Золотой человек - Мор Йокаи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тимар с облегчением вздохнул.
«Итак, этот человек начал исправляться. Вспоминает старые долги и погашает их из собственных сбережений. Ведь это высшая радость — возвратить заблудшего на путь истины! Спасти покушавшегося на тебя врага! Вернуть его к жизни, к свету, восстановить его честь! Сделать из авантюриста честного человека! Очистить втоптанную в грязь жемчужину! Поистине это добродетель, достойная древних христиан. Ты — благородная душа…»
Но где-то в глубине души звучал голос, говоривший совсем иное:
«Нет, ты не благодетель, а душегуб! Тебя радует не то, что человек спасен, а то, что ты сумел отделаться от него. Вероятно, ты возликовал бы еще больше, узнав, что твой корабль, бороздящий в эту позднюю осеннюю пору океан, настигнут свирепым ураганом, разбит в щепки и, вместе с мукой и всем экипажем, пошел ко дну. Тебя занимает сейчас не мукомольное дело, не прибыли и убытки, а мысль о том, что из прибрежных болот Амазонки и Ла-Платы каждое лето выползает страшное, губительное чудовище желтой лихорадки, которое, как тигр, подстерегает приезжих чужеземцев. Тебе известно, что из сотни их не меньше шестидесяти становятся ее добычей, и ты хотел бы, чтобы среди жертв этой лихорадки оказался и он. Вот какие надежды заставляют тебя заранее ликовать! Ты — убийца!»
Тимар и вправду испытывал злорадное чувство человека, которому удалось разделаться со своим врагом. Но его ликование отравляли укоры совести и смутное предчувствие надвигающейся беды.
* * *Тимара словно подменили. Он стал прямо неузнаваем. Привычное спокойствие и хладнокровие уступили место какому-то странному волнению, оно сказывалось в каждом его поступке. То он отдавал противоречивые приказания и тотчас же о них забывал. То отправлялся куда-нибудь и вдруг с полпути поворачивал назад. Постепенно он даже стал терять интерес к делам и вел себя так, будто у него не было никаких забот. Или вдруг раздражался и выходил из себя из-за ничтожного пустяка.
Многие видели, как он целыми часами бродил взад и вперед по берегу Дуная. Он шагал, понурив голову, как человек, близкий к помешательству, охваченный желанием бежать подальше от дома. А в иные дни, наоборот, надолго запирался у себя в кабинете и никого к себе не пускал.
Между тем со всех концов страны к нему приходило множество писем. Они валялись нераспечатанной грудой на письменном столе.
Незаурядный ум этого человека бездействовал. Тимар потерял способность думать о чем-либо ином, кроме златокудрой девушки, которой любовался в последний раз на берегу острова, когда она стояла там, прислонившись к дереву, грустно поникнув головой.
Бывали дни, когда он принимал твердое решение вернуться к ней, но назавтра он столь же твердо решал забыть ее навсегда.
Он сделался суеверным и все ждал какого-нибудь знамения с неба или пророческого сновидения, — может быть, они подскажут ему, как поступить. Но сон неизменно приносил только образ девушки — счастливой и страдающей, близкой и утраченной им. Это окончательно сводило его с ума. Небо тоже не посылало никаких знамений.
Наконец в один прекрасный день Тимар решил образумиться и заняться делами. Может быть, хлопоты успокоят его душевные муки. Начал он с груды писем.
Он распечатывал их одно за другим, но от этого занятия было мало толку: дочитав письмо до конца, Тимар забывал, что было в начале. Не в письма ему сейчас хотелось проникнуть взглядом, а в глубину далеких синих глаз и допытаться, что в них кроется.
Но вот в его руке очутилось письмо, от которого сердце забилось сильнее. Письмо было тяжелое, а по почерку на конверте он сразу узнал, — Тимея…
Отрезвляющий холодок пробежал по его жилам, — вот и ожидаемое знамение! Сейчас наступит конец его душевной борьбе.
Ему пишет Тимея! Существо ангельской доброты, непорочная, преданная жена! Одно ее ласковое слово способно подействовать на него, как оклик на человека, погруженного в хмельное забытье, а представшие перед его внутренним взором знакомые, родные черты, весь ее облик, окруженный ореолом мученицы, должны образумить его, наставить на путь истины.
В конверте лежал какой-то тяжелый предмет. Что это? Маленький сюрприз, приятный памятный подарок?.. Ну конечно, ведь завтра день его рождения! Ах, это милое сердцу письмо, дорогой знак внимания с ее стороны…
Тимар осторожно распечатал конверт. Из него выпал ключ от его письменного стола…
Письмо было кратким:
«Дорогой мой супруг!
