Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

— Знаешь, Тигр, — доверительно произнес он, — Я бы хотел сказать, что с перерождением все человеческое, что прежде было во мне, угасло и растворилось. Но магия Левиафана, должно быть, иногда дает сбой. По крайней мере, сейчас я ощущаю некоторые типично человеческие чувства. Например, глубокое удовлетворение, неизвестное примитивным кровососущим паразитам. И еще предвкушение.

Лэйд попытался сплюнуть хрустящий на зубах сор, который втягивал вместе с воздухом, но воздуха в легких хватило лишь на короткий выдох, от которого по подбородку потекла горячая слюна, перемешанная с рвотой.

— Не будь… дураком, — выдавил он через силу, — Ты… заперт тут. Какой… прок…

Пульче склонил свою раздувшуюся голову, сделавшись задумчивым, но не по-человечески, а на манер насекомого, как задумчив может казаться богомол, устроившийся поутру на листе.

— Верно. Но неужели ты думал, что я забыл об этом? Да, ты запер меня здесь навечно, но теперь это, по большому счету, уже ничего не меняет. Напротив, в этом даже есть некоторая ирония. Тот скудный чертог, который ты оставил мне, теперь будет и твоим домом, Лэйд. Мы разделим его на двоих — тюремщик и его пленник. Черт возьми, из этого могла бы получится забавная романтическая новелла во вкусе публики…

Пульче навис над Лэйдом — восемь футов треснувшей увечной плоти, истекающей вперемешку человеческой лимфой и секрециями насекомого. Сухой зазубренный хоботок мелко дрожал, точно сдерживая нетерпение, на его острие Лэйд разглядел бесцветную мягко поблескивающую жидкость. Возможно, это что-то вроде наркоза, подумал он отстранённо. Возможно, я даже не почувствую боли, когда эта штука вонзится в меня, с легкостью распоров кожу…

Уилл все так же стоял поодаль. Широко раскрывший глаза, парализованный страхом, он не выглядел источником опасности — Пульче безразлично обошел его по дуге, точно предмет мебели. Нарочно пренебрежительно.

— Ты всего лишь блоха… — пробормотал Лэйд сквозь зубы, — Жалкий никчемный паразит, которого остров в насмешку наделил непомерной силой. Блоха, возомнившая себя хищником. Никчемный мелкий паразит.

Пульче попытался улыбнуться, отчего в его пасти захрустели костяные наросты.

— Ну-ну. Неужели ты столь наивен, Тигр? Неужели ты в самом деле полагаешь, что сможешь уязвить меня своими оскорблениями так сильно, что я потеряю выдержку и подарю тебе мгновенную смерть? Теплая кровь наделила меня силой, но недостаточно опьянила, чтобы я утратил остатки здравомыслия. Не беспокойся, ты не умрешь, Лэйд, мой добрый друг. Отныне твоя жизнь — самая большая драгоценность во всем моем доме. Драгоценность, о которой я буду искренне заботиться. Видишь, не такое уж я и жестокое насекомое, каким ты хочешь меня видеть…

Дышать было больно, на каждом вздохе его собственные ребра превращались в раскаленные стальные прутья, о которые обжигались легкие. Но все-таки он дышал. Дышал — и мог думать.

У него нет оружия. Трость где-то далеко, вне поля зрения, нелепо думать, будто Пульче даст ему хотя бы один шанс добраться до нее. Одно излишне резкое движение — и кажущаяся обманчиво тонкой лапа мгновенно сломает ему руку. Возможно, если бы Уилл нашел способ его отвлечь…

Однако уповать на это не стоило. Судя по тому, как Уилл вжался в стену, боясь дышать, он не помышлял сейчас о том, чтобы обратить на себя внимание огромного кровососа, напротив, молился о том, чтоб этого не произошло. Значит, надо рассчитывать лишь на себя. Как обычно — только на самого себя… Что ж, тигры никогда не охотятся стаей.

Пульче склонился над Лэйдом и мягко, почти нежно, провел своим зазубренным жалом по его бедру — омерзительная пародия на человеческую ласку.

— Надо признать, в прошлом у нас с тобой бывали разногласия, Тигр. И расстались мы, признаю, не совсем по-доброму. Но это изменится, я обещаю тебе. Мы с тобой вновь сделаемся друзьями. Лучшими друзьями, Тигр.

