Сон №9 - Дэвид Митчелл

2 октября 1944 г.

Весь день моросил дождь. Сегодня на секретном собрании объявили о дислокации целей для Кукусуи. «1-47» и «1-36» направятся к Улити, большой лагуне на Филиппинах, которую американцы захватили всего 10 дней назад. «1-37» и «1-333» одновременно атакуют якорную стоянку в проходе Коссол на островах Палау. Двойное нападение необходимо, чтобы нанести максимальный урон моральному духу противника. Найди острова Палау в отцовском атласе, Такара. Ты увидишь, какое там ярко-синее море. Когда будешь думать обо мне, знай: твой брат растворился в морской синеве.

Разногласия между Абэ и Кусакабэ все сильнее. Командир нашего подразделения вызвал Кусакабэ на партию в шахматы, но тот отказался. Абэ стал дразнить его: «Ты что, боишься проиграть?» На что Кусакабэ заявил: «Нет, я боюсь выиграть». Абэ продолжал улыбаться, но было ясно, что он задет. Братья, которые умрут одной смертью, не должны ссориться.

10 октября 1944 г.

Ясно. Утром выпала роса. После обеда, когда мы с Мазутой и его командой перевозили кайтэн к пусковому причалу, была воздушная тревога. Учения на этот день не планировались. Пока комендант выкрикивал в громкоговоритель приказы, тоннель наполнился людьми с пускового причала. Для безопасности тротил опустили в глубокий бункер, подводные лодки ушли из бухты, а мы в тревоге ждали, когда загудят В-52. Если бомба попадет в механические мастерские, проект будет отложен и мы потеряем несколько решающих недель. Мазута рассуждал вслух, означает ли налет на крупные острова, что американцы уже штурмуют Окинаву? Слухов ходит много, но информации, которой можно было бы доверять, почти нет. Через сорок тягостных минут прозвучала сирена отбоя. Очень может быть, что какой-то вахтенный с перепугу принял наши «Зеро» за вражеские самолеты.

13 октября 1944 г.

Приятное послеполуденное солнце. К вечеру собрались тучи. Перечитывая дневник, обнаружил, что мне не удалось передать настроение базы. Надо быть здесь, чтобы понять, насколько оно исключительно. Инженеры, инструкторы, пилоты и курсанты – все работают вместе, стремясь к единой цели. Я никогда не чувствовал себя таким живым, как сейчас. Моя жизнь получила смысл – защитить Родину. Дисциплина суровая. Такая же муштра и проверки, как на любой другой военной базе. Но крайностей, которые часто случаются в обычных лагерях, где новобранцев изнуряют работой, а солдат подвешивают вниз головой и избивают, на Оцусиме нет. Мы регулярно получаем сигареты, конфеты и настоящий белый рис. Жаль, что я не могу поделиться едой с тобой, матушкой и Яэко. Но я откладываю свои конфеты, чтобы передать их тебе, вместо того чтобы играть на них, как это делают Гото и остальные.

18 октября 1944 г.

Целый день льет дождь. «Дзуйкаку» все еще на плаву, и, стало быть, отец почти наверняка жив! Абэ устроил мне возможность по военным каналам отправить телеграмму матушке. Я узнал эти новости от Цуёси Ёкоты – капитана «1-333», которая сегодня пришвартовалась на Оцусиме. Капитан Ёкота лично разговаривал с адмиралом Куритой на борту «Атаго» семь дней назад, когда патрулировал залив Лейте. Не могу выразить, как меня поддерживает уверенность в том, что отец в добром здравии и думает о нас. Возможно, когда-нибудь он будет держать этот дневник в своих руках! Капитан Ёкота говорит, что со времен Перл-Харбора «Дзуйкаку» считается заговоренным кораблем. Помни, что гражданская почта в южные моря сейчас не считается грузом особой срочности, и не расстраивайся, если не услышишь никаких новостей. Сегодня вечером личному составу группы Кикусуи дали четырехдневную увольнительную – перед отправкой в пункт назначения.

20 октября 1944 г.

Ясный день, дует свежий бриз. Удача рождает удачу. Когда во время ужина комендант Удзина через громкоговорители читал вечерние новости, мы узнали об исключительных успехах камикадзе, которые вчера вылетели на Филиппины. Потоплено пять американских авианосцев и шесть эсминцев! Одним ударом! Наверняка даже американские дикари поймут, как безнадежно их намерение оккупировать наши острова. Лейтенант Камибэппу встал на скамью и провозгласил тост за души отважных летчиков, которые отдали свою жизнь за нашего возлюбленного императора Хирохито. Редко я слышал такие трогательные слова.

– Что тверже – чистый дух или металл? Дух согнет металл и изрешетит его. Металл же для чистого духа – не больше чем ножницы для струйки дыма!