Вы забыли ключ в ящике вашего письменного стола. Чтобы вам зря не тревожиться, посылаю его вслед за вами. Да благословит вас господь!
Тимея».И больше ничего.
Тимар действительно забыл об этом ключе в ту ночь, когда тайком вернулся домой и слова Аталии так растревожили его.
Значит, только ключ и несколько холодных слов? Больше ничего для него не нашлось?
Удрученный, он положил письмо на стол. И вдруг ужасная мысль пронизала его.
«Тимея нашла ключ в замке письменного стола. Но ведь вполне возможно, что она стала шарить в ящиках! Женщины любопытны, как же упустить такой случай… А пошарив, она, по всей вероятности, натолкнулась на нечто хорошо ей знакомое…»
Тимар был достаточно осмотрителен. Редкие вещи из сокровищ Али Чорбаджи он не стал превращать в деньги, так как, попав на рынок, они могли навести на след. Алмазы он продавал, предварительно вынув их из оправы. В числе прочих сохраненных им драгоценностей был украшенный алмазами медальон с миниатюрным портретом молодой женщины, поразительно похожей на Тимею. Несомненно, это был портрет ее матери-гречанки.
Если Тимея обнаружила в письменном ящике этот медальон, то ей теперь все стало ясно. Узнав портрет матери, она сообразила, что все сокровища ее отца попали в руки Тимара. А там уж легко размотать весь клубок, разгадать, каким образом Тимар вдруг сделался богатым и смог купить ее, Тимею, ценой ее собственных сокровищ.
…Если Тимея проявила любопытство и все узнала, как она должна презирать его, своего мужа!.. А разве не доказывает это и содержание письма, и то, что она послала ему ключ? Да, без всякого сомнения, Тимея дает ему этим понять: «Вижу тебя насквозь!»
Возникшее страшное подозрение подтолкнуло Михая сделать окончательный выбор. До сих пор он не знал, карабкаться ли ему вверх или катиться под откос. Теперь же он твердо решил выбрать второе. Все равно, разоблаченный перед женой, он уже не сможет дольше носить маску, разыгрывать из себя великодушного, щедрого, добродетельного «золотого человека». Теперь он изобличен до конца! Тимея поняла, что он собой представляет! Так что можно смело катиться по наклонной плоскости…
Но, решив вернуться на остров, Михай не захотел сразу признать свое поражение.
Он написал Тимее письмо. Попросил ее в его отсутствие принимать и вскрывать все письма, адресованные в Комаром на его имя, и по своему усмотрению сообщать их содержание его адвокату или поверенному, а в экстренных случаях самой распоряжаться от имени мужа, как она найдет нужным. Он также уполномочил жену самостоятельно выдавать ассигнования, расходовать и получать денежные суммы и отправил ей обратно ключ от письменного стола, чтобы она всегда имела под рукой необходимые документы и договоры.
Понимая, что если тайна его еще не открыта, то она вот-вот откроется, Михай поспешил вплотную подвести к ней жену, еще надеясь, что, может быть, именно благодаря этому секрет все-таки будет сохранен. Ведь известно — недреманное око что глаза филина, ему нужны сумрак и потемки. При свете же ночной хищник видит плохо. На этом расчете основывался замысел Михая.
Отослав Тимее письмо и ключ, Тимар заявил своим приказчикам, что должен уехать на продолжительное время, не сообщив, впрочем, на какой срок и куда именно, — и приказал всю деловую переписку отсылать жене в Комаром.
В путь он отправился под вечер. И чтобы окончательно запутать следы, выехал из Леветинце не на собственных лошадях, а нанял крестьянскую подводу.
Еще несколько дней назад он был настолько суеверен, что ежечасно ждал небесного знамения или вмешательства неведомых сил, которые направили бы его на путь истины. Теперь он и думать об этом перестал, — решение перебраться на остров овладело им безраздельно.
А между тем стихийные силы природы явно стремились удержать его, устрашить своими зловещими предзнаменованиями. Больше того, они всячески противодействовали ему.
К вечеру, когда на горизонте уже показалась тянувшаяся вдоль побережья Дуная полоса тополевого мелколесья, в небе внезапно появилась странная тускло-багровая тучка и, клубясь, стала стремительно надвигаться на них.
Возчик-буневац[16] сначала лишь усердно бормотал молитвы да тяжко вздыхал. Но когда туча, словно клубы дыма, нависла над их головами, он разразился бранью.
