Холодные медные слёзы. Седая оловянная печаль - Глен Кук

— Папе не оленей жалко, — сказала Дженнифер, — его больше огорчают нарушения границы. По границам у нас лежат такие штуки, вроде шпал…

— После последнего случая, — продолжал Питерс, пока мы поднимались по ступенькам крыльца, — генерал велел регулярно патрулировать территорию. Он хотел поймать кого-нибудь и примерно наказать. Сегодня дежурили Кид, Хокес, Тайлер и Снэйк. Хокесу, видимо, удалось поймать нарушителя, схватить его, как говорится, за руку. Он затрубил в рог.

— А когда прибежали остальные, — подхватила Дженнифер, — он лежал на земле, а из тела его торчала стрела. Освежеванный олень валялся среди деревьев шагах в ста от него.

— Интересно. Интересно и печально. Но при чем тут я? Разбирайтесь сами.

Дженнифер удивилась, а Питерс огрызнулся:

— Не болтай чепухи. Ты здесь единственный разведчик. Остальные — морские пехотинцы и ни черта не смыслят в следах.

— Угу. — Может, и так. — Столько лет прошло. Да и хорошим разведчиком я никогда не был. — Я вспомнил свои недавние неудачи.

— Даже средний разведчик лучше, чем ничего. — Питерс взглянул на направлявшегося к нам Чейна. — Как он?

— Ему самому не справиться. Нужен хирург.

— Ты же знаешь. Никаких врачей в доме.

— Перевозить Хокеса нельзя: это убьет его.

— Приведите врача! — вскричала Дженнифер. — Отец не узнает: он ведь не выползает из своей комнаты.

— Деллвуд доложит ему.

— Деллвуда я беру на себя.

— Ступай, — велел Питерс Чейну.

Чейн зашагал прочь.

— Надеюсь, Хокес выживет, — сказал я.

— Он борется.

— Могу я поговорить с ним?

— Он отключился. Без сознания. И маловероятно, что он вообще придет в себя, если Чейн не привезет хирурга.

— Покажите мне место, где это случилось, пока дождь не смыл следы.

Пришлось ехать верхом. Мое всегдашнее везение. Лошадь казалась смирной и приветливой. Но еще когда ее выводили, на морде чудовища я заметил ухмылку. Она, видимо, много слышала обо мне и теперь понадеялась на приятную прогулку.

Ехать пришлось порядочно. У Стэнтноров было много земель. Мы мало разговаривали. Я осматривал окрестности: вдруг пригодится.

Я с младых ногтей развивал в себе эту привычку, поэтому и пошел добровольцем в разведку, когда исчез настоящий Секстон.

— Похоже, Снэйк возвращается, — сказал Питерс.

Мы спустились с холма и приближались к месту событий. Под дубом, недалеко от застрявшей в деревьях туши оленя, я увидел человека.

— Сержант, в армии я ни разу не встречал никого из ваших парней. Кто-нибудь из них знал Секстона?

— Не думаю.

Я спешился, привязал повод к молодому дубку. Лошадь недовольно зыркнула на меня.

— Размечталась, думала, я отпущу поводья и ты спокойненько удерешь?

— Что ты сказал? — переспросил Питерс.

— Я к лошади обращаюсь. Люблю разговаривать с лошадьми: они понятливей людей.

— Снэйк, это Майк Секстон. Был разведчиком у меня на островах. Ты, наверное, слышал о его приезде.

Снэйк что-то проворчал и оглядел меня с головы до ног. Я в долгу не остался.

Снэйк перещеголял даже Чейна. Волос он не стриг с тех пор, как ушел из армии, борода торчала клочьями. Вряд ли он часто мылся и менял одежду. Штаны были заляпаны причудливыми разноцветными пятнами.

— Слышал, — подтвердил он.

— Что-нибудь нашел?

Снэйк проворчал что-то. Это означало «нет».

Я взглянул на тушу.

— Некрупная особь, а?

— Олененок, — ответил Снэйк, — только начал линять.

Однако. Зачем браконьеру олененок, если ему нужно мясо, а звери здесь не пугливы? Он скорей убьет оленя покрупней. Я внимательно осмотрел тушу.

Я не разглядывал дичь уже лет десять, но видно было, что работал дилетант, который никогда не делал этого сам, а лишь видел, как делают другие.

— О сегодняшнем патруле. Был у вас определенный план? Распределение обязанностей?

— Ты о маршруте? Был, — ответил Питерс. — Маршруты наметили таким образом, чтобы четыре человека могли проконтролировать всю территорию.

Я не совсем это имел в виду, но спросить точнее не мог — из боязни выдать больше, чем хотел.

— Где был Хокес, когда это произошло?

— Там, выше.

