Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе

Ходили слухи, что эта линия укреплений должна быть построена с привлечением значительных сил резервных подразделений, сил организации Тодта и русских добровольцев, тогда как наши действующие дивизии продолжили бы свое продвижение к Москве. На случай самого неудачного развития нашего наступления мы имели бы возможность отступить на заранее подготовленные и хорошо укрепленные рубежи, провести там остаток зимы и собраться с силами для второго решительного штурма столицы России уже весной. Все считали этот план вполне разумным.

Все эти меры предосторожности были, по сути, следствием рекомендаций опытных боевых офицеров, приписанных к Верховному Командованию, но Гитлер относился к ним негативно, как к стратегически-ошибочным. Фюрер полагал, что если солдаты будут знать, что за спиной у них имеется оборонительный рубеж, куда они могут в случае чего отступить, то от этого пострадает их моральный и боевой дух.

— Гитлер одержим Нибелунгами, — прокомментировал это Кагенек. — Он, скорее, прикажет пожечь все мосты у нас за спиной.

Но пока мы окапывались здесь, другие наши дивизии — те, что были южнее, — все еще очень тяжело и медленно тащились к Москве, а некоторые и оттеснялись в обратном направлении. Они терпели огромные потери в живой силе и технике от ударов, наносившихся по беспомощно барахтавшимся в грязи колоннам со стороны не слишком уже многочисленных остатков оборонявшейся Красной Армии. Нам еще, можно сказать, очень повезло, что мы сумели вовремя достичь нашей цели — Калинина и железнодорожного сообщения Москва — Ленинград. Мы были северо-восточным краеугольным камнем Группы армий «Центр», и когда русские поняли, что наступление со стороны нашего фланга застопорилось, они принялись спешно усиливать противостоящие нам войска дополнительными танковыми, артиллерийскими и пехотными подразделениями. 3 и 4 ноября были легкие ночные заморозки, сковавшие льдом дороги и облегчившие доставку нам боеприпасов и продовольствия, но в то же время и упростившие русским задачу усиления своих частей.

Нойхофф, Беккер и я были — от нечего делать — заняты тщательным осмотром отпущенных нами недавно бородок, когда вдруг в комнату ворвался бегом посыльный из 10-й роты.

— Русские атакуют сектор 10-й роты и соседний батальон значительными силами пехоты и танками! — не переводя дыхания, выпалил он.

Невзирая на интенсивный заградительный огонь нашей артиллерии и противотанковых подразделений, восемь русских «Т-34» все же прорвались на наши позиции в том месте, где линия наших оборонительных укреплений соединялась с аналогичной линией следующего батальона. К счастью, все следовавшие за ними и под их прикрытием пехотинцы были быстро положены на землю плотным огнем наших пулеметчиков. Для начала «Т-34»-е опрокинули, искорежили и вдавили в землю два наших 37-миллиметровых орудия, наглядно продемонстрировав нам, что против них эти орудия — действительно лишь «противотанковые хлопушки». Шесть из восьми этих чудовищ лихо развернулись на месте и устремились к деревне, расположенной по правую руку от нас, а оставшиеся два, сделав широкий полукруг в объезд, ворвались на главную улицу занимаемой нами деревни с тыла.

Пока эти два стальных монстра с устрашающим ревом и лязганьем катили вдоль улицы, вся деревня как будто вымерла — не было видно ни единой живой души. Буквально каждый солдат затаился в своем укрытии. Я осторожно выглянул сквозь щели закрытых ставен на окнах лазарета и, полный самых дурных опасений, наблюдал, как эти бронированные гиганты проезжают мимо меня на расстоянии всего каких-нибудь трех-четырех метров! Про себя я молился, чтобы русским танкистам не взбрело в голову пальнуть хотя бы один раз по этому нашему маленькому и никому не мешающему домику, иначе быть бы нам всем погребенными под его обломками. Вдруг из-за следующего дома наперерез танкам стрелой метнулся немецкий солдат и швырнул под гусеницы одного из них огромную связку из противотанковой мины и ручных гранат. Громыхнул жуткий взрыв, и танк, будто споткнувшись, замер, охваченный языками разгоравшегося из-под днища пламени. Его экипаж проворно, один за одним, повыпрыгивал наружу и попытался догнать неповрежденный танк, но был сразу же перестрелян нашими. Попытка подорвать подобным же образом и второй танк оказалась неудачной. Связка гранат угодила ему не под днище, а по кузову и, соскользнув с него, упала на дорогу, где разворотила своим взрывом огромную воронку. «Т-34» произвел несколько явно не прицельных выстрелов, не причинивших нам почти никакого ущерба, затем медленно развернулся и рванул вдоль улицы в обратном направлении — вслед за другими, в соседнюю деревню.

Отовсюду — из домов, траншей и прочих укрытий — на улицу хлынули солдаты и все как один кинулись осматривать горевший «Т-34», который на тот момент был самым современным и грозным танком в мире. Он находился в массовом производстве в Сталинграде и Магнитогорске, а также на целом ряде заводов на Урале и в Сибири. Он был ниже, чем все существовавшие до него типы танков, и имел чрезвычайно мощную бронезащиту, а обводы корпуса были спроектированы таким образом, чтобы попадавшие по нему снаряды отскакивали рикошетом, не причиняя практически никаких повреждений. Танк имел сильно бронированную башню, 76-миллиметровую пушку, пулеметы и мог развивать при этом значительно большую скорость, чем любой другой из известных нам танков. Стальное чудовище разгоралось все сильнее, и люди благоразумно расступились подальше. Эта предосторожность, впрочем, оказалась излишней: даже когда внутри него с жутким утробным гулом рванул боекомплект, это не причинило никому никакого вреда, так как, казалось, никакая сила на свете была не в состоянии пробить броню «Т-34» ни снаружи, ни изнутри.

Эпицентр боя продолжал смещаться вправо от нас — туда, где соседний батальон с огромным трудом, но все же справлялся с натиском семи «Т-34»-х, сопровождаемых значительными силами пехоты красных. Однако по завершении боя ко мне на перевязочный пункт было доставлено всего шестеро наших раненых. Одним из них был Земмельмайер — помощник нашего повара. Он навещал своего приятеля из 10-й роты, когда вдруг шальная русская пуля угодила ему прямо в шею. Теперь он лежал в полубессознательном состоянии на полу перевязочного пункта. Земмельмайер был очень бледен и еле дышал. Было ясно, что он потерял очень много крови и к тому же страдал от жестокого болевого шока. Пульс был очень слабым и редким. Пуля вошла в шею тремя сантиметрами ниже левого уха, но по внешнему виду сама эта рана казалась гораздо менее серьезной, чем его общее состояние. Пуля, должно быть, была совсем уже на излете, поскольку, когда я прозондировал рану, я нащупал ее всего в пяти сантиметрах от входного отверстия. Пуля застряла в тканях, чуть-чуть не дойдя до шейных позвонков. Сонная артерия, к счастью, оказалась не задета, иначе Земмельмайер наверняка истек бы кровью насмерть, еще когда его несли на перевязочный пункт.