Ловцы человеков - Олег Геннадьевич Суслопаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Владимир напряженно тер лоб.
– Камеру с жучком искать, наверное, бесполезно – убрали, как только такие кадры получили. Да на это плевать, и эта комедия – еще не самое страшное, – сказал он.
– А что ж тогда?
– Мне знакомый, когда про этот выпуск сказал, намекнул: учти, у нас новости обычно сериалами снимают…
– Ну, я замечал что-то подобное – повторяют и повторяют про одно и то же неделями. И почему так?
– Наверно, если каждый день какую-то новую проблемку вскрывать, у зрителя ощущение появится, что всюду недогляд и самотек. Так что лучше вскрывать поменьше, но почаще повторяться – следить, так сказать, за развитием озвученных событий. Тогда все будут пригляд и досмотр чувствовать. И заодно думать, что в огромной Руси-матушке и проблем-то других никаких нету – за всем досмотрено.
– И чего нам с этого?
– Представь: появляется через неделю другой сюжет: «История про очередного мессию и его мечтавшего торговать индульгенциями апостола получила неожиданное продолжение…» Боюсь, такой сюжетик точно комедией уже не будет.
– Придут открыто с нами поговорить…
– Если бы хотели – с этого бы и начали. И если бы действовали по своему наитию – тоже с этого бы начали. Может, конечно, я ошибаюсь, но ощущение у меня самое неприятное… А может, на нас кто-то и рассердился из прихожан? Ты не переусердствуешь там в своем интернет-житии?
Владимир взял у Антона ноутбук, просмотрел записи за последние несколько дней и все то, что Антон выставил на сайт из присланного ему.
– Ну еще бы! Чего только стоит одна фраза, что клоуны будут первыми гореть в аду… Ты мало пожил, товарищ, и не знаешь, что клоуны – самые обидчивые существа, когда над ними по-настоящему смеются.
***
Человек, написавший эти строки, всегда нес по жизни чувство или состояние, которое в ранней молодости еще назвал «азартом преодоления». Оно появилось еще в старших классах школы, когда привычное спокойное течение бытия вдруг стало восприниматься как ноющая заноза. Поговорки, которыми была насыщена речь всех окружающих, – «все как у людей», «не хуже других» – резали слух и вызывали приступ тошноты.
Все и так в пору расцвета социализма жили почти одинаково, сыто и спокойно, но при этом болезненно переживали какую-то свою ущербность по сравнению с другими. На чуть выделившегося из толпы каким-то приобретением или удачей сразу начинали смотреть весьма косо, заводили за спиной обиженные разговоры, которые начинались со слов «ну так ведь кто он и кто мы…». Со всей страстью юношеского максимализма он стал воспринимать основную человеческую массу как вечно брюзжащее болото. Вроде все были делом заняты – чего ж вечно брюзжали, косились друг на друга и жалобились? – не понимал он.
В последние школьные летние каникулы его отправили на месяц пожить вдали от родной столицы в деревне у тетки, которой после операции требовался почти постоянный постельный режим. Он быстро выполнял всю домашнюю работу и при хорошей погоде почти весь день купался и валялся на берегу огромного пруда, слушая рассказы таких же купающихся пацанов. Сам он много не рассказывал, но очень любил наводить собеседника на интересное повествование. Многое в жизни сельских пацанов было ему непонятным, порой приходилось слушать и совсем, казалось бы, невероятные вещи.
– А я на север к дядьке ездил нынче недавно. У них там леспромхоз, снабжение особое! В магазин прихожу, а там очередь из лесорубов – алкоголю привезли. Не плодово-ягодные червивки, какие нам возят, а все французское! Коньяк французский и одеколон ихний. По литражу если брать, коньяк-то подешевле выйдет, но народ не скупится – все берут одеколон ящиками. Этот, говорят, куда крепче в башку шибает… Богато живут! У дядьки рядом с огородом груда мотоциклов лежит – штук восемь или десять, и все новье! Каждую весну он новый «ИЖ» покупает, лето гоняет на нем, трезвый, говорит, ни за что за руль не сяду – страшно, а осенью бросает его в эту кучу. Груда мотоциклов накопилась уже почти с его хибару – домишко-то у него совсем убогий.
– Чего ж новый дом не построит, если деньги есть? – не утерпел и вставил в чужой разговор Александр.
– Деньги-то есть, дядька хвалился, что на сберкнижке накопилось уже столько, что можно в городе сразу несколько квартир кооперативных купить. Так ведь кому-то даром построят, а он свои кровные трать, что ли? – удивленно возразил юный местный житель.
В другой раз Александр услышал тоже примечательную историю про отношение человека к своему жилищу. Зашел разговор про пожары – пацаны единодушно сошлись во мнении, что сильнее всего в их деревне горело, когда «Степан свой дом поджег».
– Сам поджег, что ли? – удивился Александр.
– Ну да, у нас совхоз тогда за прудом улицу особняков выстроил, до этого все двухквартирные пятистенки лепили. Степану там домину новую дали. Запил он, новый дом обмывая, конкретно – неделю в новом доме валялся, обживал его этак, прежде чем семью с барахлом перевозить. Дом и сгорел весь, только Степан успел из него выскочить. Сказал потом: не помню ничего, помутнение в мозгу было полнейшее, одни красные тараканы в глаза бросались, я их веником горящим давил в углах. В совхозе тогда собрали товарищеский суд над ним, судили да рядили, в общем, написали решение – взять на поруки. И на месте пожарища новый домище ему отгрохали, сейчас живет. А Степан смекнул, что можно на помутнение-то в мозгу по пьяни много чего свалить. Трактор у него старый был, ему возиться с ремонтом надоело. Так он напился как следует, заехал на гору, вылез из трактора и спустил его с горы под обрыв так, что обломки и сейчас там валяются.
– Тут-то его и постигло наказание? – предположил Александр.
– Конечно, штраф выписали в пять рублей и через неделю новый трактор дали, – пацаны захохотали.
Александр вспомнил при этом, сколько человек в его классе тупо отсидели школьные годы, нагло пользуясь тем, что уставшие с ними возиться после уроков учителя ставили из года в год им надутые тройки, лишь бы как-то выпустить из школы… Зачем напрягаться, если бояться совершенно нечего – на работу все равно отведут чуть ли не за ручку? «Степанами Русь нынче богата стала, – подумал он. – Случись война, эти Степаны, конечно, дикий напряг выдержат, а вот оставь их без присмотра партии и правительства – опустятся совсем». Александр вспомнил своего соседа по лестничной площадке, который уже с десяток лет, как его ни отговаривает семейство, на время летнего отпуска в одиночку уезжает бродить по каким-нибудь горам
