Бонжур, Антуан! - Анатолий Злобин

ГЛАВА 27

— Что здесь происходит? — раздался голос от дверей.

В холле столпился разнообазный люд, я не вмиг разглядел, кто там вошёл, хотя нетрудно было догадаться по голосу. Мужчина в зелёной рубахе стоял на первом плане, за ним, скрестив на груди руки и посасывая сигару, сурово возвышался Виллем, рядом — притихшая Ирма. Они обернулись на голос. Администратор за конторкой приподнялся, инспектор тоже посмотрел в сторону дверей, не выпуская, однако, и меня из поля зрения. Все присутствующие так или иначе принимали участие в нашей сцене, лишь Храбрый Тиль безучастно «наблюдал» из угла за происходящим.

Уверенно раздвигая толпу, к нам пробирался ван Сервас. Он попробовал было сдвинуть с места Виллема, но тот тихонько рыкнул, и ван Сервас пустился под крылышко к комиссару.

А вот и фон-барон показался, я не сразу узрел его. Сутану-то сбросил чёрный монах, в светское нарядился. Чёрный костюм с иголочки, белая рубашечка, замшевые перчатки — хоть сейчас под венец.

— Кого я вижу? — радостно воскликнул я по-русски. — Вы не опоздали, сударь, сейчас мы завершим наши дела. Привет от Терезы.

Он скользнул по мне взглядом, который должен был изображать презрение, и с ходу перешёл в наступление.

— Это самозванцы, господин инспектор, вы должны немедленно задержать их, я предъявляю им обвинение в использовании чужих документов, в похищении мадемуазель Терезы Ронсо и в нападении на мою виллу в Вендюне, куда они проникли с целью грабежа.

— С целью установить справедливость, — спокойно поправил Антуан, смотря на меня и показывая глазами на паспорт в руках инспектора.

— Но-но, — пробасил Виллем, легонько тронув фон-барона, когда тот проходил мимо. — Полегче на поворотах, вонючая тряпка!

Фон-барон испуганно шарахнулся в сторону, не успев завершить обличительную тираду. Комиссар обернулся к Виллему.

— Кто вы такой? — спросил он по-немецки.

— Участник голландского Сопротивления, который пришёл за справедливостью, — отвечал Виллем. — Но я не думал, что встречу здесь мальчишку.

— Прошу соблюдать порядок, — призвал инспектор в надежде, что не все тут поняли Виллема.

— Они нанесли мне телесные повреждения, господин полицейский! — выкрикнул ван Сервас.

— Кто-то из них, господин инспектор, час назад звонил сюда из «Паласа» и назвался именем метра Ассо, — администратор, кипя благородным негодованием, поднялся из-за конторки. — Это могут подтвердить на телефонной станции, господин инспектор.

— Они обманули доверие Армии Зет, — включился фон-барон недобитый. — Антуан Форетье — известный браконьер, а этот русский самозванец завтра улетает в Москву, но перед этим он решил поживиться на моей вилле…

— Боже, как я обманулся, — всхлипнул за спиной инспектора воспрянувший Щёголь, прикладывая к лицу платочек. — Мы аплодировали ему, поднимали тосты в честь этого самозванца! Что скажут наши ветераны, когда узнают обо всём этом? Но я не жажду крови, господин инспектор…

— Успокойтесь, мой друг, — прервал его чёрный монах. — Принципы элементарной справедливости… Разрешите я присяду, господин инспектор, в моём возрасте… Я никогда не откажусь от своих обвинений…

Так они напевали заранее отрепетированным квартетом: рояль, гитара, контрабас, ударник. И тон задавал фон-барон, прославленный филателист. В этом квартете он был ударником, сильным мира сего, но и он уже выдыхался. Ван Сервас с готовностью подвинул ему кресло.

Инспектор бдительно наблюдал за нами. Антуан сделал шаг вперёд.

— А теперь буду говорить я, — дерзостно начал он. — Мы не нуждаемся в прощении. Я официально заявляю вам, господин инспектор. Перед вами опасный преступник, свыше двадцати лет скрывавшийся под чужим именем. Мишель Реклю в сорок четвёртом году предал девять человек и в сорок седьмом убил Альфреда Меланже.

— Побойтесь бога, Форетье! Что вы говорите? — Чёрный монах красиво воздел руки.

— Я обвиняю этого человека в лжесвидетельстве, господин инспектор. — Щёголь с негодующим лицом отступил в сторону и оказался за черным монахом, прямо меж его воздетых рук. — Это беспардонная клевета. Всем известно, что Мишель Реклю погиб при освобождении Льежа, он похоронен как герой, его имя выбито на мемориальной доске у церкви Святого Мартина…

— Мишель Реклю никогда не погибал геройской смертью, — без колебаний парировал Антуан. — В бою за освобождение Льежа погиб Поль Делагранж. Ты был на собственных похоронах, Мишель. Тебе надо было замести следы преступления, и ты присвоил себе имя погибшего кузена. А за партизанскую могилу возле Святого Мартина можешь не волноваться, Щёголь. Мы уберём с плиты твоё имя, а заодно изберём нового президента. Армия Зет от этого не пострадает.