Признаюсь, что представил себе день, когда похожие тосты будут произносить за наши души.

28 октября 1944 г.

Идет мелкий дождь. Сегодня привели в боевую готовность новые кайтэн для «1-333». Управлять ими легче, чем тренировочными. После затянувшейся проверки я под дождем побежал в казарму и на краю спортивной площадки чуть не столкнулся с Кусакабэ, который стоял, прислонившись к стене склада, и пристально разглядывал что-то на земле. Я спросил, что так завладело его вниманием. Кусакабэ показал на лужу и тихо сказал:

– Круги рождаются, пока еще живы круги, рожденные секунду назад. Круги живут, когда круги, рожденные секунду назад, умирают. Круги умирают, когда рождаются новые круги.

Это его точные слова. Я сказал, что ему нужно было родиться странствующим поэтом-проповедником. Он ответил, что, может, и был им когда-то. Какое-то время мы вместе смотрели на лужи.

2 ноября 1944 г.

Жара 1944-го на исходе. Я только что вернулся из своей последней поездки в Нагасаки. Ты разделил мои воспоминания о ней, поэтому мне не нужно писать о них здесь. Я до сих пор чувствую вкус Матушкиного ёкана[113] и тыквенной тэмпуры, что приготовила Яэко. Поездка на поезде отняла много времени, потому что двигатель постоянно ломался. Вагон для военных был занят группой высокопоставленных офицеров, и я ехал в вагоне, полном беженцев из Маньчжоу-Го. Их рассказы о жестокости Советов и о вероломстве слуг-китайцев были ужасны. Как я рад, что отец так и не согласился стать колонистом, хотя ему предлагали это все последние двадцать лет. Девушка, по возрасту младше тебя, ехала в Токио совсем одна, чтобы отыскать свою тетю. Она впервые попала в Японию. У нее на шее висела маленькая погребальная урна с прахом ее отца, который погиб в Мукдене, матери, которая погибла в Карафуто, и сестры, которая погибла в Сасэбо. Она боялась уснуть и пропустить Токио – она думала, что он такой же маленький, как и ее приграничный городок. Она верила, что найдет свою тетю, расспрашивая прохожих. В Токуяме я отдал ей половину своих денег, завернув в платок, и вышел прежде, чем она успела отказаться. Я боюсь за нее. Я боюсь за всех.

– Големы,– объясняю я, лежа голышом после душа в полночной темноте своей капсулы с Аи на другом конце провода,– совсем не похожи на зомби. Конечно, и те и другие не совсем мертвецы, но големов лепят на кладбище из могильной грязи по образу и подобию человека, похороненного внизу, а потом чертят у них на груди его руну. Голема можно убить, только стерев эту руну. Зомби же легко обезглавить или поджечь из огнемета. Их собирают из частей тел, которые обычно крадут в морге, или просто оживляют полуразложившиеся трупы.

– Что, некрофилия – обязательный предмет в школах Кюсю?

– Сейчас я работаю в видеопрокате. Мне положено знать такие вещи.

– Смени тему.

– Ладно. О чем поговорим?

– Я первая попросила.

– Ну, мне всегда было интересно понять, в чем смысл жизни.

– В том, чтобы есть мороженое с австралийским орехом и слушать Дебюсси.

– Отвечай серьезно.

– Аи хмыкает.

– Ты совершенно неправильно задал вопрос.

– Я представляю, что она лежит рядом со мной.

– Как же я должен был спросить?

– Ты должен был спросить: «В чем смысл твоей жизни?» Вот, например, «Хорошо темперированный клавир» Баха. Для меня это гармония на клеточном уровне. Для моего отца – сломанная швейная машина. Для Баха – деньги, чтобы заплатить свечных дел мастеру. Кто прав? Если по отдельности, то мы все. Если в целом, то никто. Ты все еще думаешь о своем двоюродном дедушке и его кайтэн?

– Да, наверное. Его смысл жизни кажется бесспорным и несокрушимым, как скала.

– Для него – да. Пожертвовать своей жизнью ради тщеславия военной клики – не то, что я назвала бы «бесспорным», но твой двоюродный дед тоже не счел бы стоящим делом научиться играть на фортепьяно так, как я,– в меру отпущенного моему мозгу, моим нервам и мышцам.

Тут входит Кошка.

– Может быть, смысл жизни в том, чтобы искать его?

Кошка лакает воду в томящемся жаждой свете луны.

– Здесь так просторно! – орет Бунтаро в телефонную трубку ветреным утром.– Что делать со всем этим простором? Почему я никогда сюда раньше не приезжал? Перелет занял меньше времени, чем визит к дантисту. Знаешь, когда я в последний раз уезжал из Токио в отпуск?