Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли

– Ладно, черт с ней, с Мартой. Если она выжила, пусть живет, как знает. Адольфа она тоже, наверняка, вырастила предателем… – с евреем и малышкой он болтал о музыке. Авербах оказался сыном известного до войны пианиста. Феникс вспомнил газетные заголовки:

– Его машину подорвали арабы, он погиб, а его сын, как ни в чем ни бывало, принимает гонорары от арабов. Правильно говорят, что у евреев нет чести и совести, а только стремление к наживе… – думая о евреях, он возвращался мыслями к Ционе:

– Именно малышка мне сказала, что она продалась русским… – Максимилиан вздохнул:

– Сказала, а я поверил. Но малышка была любовницей Холланда, он тогда тоже был в Вене. Холланд не стал бы ей лгать, зачем ему… – Феникс подозревал, что Циона и его светлость обвела вокруг пальца:

– Все разговоры, что он ее, якобы изнасиловал и принудил к браку, были ерундой, – зло сказал он себе, – она и с ним спала по заданию русских, как делала это с мной. Я искал ее, я никогда ее не забывал, я нашел ее, а она разыграла любовь, чтобы залучить меня в СССР. Меня могли арестовать, судить, я бы взошел на эшафот… Она наплевала на свою дочь, растоптала мою любовь… – если бы он мог, он бы лично расстрелял женщину:

– Или лучше загнал бы ее дубинкой в газовую камеру, как это делали в лагерях… – несколько раз, по долгу службы, Феникс наблюдал за работой зондеркоманд, – пусть бы корчилась, задыхаясь, теряя сознание, в своих нечистотах. Очень надеюсь, что так и случится… – у еврея он тоже не стал ничего спрашивать:

– Незачем, он занят только собой, напыщенный павлин… – Авербах рассказывал о лондонской квартире, о будущей вилле в Израиле, о концертах и гастролях. Мальчишка, не дотянув до двадцати одного года, играл в Белом Доме и Букингемском дворце:

– Юный гений, – вспомнил Феникс восторженный голос месье Вале, – если бы не случайность и везение, он бы стал пеплом над польскими полями… – о детстве музыкант почти ничего не говорил:

– Что было, то прошло… – руки с золотым перстнем затрещали колодой, – Швейцария сохраняла нейтралитет, а страны Залива… – он поклонился в сторону арабского партнера, – вообще не участвовали в войне. Истории давно минувших дней никому не интересны, как не интересна мне, человеку искусства, политика… – Макс подумал:

– У него, наверняка, осталось израильское гражданство, он служил в тамошней армии. Однако он не хочет терять приязнь шейхов. Ради карьеры он и жену под араба уложит, если представится такая возможность… – мадам Майер-Авербах вставала только к обеду:

– Для голоса полезен отдых… – музыкант пил капуччино, – в Лондоне Адель ждет напряженное расписание… – он повел рукой в сторону двора, – здесь мы на каникулах… – в перила террасы ударился снежок. Адольф весело крикнул:

– Дядя Алоиз, посмотрите на нашего снеговика…

Максимилиан познакомился с Абу Аммаром. О парне ему рассказывал Рауфф. Посидев c Ясиром Арафатом, как себя звал палестинец, он узнал, что переехав из Египта в Кувейт, парень занимается созданием новой военизированной партии:

– ФАТХ, Движение за освобождение Палестины. Ясир далеко пойдет, он упорный мальчишка… – Феникс выписал Арафату большой чек:

– Я понимаю, что вы здесь ради сбора денег… – он подмигнул парню, – но мои друзья, шейхи, могут быть прижимисты и недоверчивы. Их надо убедить в будущем успехе вашего движения. Я люблю арабский мир, и всегда останусь на вашей стороне…

Феникс обещал прислать в Кувейт молодежь, как он выразился, нуждающуюся в тренировках:

– У меня много связей в Европе, – заметил он, – к вам приедут военные инструкторы. И я всегда найду работу хорошим охранникам… – он был рад, что Адольф и Абу Аммар подружились:

– Арафат преподает в школе, видно, что он умеет обращаться с подростками. Надо будущим летом послать Адольфа под его крыло… – Максимилиан перегнулся через перила:

– Отличный снеговик, – отозвался он, – наши друзья с юга, наверное, никогда их не видели… – он услышал прохладный голос сзади:

– Господин Ритберг, – еврей тоже рассматривал снеговика, – вам не жаль распродавать коллекцию? У вас отличные холсты, собранию позавидует любой музей… – Феникс небрежно ответил:

– Это не мои полотна, господин Авербах, я только посредник… – он говорил правду. Каждый холст сопровождался фальшивым провенансом:

– Не то, чтобы покупатели этим интересовались, – смешливо подумал Макс, – но порядок есть порядок… – серые глаза еврея были спокойны: «А».