— Что я слышу? — вздрагивающим голосом продолжал чёрный монах, теперь он и очи устремил вослед рукам. — И земля держит этого клеветника! Будьте добры, господин инспектор, освободите меня от общества этих людей. Или я нахожусь не в своём доме?

Инспектор повернулся к Антуану:

— Весьма сожалею, но криминальная полиция не занимается такими делами, ничем не могу помочь вам, мсье, и прошу вас обоих проследовать за мной для составления протокола. — Инспектор был молод, едва за тридцать, и уж, конечно, не Мегрэ. Он тоже, как и я, не попал на войну и пороха не нюхал, но я-то хоть теперь узнал о прошлом, а он и вовсе знать не желал. У него ясные глаза с внимательным умным прищуром, он недавно назначен на этот пост, ему ещё ползти и ползти по-пластунски вверх по лестнице, но он уже знает, как это делается — и он высоко выползет. А я карманы вывернул…

Инспектор поманил меня. Я не двинулся с места.

— Но прежде, чем мы уйдём, — продолжал он, глядя на меня доброжелательно и пытливо, — я хотел бы, чтобы вы объяснили мессиру Мариенвальду: с какой целью вы проникли под чужим паспортом в его отель и совершили нападение на его виллу? Похоже, вы не знаете наших законов…

Так вот о чём хотел сказать мне Антуан, показывая глазами на мой паспорт. Наверное, обвинение в самом деле было нешуточным, и меня теперь можно упрятать в кутузку. Покато там разъяснится…

Я сделал большие глаза.

— Какой паспорт, господин комиссар? — удивился я на немецком языке. — Первый раз об этом слышу. Я вообще не знал, что в ваших гостиницах необходимы паспорта. И мой советский паспорт всё время был при мне. В «Паласе» у меня никто паспорта не спрашивал.

— Я подал сразу два паспорта, — тут же подхватил Антуан. — Виктор Маслов — мой гость в Бельгии, он даже не подходил к администратору, я сам заполнил обе анкеты, подал оба паспорта. За все отвечаю я сам. И мои паспорта не фальшивые… Мне всё равно, господин инспектор, — продолжал Антуан, — что и как вы напишете в протоколе. Мы искали преступника, и у меня не было другого выхода. Я сделал вам своё заявление. Мишель Реклю — опасный преступник и собирается бежать. Могу добавить лишь, что Роберт Мариенвальд — его соучастник.

— Прошу занести это в протокол, господин инспектор. Я обвиняю Антуана Форетье в клевете, — без всякого энтузиазма заявил фон-барон. — Вам дорого обойдутся эти слова, Форетье!

— В тридцать семь миллионов двести пятьдесят тысяч, — любезно напомнил я по-русски.

— Я сказал свои слова при свидетелях, — твёрдо продолжал Антуан, — и они всегда подтвердят это. Помните об этом, господин инспектор.

— Вы, кажется, собираетесь учить меня… — Инспектор начал сердиться.

— Год фердом! — снова закричал мужчина в зелёной рубахе, до этого внимательно слушавший нашу перепалку. — Есть ли справедливость в этой стране? Пусть сначала этот предатель ответит за то, что задавил ребёнка и даже не остановился.

Фон-барон недоуменно вскинул глаза на своего дружка. Тот развёл руками. Инспектор недовольно поморщился.

— Это правда, мсье де Ла Гранж? — спросил он.

— Мишель Реклю, господин инспектор, — во второй раз любезно поправил я, но он и бровью не повёл.

— Это было не совсем так, господин инспектор. Девочка ехала на велосипеде… — с последними остатками своего достоинства пытался ответить эксвеликолепный экс-президент, однако не выдержал и тут же сорвался: — Она сама виновата, сама на меня наскочила, я могу подтвердить это под присягой. Но тем не менее я готов оплатить её лечение…

— Что с девочкой? — спросил инспектор у мужчины в рубахе.

— Бедняжка, — ответил тот, сложив руки на груди. — Возможно, ей нужен уже не врач, а священник.

— Где это случилось?

— В Меткерке, господин инспектор. Все произошло на наших глазах, пять человек из нашей деревни видели это. Он мчался на огромной скорости и даже не дал сигнала.

— Я задел её задним крылом, значит, она сама виновата, — продолжал Щёголь.

— Как бы не так, — отозвался мужчина в рубахе. — На переднем крыле тоже осталась отметка. Вы можете сами убедиться в этом, господин инспектор, вот она, его машина, у подъезда стоит.