«Дней минувших анекдоты...» - Иван Алиханов

— Что вы наделали, что это за цвет, какой идиот его придумал? Тут директор стадиона понял, что он пропал. В это время маляр, который докрашивал потолок, будто про себя негромко произнес:

— Мжаванадзе понравилось, а другим не нравится…

— Василий Павлович был здесь? — воскликнул второй.

— Да, — сказал директор, — ему понравилось! В этот момент в ложу поднялся первый и, в свою очередь, стал ругать директора по поводу мрачной окраски. Тотчас (все развивается молниеносно) второй ему шепнул:

— Василию Павловичу понравилось.

— Вот видите, — тут же переменил тон первый секретарь, — как хорошо! А то покрасили в дурацкий голубой, как в бардаке!

Когда директор стадиона рассказал мне о том, как его спас маляр, я вспомнил эту давнюю историю с директором картинной галереи и оценил его мудрость.

В ГОКСе стало известно, что в ознаменование своего 70-летия Сталин сделал подарки — послал по 20 тысяч рублей всем своим однокашникам и написал им письма. Я был командирован в Гори для того, чтобы отразить это событие в фотодокументах и взять у награжденных интервью.

Один их них, Александр Гвердцители показал мне письмо Сталина: «Брат мой Сандро, шлю тебе маленький подарок, желаю крепкого здоровья. Твой Сосо» (я не могу поручиться за буквальную точность, но суть была именно такой). Письмо было коротким, написано по-грузински, крупными буквами на листке из обычного блокнота синим карандашом. Адресат, естественно, очень гордился этим посланием. При этом Сандро особенно акцентировал, что Сталин только к нему — изо всех награжденных — обратился, как к брату.

Я спросил его о причине такого сердечного обращения. И вот что Гвердцители ответил мне:

— Дело в том, что Сосо был крестником моего отца, а я был крестником отца Сталина — Якоба Эгнаташвили.

Эта история мне была хорошо известна, поскольку мой отчим как раз и был сыном Якоба Эгнаташвили. Однако от Сандро Гвердцители я узнал совершенно не известные мне подробности.

Сандро рассказал, что до рождения Сталина — он его называл Сосо — у Кэке (так в Гори, а потом и в Тифлисе называли мать Сталина Екатерину) было двое детей от своего мужа Бесо (Виссариона Джугашвили). Сталин был у Кэке третьим ребенком.

Первых двух детей Кэке крестил сам Якоб Эгнаташвили, у которого она была в услужении. Эти два ребенка умерли в младенчестве.

Бесо давно переехал в Тифлис и работал на обувной фабрике Адельханова, когда Кэке родила третьего ребенка — Сосо, будущего Сталина.

Сандро пояснил мне, почему Якоб Эгнаташвили просил его отца крестить ребенка:

— Не мог же Якоб крестить своего собственного сына.

Вот Сосо и был крестником моего отца, а я был крестником Якоба Эгнаташвили. Поэтому Сталин обращается ко мне как к брату.

В грузинской традиции называть сыновей-первенцев именем отца. Сталин, когда сам стал отцом, своего первенца назвал Яковом. Ведь в Грузии это имя довольно редко встречается, — рассказал мне тогда Сандро Гвердцители.

Итак, Александр Гвердцители поставил точку над i в вопросе, кто отец Сталина, — им был Яков Эгнаташвили. Мы знаем множество семей, которые Сталин расстрелял, разорил и уничтожил. Эгнаташвили одна из немногих семей, которую Сталин решительно поддерживал, считая всех их своими родственниками. Эта версия не вызвала сомнения у всех жителей Гори, хотя официально отцом его считается Бесо Джугашвили, которого осетины считают своим компатриотом, а грузины — грузином.

Впрочем, существует еще одна малоправдоподобная версия рождения Сталина, принадлежащая Рою Медведеву. По этой версии отцом Сталина является путешественник и географ Николай Пржевальский. Основа ее — портретное сходство и похожий, жестокий характер.

Анатолий Рыбаков лишь осторожно упоминает о том, что Якоб Эгнаташвили платил за обучение Иосифа в духовной семинарии…

Мне не представляло бы большого труда приносить в редакцию 10–15 фотографий в неделю, тем более что за три года у меня скопилось множество запасных «стахановцев», «передовиков-комсомольцев», спортсменов и прочего проходного материала, но я все же предпочел уйти из редакции из-за совершенно дикого случая. К этому времени у нас появился новый редактор — бывший завхоз ЦК комсомола республики. Событие это совпало по времени с очередной газетной кампанией — «борьбой за чистоту нравов» нашей и без того самой нравственной в мире молодежи.

Вдохновившись этой новой идеей, Лазик поручил мне создать шедевр на три колонки на тему «Весна — Любовь — Спорт».

Решил я его в стиле соцреализма: на фоне цветущего миндального дерева примерно в центре была помещена красивая, улыбающаяся девица в трусах и майке, с диском в правой руке. Левым плечом она несколько заслоняла стоящего чуть позади парня с копьем в левой руке. На заднем плане — цепочкой бегущие ребята.

Я положил на стол Лазику свой шедевр.

— Вот, оказывается, умеете, когда постараетесь! — рассматривая с удовлетворением воплощение своей идеи, сказал обычно не щедрый на похвалы Лазик.

На следующий день на летучке с досадой я не обнаружил свой фотомонтаж на газетной полосе, и спросил:

— В чем дело, Лазарь Андреевич! Где же весна, любовь и спорт?

— Снял новый редактор, — разводя руками, ответил Лазик.

— Почему Вы убрали из номера мое фото? — обратился я к главному.

Тот, несколько смутившись, ответил вопросом на вопрос:

— А где у парня правая рука?

В недоумении, я ответил:

— Как где? Рука заслонена. Не думаете же Вы, что я заснял однорукого инвалида?

— Да нет, я так не думаю. Наоборот. Я полагаю, что было бы гораздо лучше, если он действительно был бы одноруким. По крайней мере, было бы все ясно!

Боже мой! Только тут я осознал, какого мудреца нам сплавили из ЦК комсомола. В воспаленном мозгу главного редактора комсомольская борьба за чистоту нравов переплавилась в бдительность евнуха из восточного гарема.

Стало ясно, что дальнейшая работа с новым редактором — это постоянные дурацкие разбирательства и выяснения отношений. Такая перспектива меня не прельщала, и я ушел из газеты.

Впоследствии, в течение многих лет, встречаясь с моими бывшими сослуживцами-друзьями, одной из постоянных тем воспоминаний о нашей совместной работе был знаменитый диалог о шкодливой руке.

Глава 13

НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ ФИЗИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Высшая должность, до которой дослуживается чиновник всегда уже не соответствует уровню его компетентности.