Брежнев: правитель «золотого века» - Семанов Сергей Николаевич

Врачей рядом не было. Леонид Ильич по вечерам всегда отпускал врачей домой; он еще думал о том, что врач — тоже человек и ему, наверное, хочется провести вечернее время дома вместе со своей семьей. Девятого, накануне, Леонид Ильич приехал с охоты. Он был в очень хорошем настроении, поужинал, посмотрел программу «Время», несколько документальных фильмов, передал начальнику охраны, чтобы его разбудили в восемь часов утра, и пошел отдыхать. Утром он собирался поехать на работу, чтобы еще раз посмотреть материалы к Пленуму ЦК по научно-техническому прогрессу, который должен был состояться в Москве 15 ноября. Врач померил давление — это мне уже рассказывала Виктория Петровна — давление было 120 на 80. Смерть наступила где-то под утро.

Леонид Ильич еще собирался пожить. В последнее время, кстати говоря, он чувствовал себя гораздо лучше, чем прежде. А накануне Леонид Ильич был просто в великолепном настроении, много шутил, читая газеты. Вот такая внезапная смерть».

Кратко, но очень точно. Подчеркнем тут одно: кончина пожилого Брежнева была и в самом деле неожиданной (давление 120/80, это же для молодых физкультурников!). И еще отметим: Андропов прибыл к месту событий первым, опередив даже врача… А ведь он не был уже главой Лубянки и официальным приемником покойного Генсека…

Теперь приведем позднейший рассказ вдовы в беседе ее с писателем В. Карповым. Рассказ подробный, со множеством частностей бытового свойства, вполне искренний, ему можно доверять:

«Машина-реанимация за ним последние годы постоянно следовала. У него все-таки два инфаркта было. Первый перед маем в 1952 году в Кишиневе. Проснулся: «Витя, не могу, разрывает грудь!» Вызвали Ревенку, опытного врача. Много уколов сделал. Позднее из Москвы прислали профессора-сердечника. Месяц не разрешали подниматься. Потом еще полтора месяца Леня был в Барвихе и вернулся страшно похудевшим. Говорит, лежал и ничего не ел. Но чувствовал себя хорошо. А второй инфаркт случился уже в Москве. Почему случился? Кто знает… Леня не любил жаловаться. Редко когда признавался в служебных неприятностях.

— Вы начали рассказывать, что было после того приема в 1982 году (имеется в виду 7 ноября. — С. С).

— Вернулся на дачу рано — там в четыре часа закончилось торжество. Отдохнул, а в семь часов приехали товарищи. Посидели недолго: до девяти — половины десятого, отметили праздник и разъехались. А на другой день, 8 ноября, он говорит: «Я, Вить, поеду в Завидово. Там, на воздухе, лучше отдыхается». И впрямь — в лесу все время, в охотничьем хозяйстве. Ездил туда и просто поохотиться, и поработать, готовясь к съезду или к пленуму. Тогда не только он — все помощники ездили.

В Завидове два больших дома, Московское море, утки дикие, рыбалка… Привозил мне карасей. Отправились в Завидово. 8-го вечером и 9-го охотились. 9-го же вернулись в Москву. Позвонил мне, что домой не заедет — что-то нужно сделать по работе. Даже переодеться не захотел. Там, в Завидове, правда, костюмы и рубашки, и галстуки на всякий случай, если внезапно понадобятся, в специальном чемодане были: его всегда с собой брали. Леня попросил на вечер пожарить налима, привезенного из Завидова. Он любил жареного налима. За столом Леня говорит: «Что-то мне много три кусочка». А повар: «Ну что вы, Леонид Ильич, кусочки такие маленькие. Скушайте, если вам нравится!» Скушал. И пошел спать. Прикрепленные помогли ему раздеться, дали снотворное, положили добавочное — вдруг еще понадобится.

— «Прикрепленные» — кто такие? Помогать — входило в их обязанность?

— Нет. Дежурные из охраны делали это из уважения. Все уже так привыкли. Если кто дежурит — Медведев, или Собаченко, или Давыдов — пойдут, помогут ему переодеться, уложат, а потом и кличут: «Виктория Петровна, идите, уже зовет». Спальня у нас была на втором этаже, а телевизор — на первом. Если он видит, что я не иду, кричит: «Витя, ты что там делаешь? Я не сплю!» В тот последний вечер, когда пришла, он лежал, потушив свет.

— Может, предчувствия были какие?