Я пошел за Питерсом. Место преступления сразу бросалось в глаза: Хокес, упав, цеплялся за траву. Он потерял порядочно крови, и глупые мухи вместо того, чтобы лететь кормиться на золотую жилу — оленью тушу в кустах, облепили место, где он упал. Да, Хокес упал шагах в ста от оленя. С такого расстояния не промазал бы даже слепой лучник.

Я отыскал след Хокеса и прошел по нему до того места, где он оборвался.

— Здесь, полагаю, он затрубил в рог. Потом спустился вниз и остановился второй раз.

— И тут браконьер уложил его.

Во всяком случае, кто-то сделал это.

— Когда это произошло?

— Около девяти.

— Ага. — Тот олененок умер гораздо раньше.

Я вернулся вниз, Снэйк по-прежнему стоял, уставившись на тушу.

— Тебя что-то смущает? — спросил я.

— Кому понадобился маленький олененок? — проворчал он. Его не волновало, что старый товарищ лежит поверженный со стрелой в груди. Он оплакивал олененка.

Я снова осмотрел тушу, но смертельной раны не обнаружил.

— В ней была стрела?

— Нет.

Снэйк явно не страдал излишней болтливостью.

Дерево, на котором повис олененок, росло в нескольких шагах от края небольшого, футов триста, лесочка, за ним начинался ручей. Я пошел вниз по склону, поглядывая по сторонам в поисках следов разбойника. И нашел. Некто в страшной спешке продирался сквозь заросли. Оно и понятно: он только что подстрелил парня и боялся, что вот-вот появятся его товарищи.

Питерс шел за мной.

— Каждый маршрут был подробно разработан? — спросил я.

Он удивленно нахмурился.

— Нет, мы просто разъехались в разные стороны, чтобы не топтаться всем сразу на одном пятачке.

Значит, снайпер шел не за кем-то определенным, ему был нужен любой. Если допустить, что стрелу пустил не запаниковавший браконьер, а человек, специально устроивший эту ловушку.

Я не сомневался — второй раз Хокес остановился потому, что увидел кого-то знакомого. Он застыл на месте, он колебался, с чего бы ему еще останавливаться?

Тот человек и есть убийца.

Понял ли это Питерс? Он ведь далеко не глуп.

— Вы ладите с соседями?

— Мы их игнорируем, они нас. Многие нас боятся.

Я бы тоже боялся.

Шагов через пятьдесят снайпер немного успокоился. Он свернул на старую звериную тропу. Здесь следы были видны плохо — слишком много листьев под ногами, но я различал путь, по которому он уходил: там листья были примяты.

— У вас есть собаки? Если нет, где их достать?

— Следопыты? Нет.

Звериная тропа вывела нас к ручью. Здесь была развилка. Одна дорожка шла через ручей, другая — вдоль по берегу. Убийца выбрал последнюю.

Через тридцать футов тропинка ушла в широкий, мелкий рукав ручья с песочным дном. И не вышла с другой стороны.

— Я потерял след.

— Посмотри получше, черт побери.

Я посмотрел. Питерс не заметил в мелкой воде лошадиных лепешек. Некто поехал дальше по дну ручья. Штука нехитрая: глубина нигде не превышала фута.

Многие ли крестьяне, вынужденные промышлять незаконной охотой на оленей, имеют возможность держать лошадей?

— К сожалению, ничего нет.

— Что ж, придется доставать этих треклятых собак.

Мы снова поднялись на холм.

— Кто у вас ведает конюшнями?

— В основном Снэйк. Тайлер и Хокес помогают. Шут его разберет, этого Снэйка. Ему нравится ухаживать за животными. Но сесть на лошадь вы его не заставите и под страхом казни.

Перебор, пожалуй, но понять можно.

Я задал еще несколько вопросов, но получил в ответ лишь любопытные взгляды. Если они не лгали и не были ни виновниками, ни соучастниками, Хокеса прихлопнул кто-то другой. Самоубийством он тоже не кончал. Круг подозреваемых сузился, но недостаточно. Мне хотелось отделаться от Снэйка и Питерса и пройти по ручью до места, где стрелок вышел на берег.

— Дерьмо! — вдруг взорвался Питерс. — Эх ты! Головой надо соображать, а не задницей.

— Что такое?

— Как мы поступали после набегов на венагетов на проклятом острове? Что я вколачивал в ваши глупые головы каждый треклятый день?

До него дошло.

— Да. В воде не остается. Перед набегом мы всегда проверяли, есть ли путь к отступлению по реке или ручью.

— Ублюдок пошел по ручью. Поэтому ты ничего не нашел.

— Да.

— Пошли же.

— Я проверю сам. Вас я больше не задерживаю.

Он гневно взглянул на меня, обернулся, проверяя, не слышит ли Снэйк.

— В чем дело, Гаррет? Что-то ты темнишь, я не первый раз замечаю.

— Я не темню, я выполняю свою работу, как умею. Пока не доказано обратное, подозреваемые — все и никто. Не важно, хорошо я их знаю или нет.