Беременная вдова - Мартин Эмис

Через секунду Адриано невнятно взглянул на него. Кит увидел его глаза: ресницы спутаны и усеяны капельками.

— Я… я все ей выложил, — сказал он.

— Без толку?

Адриано нерешительно протянул влажную руку за Китовой сигаретой; пыхнул, затянулся, закашлялся. И Киту захотелось обнять его — возникло даже желание посадить его на колени. Всего за день до этого Кит видел Адриано на турнике. Отложив на время застывший аскетизм йоги, Адриано вскарабкался на стальной эшафот, где сложился в плотный клубок и стал вращаться. И Киту представилась большая муха, которую он недавно отправил на тот свет — как она словно исчезла в водовороте собственной смерти.

— Я не невинный младенец. — С этими словами Адриано издал долгий, волнистый всхлип. — Тебя, Киш, наверное, удивит, если я скажу тебе, что знал более тысячи женщин — много более. О да. Физический недостаток в таких делах может оказаться отнюдь не недостатком. И большое состояние, разумеется, играет свою роль. Знаешь, я правда очень стараюсь.

Кит отнесся к этому скептически, однако подумал: интересно, как только у Адриано нашлось время вести счет.

— Конечно, стараешься, Адриано.

— О нет, я не невинный младенец… Поначалу с Шехерезадой я думал лишь о плотских утехах. «Любовь» была лишь проверенной стратегией. Наш визит к Люкино и Тибальту в Риме, по-видимому, возымел свой визуальный эффект. О нет, я не собираюсь приносить извинения. Весьма упрямый случай, Шехерезада. Затем — Рита и необходимая перемена тактики. Слабая надежда — но попытаться стоит, подумал я. О нет, я не собираюсь приносить извинения.

И Киту все стало ясно. Девушки Адриано были нанятыми актрисами. Люкино и Тибальт были нанятыми актерами; в реальности в кухонной драме Адриано происходил из длинной, непрерывной династии карликов — богатых и знатных карликов, в этом не было сомнений, однако никак не воинственных. Пожав плечами, Кит сказал:

— А потом, Адриано?

— Потом меня внезапно поразила любовь. То была пресловутая вспышка молнии. Порывы чувств, каких я никогда не знал. Шехерезада. Шехерезада — это произведение искусства.

— А теперь, Адриано?

— Что я буду делать теперь? Покоя мне не видать — я знаю. Что ж. Отправлюсь путешествовать. Ветер доносит до меня слово «Африка»…

И Кит, успокаиваясь, подумал: ну да, ведь ты же «персонаж». Так давай — вступи в Иностранный легион, Легион потерянных… Кто они такие, эти персонажи со своей прикладной эксцентричностью? Йоркиль — персонаж, а Тимми превращается в персонажа. Может, непременным условием для того, чтобы быть персонажем, является высокое происхождение — оно придает тебе широты? Нет. Рита — персонаж. Рита богата. Так, значит, для того чтобы быть персонажем, нужны деньги? Нет. Ведь Глория — персонаж; а Глория, по ее собственным словам, бедна как церковная мышь.

— До свиданья, друг мой. И прошу тебя, передай мое почтение Кенрику. Возможно, мы никогда больше не встретимся. Благодарю тебя за добрые слова.

— Прощай и ты, Адриано.

Успев самостоятельно накачаться азиумом (еще одну таблетку она собиралась принять по дороге в аэропорт), Лили сидела в их комнате в подвальном этаже, читала, отдыхала и доводила до совершенства собранный багаж (завтра утром она отредактирует его со всей серьезностью). На часах было без двадцати двенадцать — значит, очень скоро пора будет начинать подготовку в кабинке для переодевания. Снег прекратился, и теперь шел всего лишь дождь. Но шел прилежно и настойчиво.

Меж тем день прояснился перед самым закатом, после финального реверанса мороси уступив розово-желтым сумеркам. Тем вечером Кит продолжал посматривать на небо, вероятно понимая, что в последнее время не баловал его вниманием. Его надутое розовое, его бордельное апельсинное. Солнце, сияя улыбкой, заглянуло в гости, потом откланялось и ушло за кулисы. Перед самым занавесом спелая, жаркая, оснащенная полным набором конечностей Венера вскарабкалась в темнеющую синеву. А он думал: надо, чтобы у каждого из нас было свое небо. Каждому из нас нужно свое собственное, особое небо. На что было бы похоже мое? На что — ваше?

Глория на улице, на западной террасе, набрасывала график — ломаную линию гор; Кит подошел к ней со стаканом пива и присел рядом.

— Добрый вечер, Глория, — сказал он.

— Добрый вечер, Кит.

— Я прождал там, внизу, четыре часа.

Она не засмеялась по-настоящему, но закрыла глаза, сжала губы и принялась шлепать себя рукой по бедру — раз, другой.

