Юлиан Отступник - Дмитрий Мережковский

Перс указывал на горизонт.

— Туда, туда! -повторял он, не сводя глаз с Юлиана.

— Кесарь, — шептал Гормизда на ухо императору,берегись. У этого человека дурной глаз. Он — колдун, мошенник или — не на ночь будь сказано — что-нибудь еще того похуже. Иногда в здешних краях по ночам творится недоброе… Прогони его, не слушай!..

Император не обратил внимания на слова Гормизды.

Он испытывал странное обаяние молящих, пристальных глаз перса.

— Ты точно знаешь путь к Экбатане?

— О, да, да, да! — залепетал тот, смеясь восторженно.-Знаю, еще бы не знать! Каждую былинку в степи, каждый колодец. Артабан знает, о чем поют птицы, слышит, как растет ковыль, как подземные родники текут.

Древняя Заратустрова мудрость в сердце Артабана, Он побежит, побежит перед твоим войском, нюхая след, указывая путь. Верь мне, через двадцать дней вся Персия в руках твоих — до самой Индии, до знойного океана!..

Сердце императора сильно билось.

«Неужели,-думал он,-это и есть то чудо, которого я ждал? Через двадцать дней Персия в моих руках!..» У него захватывало дух от радости.

— Не гони меня,-шептал урод;-я буду лежать, как собака, у ног твоих. Только что увидел я лицо твое, я полюбил, полюбил тебя, владыка вселенной, больше, чем душу свою, потому что ты — прекрасен! Я хочу, чтобы ты прошел по телу моему и растоптал меня ногами своими, и я буду лизать пыль ног твоих и петь: слава, слава, слава Сыну Солнца, царю Востока и Запада — Юлиану!

Он целовал его ноги; оба раба также упали лицом на землю, повторяя:

— Слава, слава, слава!

— Что же делать с кораблями?-сказал Юлиан задумчиво, как будто про себя.-Покинуть без войска в добычу врагам или остаться при них?..

— Сожги! — шепнул Артабан.

Юлиан вздрогнул и посмотрел ему в лицо пытливо.

— Сжечь? Что ты говоришь?..

Артабан поднял голову и впился глазами в глаза императора:

— Ты боишься-ты?.. Нет, нет, люди боятся, не боги! Сожги, и ты будешь свободен, как ветер: корабли не достанутся в руки врагам, а войско твое увеличится солдатами, приставленными к флоту. Будь велик и бесстрашен до конца! Сожги,-и через десять дней ты у стен Экбатаны, через двадцать — Персия в руках твоих!

Ты будешь больше, чем сын Филиппа, победитель Дария.

Только сожги корабли и следуй за мной! Или не смеешь?

— А если ты лжешь? Если я читаю в сердце твоем, что ты лжешь?-воскликнул император, одной рукой схватив перса за горло, другой занося над ним короткий меч.

Гормизда вздохнул с облегчением.

Несколько мгновений молча смотрели они друг другу в глаза. Артабан выдержал взгляд императора. Юлиан почувствовал себя еще раз побежденным обаянием этих глаз, умных, дерзких и смиренных.

— Дай мне умереть, дай мне умереть от руки твоей, если не веришь! — повторял перс.

Юлиан вложил меч в ножны.

— Страшно и сладко смотреть в очи твои, — продолжал Артабан. — Вот лицо твое, как лицо бога. Никто еще этого не знает. Я, я один знаю, кто ты… Не отвергай раба твоего, господи!..

— Посмотрим,-проговорил Юлиан задумчиво.Я ведь и сам давно уже хотел идти в глубину пустыни, искать битвы с царем. Но корабли?..

— О, да,-корабли!-встрепенулся Артабан.-Надо скорее выступить, в эту же ночь, до рассвета, пока темно, чтобы враги из Ктезифона не увидели… Сожжешь?

Юлиан ничего не ответил.

— Уведите и не спускайте глаз с него,-приказал император, указывая воинам на перебежчика.

Возвращаясь в палатку, Юлиан на мгновение остановился у двери и поднял глаза:

— Неужели?.. Так просто, так скоро? Воля моя, как воля богов: не успею подумать — и уже исполняется…

Веселье в душе его росло и подымалось, как буря.

С улыбкой приложил он руку к сердцу, так сильно оно билось. Озноб все еще пробегал по спине, и голова немного болела, как будто он весь день провел на слишком ярком солнце.

Призвав к себе в шатер полководца Виктора, старика, слепо преданного, вручил он ему золотой перстень с императорской печатью.

— К начальникам флота, комесам Константину и Люциллиану, — приказал Юлиан. — До рассвета сжечь корабли, кроме пяти больших с хлебом и двенадцати малых для переправочных мостов. Малые взять на подводы. Остальные сжечь. Кто будет противиться, ответит головой.

Сохранить все втайне. Ступай.

Он дал ему клочок папируса, быстро написав на нем несколько слов — лаконический приказ начальникам флота.