— Нет. Ничего не говорил. Только я сказала: «Лень, ты включаешь вентилятор, и мне холодно…»

Это был маленький вентилятор, но он очень любил, чтобы в лицо дуло. И он его выключил. Я хорошо спала. И вдруг Леня тянет одеяло, а я ворчу: «То тебе жарко, и вентиляцию включаешь, а то одеяло с меня тянешь, и я раскрытой остаюсь». Я полежала. Вижу: между шторами полосочка светится чуть-чуть. Думаю: «Надо вставать!» Встала. Его одеяло на полу. Подняла одеяло. Он лежал на правом боку, и вентилятор был включен. Я одеялом Леню прикрыла. Дежурила Зина Павловна. Она как раз заглянула и говорит:

«Виктория Петровна, уже пришли уколы делать». В полдевятого я обычно завтракала, после того как укол сделают. И тут Зина Павловна говорит: «Ой, как-то странно Леонид Ильич лежит на спине — с подушки спустился и одеяло руками смял…» Я отвечаю: «Не видела, чтобы странно лежал и одеяло как-то держал…» Завтракаю. Слышу — бегают. Думаю, ну опять, наверное, Володя что-то забыл — а дежурил Медведев — и бегает туда-сюда. Оказывается, уже все случилось… Вызвали Чазова. А я ничего не знаю, завтракаю в столовой. Дверь прикрыта была.

Потом пришел Михаил Титыч, врач лечащий. Смотрю — без галстука, рубашка расстегнута. Говорит: «Виктория Петровна, Леониду Ильичу что-то не особенно хорошо». Я туда, к спальне, открываю дверь, но меня не пустили. И тут же Юрий Владимирович Андропов приехал. Успокаивают: ничего, надежда есть! Чазов объясняет, что сделали укол длинной иглой, давление вроде поднимается… А потом резко опустилось… Кровь к голове прилила, а потом обратно ушла. И все. Но они не говорили мне. Я позвонила Вере Ильиничне, своей сестре, детям, конечно, Юрию Михайловичу. А в тот день — праздник милиции. Галя в парикмахерской сидела, дежурные передали Юрию Михайловичу. Он за ней примчался в парикмахерскую, потом рассказывал: «Я срываю с нее бигуди и думаю: «Господи, кто? Папа? Мама? Мама болеет все время…» Они за меня боялись. И Леня все повторял: «Я так боюсь за Витю! Я так боюсь за Витю!» А Витя до сих пор, вот видите, жива!

Дали посидеть с ним, а затем говорят: «Больше нельзя, пока не совсем застыл, надо анализы сделать». Потом врач тихо сказал мне на ухо, что лопнул сосуд. Спрашиваю: «Михаил Титыч, почему же не сказали раньше?» Он: «А кто бы согласился операцию делать?» Говорю: «Это другое дело. Но мы обязаны были спросить — может, он и согласился бы… Делают же такие операции!..» Уже десять лет, как нет Лени…

В этом году я не ездила к нему на могилу — не пропускают. Галя пошла с паспортом, попросила, чтобы пропустили, — отказ. Дежурный сказал, что нужно в комендатуре запрашивать разрешение. Хотели цветы положить. На День Красной Армии не была, и на 9 Мая. Машину не пускают, а далеко идти — нет сил. Раньше комендант договаривался и провожал меня в Кремль, а там подъемник, который поднимает правительство, — через маленькую дверь выходишь прямо к елкам. А сейчас новый комендант. Теперь, конечно, они меня не пустят.

В прошлый раз очередь была, когда внуки ходили. Им сказали, чтобы, как все, стояли в очереди.

Мемориальную доску тут, на доме, сняли. Под ней была полочка, на которую мы цветы ставили. Сначала предупредили: вазу уберите, неприлично вазу или корзинку с цветами… Мы стали просто так цветы класть, привязывая проволочкой, чтобы не упали. А раз пришли — нету! Нам отвечают: дворничиха думала, что цветы старые, и убрала. А вскоре и полочку, и доску сняли».

Рассказ В. Чазова точен, сух и никаких чувств не выражает. По сути, лейб-лекарь Брежнева давно уже поставил свою карьерную карту не на августейшего пациента, а на главу Лубянки Андропова, которому подчинялся не только по должности в 4-м управлении Минздрава…

«10 ноября, после трех праздничных дней, я, как всегда, в 8 утра приехал на работу. Не успел я войти в кабинет, как раздался звонок правительственной связи, и я услышал срывающийся голос Володи Собаченкова из охраны Брежнева, дежурившего в этот день. «Евгений Иванович, Леониду Ильичу нужна срочно реанимация», — только и сказал он по телефону. Бросив на ходу секретарю, чтобы «скорая помощь» срочно выехала на дачу Брежнева, я вскочил в ожидавшую меня машину и под вой сирены, проскочив Кутузовский проспект и Минское шоссе, через 12 минут (раньше, чем приехала «скорая помощь») был на даче Брежнева в Заречье.