— Четыре часа. Ради четырех движений. Нет, это мне нравится.

Она продолжала работать, опустив голову.

— Опять потеплело, — сказал он, отметив про себя ее изумрудное, с низким вырезом платье, едва ли не фривольную замысловатость ключиц и теплые ямочки по обе стороны шеи.

— Да, интересно, как оно было. — В голосе ее звучало раздумье. — Дай-ка подумать. Пришел туда, вниз, пораньше, разумеется. В полвторого? Поудобнее все устроил с помощью полотенец. И примерно до половины четвертого был полон надежд. Потом — не так уж полон. Пока наконец не закончил дрочить, — продолжала она, стирая ластиком и отряхивая мизинцем крошки, — и вернулся наверх, и рассказал Лили, как тебе нравится плавать под дождем.

Голосом, полным тихой сосредоточенности, она продолжала:

— Повезло тебе. Повезло, что она не спустилась и не преподнесла тебе неприятный сюрприз. А то пришлось бы тебе кое-что объяснить. Сидишь там средь бела дня со своим членом. Впрочем, это же твой стиль.

— Мой стиль?

— Да. Попадаться, даже когда ничего не делаешь. Как тогда, с Шехерезадой. Да у тебя даже не хватило здравого смысла выяснить, не передумала ли она. А потом — здоровенная вонючая таблетка в бокале prosecco. И смех и грех.

Это была правда: к тому времени Лилин ведьминский радар стал устаревшей штуковиной — в сравнении с громадной антенной, с трансконтинентальным высокомощным устройством NORAD[96], который ввела в действие Глория Бьютимэн. А что же сам Кит? Радиолюбитель со своей одинокой антенной, своей рыжей бородой, своими проблемами с весом, своим диабетом… Он задумался в скобках: интересно, за весь период со времен Маркони во всем мире была ли у какого-нибудь радиолюбителя подружка — хоть когда-нибудь? Глория, не переставая рисовать, стирать, затенять, тихо произнесла:

— Иногда, за завтраком, Лили смотрит на тебя, потом на меня, потом опять на тебя. Причем без нежности. Что ты с ней делаешь по ночам?

— Ну, что-что. Пытаюсь немного оживить ситуацию.

— М-м. В день твоего рождения мне посчастливилось безнаказанно совершить небольшое преступление. А теперь ты стараешься, чтобы тебя поймали после того, как это произошло. Стараешься, чтобы тебя поймали… как это называется? Ретроактивно. Ты свою некомпетентность доказал… Стаканы перепутал. Скажи спасибо, что я помалкивала насчет твоего пива.

— Да, спасибо тебе за это. Я удивился. Я и понятия не имел, что нравлюсь тебе.

— Ты мне не нравишься, — сказала она.

— Не нравлюсь?

— Нет. Ты ужасно противный. Просто я подумала: ладно, сгодится и этот. У меня были свои причины.

— Какие причины?

— Мне надо было разобраться кое с чем — в голове. Скажем так. Появилась возможность. Можешь называть это… — Снизу, где был гравий, донесся шум Йоркова «ягуара». — Можешь называть это самовыражением. Теперь этот мудак, подозреваю, накинет свой вечерний костюм прямо на пропотевший джемпер. Я пошла внутрь. Ты еще что-то хотел сказать?

Глория — ее пророческие способности, ее знания — оставалась в распоряжении Кита еще минуты две-три. А ему хотелось спросить ее про Вайолет. Однако он решил прибегнуть к аналогии, короткому рассказу покороче — он изложил ей версию без купюр.

— А потом, в ноябре, — говорил он спустя некоторое время, — Рита с Пэнси поцеловали нас на прощанье и уехали обратно на север. Спустя восемь месяцев мы с Арном как-то вечером возвращаемся к нему, а они нас на улице ждут. — Арн без девушки, Кит без девушки — и Рита с Пэнси в «MGB» с открытым верхом, словно старлетки на автошоу, словно вульгарная мечта. — Мы поднялись наверх. Там только одна комната с одной большой кроватью, и мы все в нее забрались.

— И что, вы стали — группой?

— Нет. Попарно. Хотя все мы были голые… Кроме Пэнси. Которая не стала снимать трусы.

— О господи.

— Да. О господи. Да, о господи, еще как о господи.

— Значит, ты — значит, ты жался к Пэнси, а тем временем в нескольких дюймах…

— Ага. — А тем временем, Глория, в нескольких дюймах Собака имела Арна так, что дым валил. — Это продолжалось четыре часа. — Это была самая ужасная ночь в моей жизни. Может, потому-то я и здесь. Здесь, с Лили, в Италии. — А утром они опять этим занимались. Пока мы с Пэнси притворялись спящими.