Виктор, по своему обыкновению, ничему не удивляясь и не возражая, молча, с видом бесстрастного послушания, поцеловал край императорской одежды и пошел исполнять приказание.

Юлиан созвал военный совет, несмотря на поздний час.

Полководцы собрались в шатер, мрачные, втайне раздраженные и подозрительные. В кратких словах сообщил он свой план — идти на север, в глубину Персии, по направлению к Экбатане и Сузам, чтобы захватить царя врасплох.

Все восстали, заговорили сразу, почти не скрывая, что замысел этот кажется им безумным. На суровых лицах старых умных вождей, закаленных в опасностях, выражались утомление, досада, недоверие. Многие возражали с резкостью:

— Куда идем? Зачем?-говорил Саллюстий Секунд.Подумай, милостивый кесарь: мы завоевали половину Персии; Сапор предлагает тебе такие условия мира, каких цари Азии не предлагали ни одному из римских победителей — ни Помпею Великому, ни Септимию Северу, ни Траяну. Заключим же славный мир, пока не поздно, и вернемся в отечество…

— Солдаты ропщут, — заметил Дагалаиф, — не доводи их до отчаяния. Они устали. Много раненых, много больных. Если ты поведешь их дальше в неведомую пустыню, нельзя отвечать ни за что. — Сжалься! Да и тебе самому пора отдохнуть: ты устал, может быть, больше всех нас…

— Вернемся!-заключили все.-Далее идти-безумие!

В это мгновение послышался глухой, грозный гул за стеною палатки, подобный рокоту далекого прибоя. Юлиан прислушался и тотчас понял, что это — возмущение…

— Вы знаете волю нашу, — проговорил он холодно, указывая полководцам на выход,-она неизменна. Через два часа мы выступаем. Смотрите, чтобы все было готово.

— Блаженный август,-произнес Саллюстий спокойно и почтительно, но слегка дрогнувшим голосом, — я не уйду, не сказав тебе того, что должен сказать. Ты говорил с нами, равными тебе не по власти, но по доблести, не как ученик Сократа и Платона. Мы можем извинить слова твои только минутным раздражением, которое омрачает твой божественный ум…

— Ну, что ж, — воскликнул Юлиан, усмехаясь и бледнея от сдержанной злобы, — тем хуже для вас, друзья мои: значит, вы-в руках безумца! Только что приказал я сжечь корабли — и повеление мое исполняется. Я предвидел ваше благоразумие и отрезал последний путь к отступлению. Да, теперь жизнь ваша — в руках моих, и я заставлю вас поверить в чудо!..

Все онемели: только Саллюстий бросился к Юлиану и схватил его за руку.

— Этого не будет, кесарь, ты не мог!.. Или в самом деле?..

Он не докончил и выпустил руку императора. Все вскочили, прислушиваясь.

Крики воинов за полотняною стеною палатки становились все громче и громче; мятежный гул их приближался, как будто летела буря по верхушкам леса.

— Пусть покричат,-произнес Юлиан спокойно.Бедные, глупые дети! Куда они хотят уйти от меня? Слышите? Вот зачем я сжег корабли — надежду трусов, убежище ленивых. Теперь нам уже нет возврата. Свершилось.

Нам нечего ждать, кроме чуда! Теперь вы связаны со мной на жизнь и смерть. Через двадцать дней Азия — в руках моих. Я окружил вас ужасом и гибелью для того, чтобы вы победили все и сделались подобными мне.

Радуйтесь! Я поведу вас, как бог Дионис, через весь мир, — вы победите людей и богов, и сами будете, как боги!..

Едва он произнес последние слова, как по всему войску раздался крик ужаса:

— Горят! Горят!

Полководцы бросились вон из шатра. За ними — Юлиан. Они увидели зарево. Виктор в точности исполнил приказание владыки. Флот охвачен был пламенем. Император любовался им с тихой и странной улыбкой.

— Кесарь! Да помилуют нас боги,-он убежал!..

С этими словами один из центурионов бросился к ногам Юлиана, бледный и дрожащий.

— Убежал? Кто? Что ты говоришь?..

— Артабан, Артабан! Горе нам!.. Он обманул тебя, кесарь!..

— Не может быть!.. А слуги его? — пролепетал император чуть слышно.

— Только что в пытках признались, что Артабан не сатрап, а сборщик податей в Ктезифоне, — продолжал центурион. — Он придумал эту хитрость, чтобы спасти город и предать тебя в руки персов, заманив в пустыню; он знал, что ты сожжешь корабли. И еще сказали они, что Сапор идет с несметным войском…

Император бросился к берегу реки навстречу полководцу Виктору:

— Гасите, гасите, гасите! Скорее!

Но голос его замер, и, взглянув на пылающий флот, он понял, что уже никакие человеческие силы не могут остановить огня, раздуваемого сильным ветром.

В ужасе схватился он за голову и, хотя ни веры, ни молитвы уже не было в сердце, поднял глаза к небу, как будто все искал в нем чего-то.