в одиночку. Тем более, что он, увы, он не может похвастаться теми талантами, которые были у его венценосного прадеда и отца - Николая Павловича и Александра Александровича. Эти люди сумели победить самого страшного врага - внутреннего, обуздать придворную камарилью, всех этих Романовых в энном колене, уверовавшим, что кровь далекого общего предка, дает им индульгенцию от всего и право на всё. Тем более, что зачастую они являются ярыми германо- или англофилами. Последнее, пожалуй, страшнее всего.

  - Простите, Петр Всеславович, но англичане же - наши друзья и союзники, и мы вместе противостоим тевтонам, - возразил Бартонд.

  - Ах, доктор, доктор, - укоризненно покачал головой ротмистр.- Запамятовали Вы, что писал Александр Сергеевич:

   "Врагов имеет в мире всяк,  Но от друзей спаси нас, боже!"

  Мне гораздо менее отвратительны тевтоны, хотя бы тем, что они не скрывают своей враждебности, а островитяне.... Если вспомнить историю всех российских смут, то практически везде найдутся ниточки, тянущиеся на Остров. Для этих джентльменов мы все, от последнего трубочиста и до академика, или генерала - не люди, а дикари, которые имеют наглость жить в такой богатой стране. Мой дед бился с горцами на Кавказе, отец сражался в Средней Азии, и везде были английские деньги, английское оружие, английские инструкторы. Да и за японцами маячил Сити и Роял Неви. Где и на чьи деньги печатал свои издания господин Герцен? Кто стоял за декабристами, в планах которых было убийство всей правящей царской семьи? С легкой руки Пушкина мы привыкли идеализировать этих господ. Да простят меня боги Парнаса, но:

  И так, декабрь, Сенатский плац  На нем - квадратом батальоны.  В гимназии учили нас:  Что поднялись они в ответ на стоны,  На стоны угнетенных крепостных,  В ярмо закованных кровавым Николаем.  Но так ли уж чисты деянья их?  А может, мы не все об этом знаем?..."

  Время бежало незаметно. Оба доктора заворожено слушали ротмистра, который периодически подкладывая полешки в печь, говорил, говорил, говорил... Это был непохожий ни на что монолог, лишь изредка перебиваемый вопросом или возгласом несогласия. Впрочем, с каждым сказанным словом, этих возгласов становилось все меньше. В этой лекции, а скорее - исповеди, перемешались и дела давно минувших дней и то, о чем писали совсем недавно газеты, или перешептывались обыватели. Многовековая ложь: от кровавого маньяка на троне и убийцы собственного сына, до пригревших Герцена и поздних марксистов английских банкиров, до сих пор щедро отпускающих фунты на развал России. Все то, что сделало британское адмиралтейство, дабы поспособствовать прорыву Гебена и Бреслау в Черное море, поближе к российским рубежам, нанеся этим сильнейший удар по ее торговле.

  - Все, что Россия покупает за золото у так называемых "союзников", друзья мои, все к чему имели отношения британцы, оказывается никуда не годным, - с горечью продолжил ротмистр, - к нам относятся так, как, будто мы попрошайки, стоящие с протянутой рукой. Условия зачастую кабальные, или просто унизительные. И это не моё мнение, а заключение профессора Бахметьева. Борис Александрович считает, что это не ошибки или разгильдяйство, а целенаправленная подрывная деятельность, направленная на ослабление Российской Империи и уничтожение её армии.

  Видимо высказав наболевшие, ротмистр замолчал и несколько минут просто смотрел на огонь. Николай Петрович никогда не отличавшийся флегматичностью, прервал затянувшуюся паузу извечным русским вопросом, но прозвучавшим как вскрик:

  - Петр Всеславович, так что же делать?! Нельзя же просто сидеть и ждать неизбежного? Или все-таки можно с этим бороться?

  - Это зависит от того, какую цель Вы перед собой ставите. - Усмехнулся ротмистр. - На это вопрос в разное время пытались давать ответ и известный Вам господин Чернышевский, да и более знакомый нам "товарищ" Ульянов. Надеюсь, что всем здесь присутствующим не по пути с этими оракулами? Нет? Отлично. Тогда нам предстоит тяжелая, опасная и, скажу сразу, неблагодарная работа. Представьте себе, что чистящий Авгиевы конюшни Геракл был бы вынужден отбиваться одновременно от Стимфальских птиц и Эриманфского вепря... Но Вы господа, уже вступили на этот путь. Ваша отповедь, Михаил Николаевич, данная на съезде противникам России, - это Ваш первый выстрел по врагу. Но в одиночку невозможно победить...

   Есть патриоты, господа, начавшие возрождение Священной дружины и Ваш покорный слуга имеет честь в ней состоять. Только мы не должны повторять ошибок прошлого. В этой когорте должны быть лучшие сыны Отечества невзирая на сословную принадлежность, возраст и вероисповедание. Мы должны подняться над предубеждениями, вернуться к тем основам, на которых Минин и Пожарский возрождали Россию. И я рад, господа, что могу сообщить Вам, что академик Павлов - один из нас. Но мы не должны стать некой сектой, этаким орденом иезуитов на российский манер. Иван Петрович как-то сказал, что мы должны сохранить холодные головы, горячие сердца и чистые руки. Я не знаю, кому принадлежат эти слова, но именно так действовал генерал Бенкендорф, чей портрет висит в моем кабинете. Александр Христофорович, всю жизнь хранил чистый платок, подаренный ему Императором Николаем I со словами: ""Вот тебе все инструкции. Чем более отрешь слез этим платком, тем вернее будешь служить моим целям!". У каждого из нас, кто хочет принести реальную помощь стране, должен быть такой "платок"...