Бедржих Сметана - Зоя Гулинская

Еще в 1871 году Элишка Красногорская предложила ему основанное на сюжете шекспировской «Двенадцатой ночи» либретто «Виолы». Но тогда Сметана был увлечен работой над «Либуше». В 1875 году он совсем уже было собрался писать эту оперу и даже делал некоторые наброски, но либретто «Поцелуя» ему понравилось больше, и «Виола» снова была отложена. Либретто и некоторые первоначально сочиненные темы для нее долгое время хранились у Срб-Дебрнова. И вот теперь Сметана опять Принялся за «Виолу».

Такт за тактом, строка за строкой создавалась «Виола». Наконец был сочинен первый акт. Но в январе 1884 года Сметана вдруг почувствовал себя очень плохо. Нотные знаки прыгали перед глазами, удержать в голове музыкальные темы оперы и продолжать их развитие не было никаких сил. Сметана понял, что ему не суждено закончить эту оперу.

25 февраля на новом недописанном листе партитуры «Виолы» он написал «Последний лист». Это и был последний нотный лист, написанный рукой Сметаны, — последняя страница его творческой жизни.

Катастрофа приближалась гигантскими шагами. Фантастические видения преследовали Сметану. Теперь в его комнате постоянно кто-нибудь дежурил. Наконец он совсем перестал узнавать людей, и по совету врачей родные решили поместить композитора в больницу для душевнобольных.

Дождливым ранним утром 23 апреля 1884 года к крыльцу домика лесничего подъехала коляска. Из дома вывели Сметану. Он был спокоен и безучастен ко всему. Шварц бережно усадил его в коляску, заботливо укутал ноги одеялом. Сам он сел рядом, а напротив поместился верный Срб-Дебрнов. У коляски стояла заплаканная Софья. На крыльце заливались слезами Беттина и дети. Экипаж тронулся, навсегда увозя Сметану из Ябкениц. Его везли в Прагу, милую прекрасную Прагу, о которой он так всегда мечтал. Правда, теперь ему это было безразлично…

Сметану положили в клинику на Катержинской улице.

12 мая 1884 года около четырех часов дня Вацлав Зелены, друг Сметаны, которому мы обязаны ценными воспоминаниями о нем, пришел навестить композитора. Получив указания, как найти палату, где лежал Сметана, Зелены поспешил туда. Возле дверей он столкнулся с двумя людьми в белых халатах, выходившими из комнаты.

— Здесь Сметана? — спросил Зелены.

— Только что скончался, — послышалось в ответ. Зелены бросился в палату.

В маленькой, залитой солнцем комнате лежал композитор. Голова его глубоко погрузилась в подушку. Разметавшиеся по белой наволочке длинные седые волосы отливали серебром. Под одеялом вырисовывались контуры неподвижного изможденного тела мученика. Только сжатые в кулаки, еще теплые руки мастера говорили о борьбе, о той страшной последней схватке с жестокой судьбой, в которой он был, наконец, побежден…

Рано утром 15 мая удары колоколов нарушили покой пражан. Это был не обычный звон, не та радостная симфония звуков, какой заслушивался Сметана в молодые годы. Мрачно и грустно гремели колокола, оповещая чешский народ о постигшей его великой утрате.

Прага хоронила своего любимого композитора.

Сквозь открытые двери Тынского храма, в центре которого как будто на пьедестале из цветов возвышался гроб с телом композитора, неслись скорбные голоса «Глагола Пражского» и других хоровых коллективов.

Вся Староместская площадь и прилегающие улицы были запружены народом. Сюда спешили стар и млад, пражане и жители соседних городов и сел, чтобы сказать последнее «прости» тому, кто всю жизнь преданно служил народу.

Когда выносили гроб с телом и устанавливали на катафалк, площадь огласилась звуками похоронного марша, сочиненного Адольфом Чехом. В этой печальной музыке не трудно было узнать хорошо знакомые темы сметановских опер, как будто сами творения великого мастера оплакивали его смерть.

Возле Национального театра процессия остановилась. Здесь состоялось торжественное прощание с усопшим мастером. Пели солисты, хор… и, покрывая все, звучал марш из «Далибора» — этого любимого детища композитора, не понятого вначале многими его современниками. Как незаживающая рана, тревожили всю жизнь Сметану воспоминания и судьба этой злополучной оперы, и, зная это, друзья, чтобы порадовать его в последние месяцы жизни, издали клавир «Далибора». Но увы! Было слишком поздно. Клавир вышел из печати в апреле 1884 года, когда Сметана уже не понимал, что он держит в руках.

У ограды кладбища большая часть многотысячной толпы провожавших должна была остановиться. Только близкие друзья и соратники последовали за гробом. После прощальной речи председателя «Умелецкой беседы» Яна Стракатого под звуки народного гимна «Где родина моя» тело Сметаны было предано земле…

Оборвалась жизнь «певучего гения чешского народа», оборвалась тогда, когда он был еще полон творческих замыслов. Но музыка его продолжала звучать.

Вечером после похорон чешская общественность собралась в помещении Национального театра. Когда в зале погасли огни и взвился занавес, зрители увидели живую картину. На сцене стояли три парки, три Загадочные женщины, которые, по мифологическим верованиям древних греков, сучили нить человеческой жизни. Клото ее начинала, Лахезис продолжала, а Атропа обрывала.

Ты песни пел о жизни, счастье и любви, —

читала под звуки фанфар «Далибора» любимица пражан — драматическая актриса Марушка Биттнерова, и слова этого пролога, написанного Элишкой Красногорскощ воскрешали светлый облик мастера, безгранично любившего жизнь и родной народ.

О, чех великий! Благодарности гы пальмуприми от нас, а с ней росу народных слез…

И, побеждая печаль и горе утраты, как гимн великому мастеру прозвучала затем «Проданная невеста». Ее задушевная, жизнеутверждающая музыка, пронизанная солнечным теплом и лаской, была залогом вечной славы и бессмертия ее творца.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

«Горечь жизни я вкусил в полной мере, как мало кто другой; но я испытал также минуты прекрасные, волшебные да и величественные! — писал Сметана в одном из писем в последние годы своей жизни. — Надеюсь, что я уже достиг поставленной перед собою цели или, во всяком случае, приблизился к ней. А целью моей было доказать, что мы, Чехи, не только музыканты-исполнители, как нас называют другие народы, говоря, что у нас больше таланта в пальцах, чем в мозгу; а что мы также одарены и творческой силой и имеем свою национальную самобытную музыку. Как далеко я ушел вперед, об этом я не могу судить, пусть судит мир».

И в наше время уже весь мир оценил заслуги Сметаны, который поднял чешскую национальную музыку на невиданную высоту. Он создал основы классической чешской оперы, симфонизма, хоровой и камерно-инструментальной музыки. Он заложил фундамент могучей школы отечественных мастеров. Его опыт усвоили чешские классики Дворжак, Фибих, Яначек. На его произведениях учились поколения чешских композиторов вплоть до нашего времени. Близость к сметановским традициям ощущается в таких прекрасных произведениях, как удостоенная Золотой Медали Мира кантата Вацлава Добиаша «Строишь рюдину — укрепляешь мир» и Вторая симфония Яна Гануша. Наследие Сметаны принесло громадную пользу и словацкой музыке. Сметановские принципы народности ощущаются, например, в первой национальной словацкой опере «Крутнява» («Водоворот»), написанной нашим современником Эугеном Сухонем.