Чужая жена – потемки - Галина Романова

Эпилог

– Вот лето пролетело, и ага… – снова заныл Кузя Козырь, ковыряя носком дорогого ботинка землю у колеса джипа. Помолчал и вновь завел: – Вот лето пролетело, и ага…

Дина уже устала недобро коситься в его сторону. Если она еще раз на него посмотрит, то точно сорвется и надает ему подзатыльников. Она тоже на нервах, ей тоже непросто, ее тоже лишь час назад отпустили из зала суда, где слушалось дело Ражева.

Сейчас там был Данила. Его вызвали следом за Владом Ковригиным. И до сих пор не выпустили ни одного, ни другого.

Она так нервничала, когда отвечала на вопросы прокурора, адвоката, судьи, что у нее тряслись колени и подбородок. Каждое ее слово казалось ей неправильным, вероломным. В висках стучало, вспоминался тот давний судебный процесс, когда, сглупив и не разобравшись, она чуть не отправила Данилу в тюрьму на десять лет. И поэтому теперь она выверяла каждое свое слово.

«Вы утверждаете, гражданка Игнатова, что не видели, кто сидел рядом с водителем?» – строго спрашивал прокурор про тот страшный день, когда на Дину из зарослей кустарника неслась желтая, со слабым зеленым отливом, спортивная «Хонда».

«Я не видела, кто сидел рядом с водителем. А так же я не видела, кто сидел за рулем машины».

Она была предельно собранной, предельно правдивой и все равно жутко боялась, что кому-то навредит.

– Вот лето пролетело, и ага… – снова донеслось до нее гнусавое нытье.

– Господи, Кузьма Сергеевич! – взвыла она, не выдержав. – Ну хватит! Хватит!!!

– Сам знаю, что хватит, а как остановиться? – ответил он, недобро оскалив зубы.

– И не лето пролетело, если что, а пуля! – поправила она его все с тем же раздражением.

– И пули летят, и года-лета… – Кузьма Сергеевич отвернулся, опять поковырял землю ботинком, зачем-то пнул колесо джипа, повернулся к Дине: – Ты, это, не особенно парься-то, девонька. Уеду я! Моя работа при Данилке закончилась как будто. Я особо и не озорничал, наговаривать на себя не стану, но по телефону ковригинских работников попугал изрядно. Старые словечки в памяти живы, как там ни крути… Н-да… А они напугались, слышь! Бухгалтерша тряслась как банный лист!

– Осиновый, – рассеянно поправила его Дина.

– Мне-то что! – снова обиженно скривил он рот. – Банный, осиновый – перепугалась же… Данилка-то потом меня ругал, слышь! Ты, говорит, зря так. Люди же! Надо бы помягче. А я не могу мягко стелить, не могу. Не-а, уеду я. Точно уеду!

– Уеду, не уеду… – пробормотала она рассеянно, не сводя глаз с дверей здания, откуда вдруг посыпал народ. – Мне-то что?

– Злишься ты, когда я рядом с Данилкой-то. Уеду! Он возвращаться не собирается из-за тебя, а у меня там баба заждалась, – бубнил Козырь.

– Что? Какая баба? – Дина удивленно посмотрела на него.

Сложно было представить себе женщину, способную приголубить такое чудовище.

– Моя баба! Что же ты думаешь, меня и любить некому? – обиделся Козырь.

Он вообще оказался очень обидчивым, только обижался, почему-то все время только на Дину. Даниле он прощал любую грубость, а одного лишь ее взгляда оказывалось достаточно, чтобы Кузя губы принимался дуть и вещи собирать. Жили они отдельно. Кузя остался в той квартире, откуда их всех тогда забрал ОМОН. Дина и Данила жили там, где он сделал ей предложение стать его женой и матерью его детей, для которых он уже и спаленки подготовил. И все равно, даже на таком удалении друг от друга, она постоянно чувствовала присутствие Козыря в их совместной жизни. Постоянно!!!

– Ничего я не думаю, – промямлила она. – Любит – значит, любит. Мне-то что?

– Вот и я говорю… Уеду я! Тут мне жизни нет. И полковник мне житья не даст, подберет, сука, статью, не сегодня, так завтра. Уеду…

– Эй, эй, Кузьма Сергеевич, вы хоть Данилу-то дождитесь! – опешила Дина, увидав, как тот попятился к водительскому месту. – Дождитесь, а там уж…

Данила вышел вместе с Ковригиным минут через десять. Они долго стояли на ступеньках перед входом, о чем-то оживленно разговаривая. Потом пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Данила пошел к машине, а Ковригин, под руку со своей Соней, в другую сторону.

– Вот и все, – провозгласил Данила, подошел к Дине, поцеловал ее в щеку, кивнул Козырю. – Вот и все закончилось. Завтра приговор. Но мы на вынесение не пойдем, так? По традиции, да?

Дина кивнула, уперлась лбом в его грудь, обняла его.

Все закончилось, все закончилось…

Какое счастье, как хорошо, как спокойно! Не нужно никого и ничего бояться, не нужно чувствовать себя злодейкой.

– Кузя уезжать собрался, – шепнула она Даниле в подбородок. – Сказал, не может он здесь…

– Я ждал этого.

Данила вздохнул, ласково отвел ее руки, пошел к машине. Говорили они недолго, почти без эмоций, тихо. Дина, сколько ни напрягала слух, ничего не разобрала. Услышала лишь последнее: бывай, если что… И все, потом они обнялись, Кузьма Сергеевич сел в машину и умчался.

– Он обижен? – Дина подошла к Даниле, осторожно прижалась к его спине. Потерлась щекой о тонкую ткань сорочки. – Обижен?!

– Да нет. Не обижен. Он, знаешь, невзирая на все свои злодеяния, за которые предостаточно каялся, очень мудрый мужик, – Данила повернулся к ней, обнял, поцеловал в макушку. – Знаешь, что он мне сказал перед тем, как уехать?

– Что?

– Надо успеть вовремя сойти на берег, сказал он мне, чтобы не оказаться выброшенным за борт. И ведь как угадал, черт побери! – Данила со вздохом погладил ее по голове. – Как угадал!

– Что угадал?

– Это самое время угадал. Мне ведь сейчас… Мне ведь никто, кроме тебя, не нужен… дылда!