В его голосе не было угрозы, напротив, что-то сродни легкой мечтательности, но Лэйд ощутил как желудок затапливает холодом. Мертвенным липким холодом паучьего гнезда. Пульче — паразит, кровосос, насекомое. А значит…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Тот бродяга смог продержаться лишь неделю. Он был стар и болен, а кроме того, у меня тогда не было надлежащего опыта. Нас, насекомье племя, инстинкты учат лишь тому, как убивать и сохранять собственную жизнь, а не заботиться. Но с тобой все будет иначе. У тебя впереди долгая жизнь, Лэйд Лайвстоун, предатель. Я сделаю все, для того, чтоб она была очень долгой. Даже дольше, чем у барона Каррингтона. Я буду не просто твоим иждивенцем, как мои дикие родственники, я стану для тебя заботливой сиделкой и сестрой милосердия. Я буду перевязывать твои раны и заживлять язвы. Я буду кормить тебя, чтобы как можно дольше поддерживать процесс кроветворения в твоем теле. К сожалению, этот дом едва ли можешь предложить что-то на вкус взыскательного едока, но мы будем экспериментировать. Дохлые крысы, пауки, плесень…

Лэйд попытался отползти — и хобот Пульче мгновенно уперся ему в живот, твердый и острый, как хитиновый кинжал.

— Ох, я и забыл, до чего ты упрям. Знаешь, некоторые люди просто не способны услышать голос разума или понять концепцию симбиоза. Возможно, чтобы обезопасить твою собственную жизнь и уберечь от губительной поспешности, мне придется причинить тебе… некоторые неудобства. Видишь ли, я собираюсь перерезать сухожилия на твоих руках и ногах. Не стану лгать, это не самая приятная процедура и она может быть болезненной, но я надеюсь, что ты вскоре простишь меня за это. И мы сможем беседовать вечерами, как когда-то, с удовольствием вспоминая былые времена и подшучивая друг над другом… А вот Уиллу придется нас в скором времени покинуть — согласись, едва ли я смогу прокормить двоих гостей!

Лишенный возможности пошевелиться, Лэйд заскользил взглядом по полу, пытаясь найти хоть что-то полезное в его положении, но ничего не попадалось. Наполовину опустошенная колба с вязкой красной жидкостью, запечатанная каучуковой пробкой, лежала в каком-нибудь футе от его ноги, но была бесполезной — в глазах Пульче сам Лэйд сейчас представлял куда более привлекательный сосуд. Несколько ржавых загнутых гвоздей поодаль — наверно, он мог бы дотянуться до них, если бы противник милосердно подарил ему секунду или две времени, но нелепо было думать, будто они легко пробьют прочный хитиновый панцирь, обрамленный человеческой кожей. Обрывок гнилой веревки. Разбитая бутылка из-под джина. Потускневшая ручка от платяного шкафа. Осколки зеркала. Серый птичий скелет без головы, давно лишившийся плоти. Проволочная вешалка. Не то, все не то, все бесполезно, но, если подумать, если взять кое-что и немного… немного…

Думать было тяжело — не доставало дыхания, даже те крохотные глотки воздуха, что он мог делать, были наполнены кисловато-сладкими миазмами, источаемыми телом Пульче, не насыщали, не давали сил. Оттого необходимо было думать — отчаянно, быстро, зло.

— Вероятно, мне стоит озаботиться твоей подвижностью прямо сейчас, — задумчиво обронил Пульче, разглядывая распластанного Лэйда, — Знаешь, иногда я не против, когда моя пища активна, это делает трапезу похожей на охоту, приятно играет на инстинктах. Но я слишком хорошо тебя знаю, как и твои шулерские уловки. Так что, если ты не возражаешь, я займусь тобой прямо сейчас. Не переживай, боли почти не будет. По крайней мере, на твоем месте я надеялся бы на это…

Истекающая прозрачной жидкость зазубренное острие его жала нацелилось в его подключичную впадину. Лэйд представил, как оно с тихим хрустом пронзает ткань и кожу под ней. Только на секунду. В его распоряжении было не так-то много времени.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Удар ногой вышел скованный, неловкий, но достиг цели — в конце концов, эта цель располагалась не так далеко, в считанных дюймах от его правого ботинка. Серебристый звон стекла возвестил о том, что у него получилось. Может, не наилучшим образом, может, не очень изящно, но…

Пульче рывком повернулся на звук. И заскрежетал от злости, увидев изменения в интерьере своего логова. На противоположной стене поверх чешуек давно засохшей краски расплывалось густое черное пятно. Жидкость напоминала по цвету чернила, но не была ими — в душной норе мгновенно воцарился тягучий и тревожный запах бойни. По полу зазвенели осколки разбитой склянки, покатилась каучуковым мячиком бесполезная уже пробка…