Феникс вспомнил давно сгоревшие фотографии из альбома покойного Отто:

– Детское отделение в лагерном госпитале, – гордо сказал брат, – видите, у них есть игровая площадка, они даже строят снеговиков. Материл для исследований должен содержаться в хороших условиях, истощение и побои портят клиническую картину… – Феникс не мог отказать себе в удовольствии:

– Вы, наверное, ребенком тоже строили снеговиков, господин Авербах… – заскрипели чугунные цепи качелей, в огненное небо уперся столб дыма. Цыганские близнецы залепетали:

– Снег, снег… – Авербах опустил малышей на расчищенную площадку около песочницы:

– Сидите и лепите снежки, – нарочито сурово сказал Тупица, – сейчас построим снеговика. Морковку мне пан Войтек принес… – он подобрал и два черных уголька. Откусив от мытой морковки, сбросив рукавицы, он быстро катал снежный шар. Близнецы пыхтели на деревянном бортике:

– Снеговик, – по складам, на польском сказал Авербах, – давайте, это новое слово… – мальчишки заблестели темными глазами из-под намотанных шарфов:

– Сеговик, сеговик… – они слепили целую семью:

– Папа, мама и ребеночек, – Тупица подхватил парней на руки, – ваши папа и мама скоро вас заберут отсюда. И мой папа обязательно приедет. Пошли ужинать, пан Войтек тележку везет… – на заднем крыльце госпиталя появился высокий офицер в эсэсовской шинели. Полы развевались под резким ветром, белокурые волосы золотило закатное солнце. Авербах услышал щелчки фотоаппарата:

– Адольф, вставай сюда… – распорядился голос, по-английски, – господа, улыбаемся… – белокурые волосы подростка играли чистым золотом:

– Ангел Смерти, Отто фон Рабе, – вспомнил Авербах, – на перроне он мне дал конфету, а я ее выплюнул. Я только с детьми разговаривал вслух. При СС и врачах я должен был молчать… – горло перехватило спазмом, он побледнел:

– Этот Адольф одно лицо с Ангелом Смерти. Но они из Лихтенштейна, они не имеют никакого отношения к Максимилиану фон Рабе. Ритберг его ровесник, но совершенно на него не похож… – Авербах дернул шеей в воротнике кашемирового свитера. Феникс знал этот взгляд:

– Он все помнит. Он был ребенком, но даже дети ничего не забыли. Крепкий парень, он побледнел, но на ногах устоял…

Господин Авербах щелкнул зажигалкой: «Нет, господин Ритберг. Не строил».

Отступив на шаг, Тупица склонил голову. Темные, вьющиеся волосы, упали на плечо. Он засунул руки в карманы фрачных брюк:

– Отличное приобретение, – громко сказал Авербах, – картина займет достойное место в нашей гостиной, милая… – этюду к «Портрету двух детей» Ренуара даже не поменяли раму. Генрик узнал бронзовые завитушки по описанию в каталоге коллекций дяди Теодора и дяди Мишеля:

– Они затерли надпись на обороте, – одними губами добавил Тупица, – но теперь мы знаем, у кого искать пропавшие картины, или хотя бы их часть… – на обороте этюда, согласно каталогу, ранее значилось:

– Моему тезке и другу, барону де Лу, на добрую память. Пьер-Огюст Ренуар, 1895… – автограф художника с холста исчез. Подробный провенанс утверждал, что картину, в начале века, купил на парижском аукционе некий цюрихский банкир:

– Врут и не краснеют, – неслышно сказал Тупица, – но дядя Мишель обрадуется… – он поцеловал Адель в щеку:

– Я побежал, милая, партнеры не ждут… – Адель, в концертном платье, раскинулась на большом диване, с чашкой кофе. У ног девушки стояла роскошная корзина цветов. Букеты доставили из Женевы вместе со стейками, для вчерашнего барбекю.