Поход Армии Проклятых - Игорь Борисенко

Рогез снова впал в оцепенение и каждый раз, когда эзбансы сообщали о новых отрядах врагов, двигающихся с разных концов страны, он бледнел и зажмуривался, будто надеялся открыть глаза уже дома, в своей безопасной Рха-Удане. Хейла отчего-то дулась на всех подряд и общалась только со своими солдатами, даже спала у их костров. Очевидно, она ждала, когда Сорген приползет к ней на коленях и станет умолять вернуть ему благосклонность, но тот не торопился исполнить ее мечты. Хейла злилась все сильнее и сильнее с каждым днем; нескольких солдат она даже избила по разным пустяковым поводам. Соргену доставались испепеляющие взгляды, которые он выносил со спокойной и даже равнодушной усмешкой. Желания и гордость борются в ней, причиняя дополнительные страдания, – думал он. – Женщина! Решила проучить меня, но просчиталась. Тем не менее, кое-какое беспокойство Сорген все же испытывал – но только потому, что поведение Хейлы могло отразиться на походе или войске в целом.

Лимбул чуть ли не каждый день шепотом рассказывал Соргену о новых выходках его подружки. То она выбила два зуба почтенному те'Крайгу, своему сотнику, то вылила суп на голову повара, то пнула спящего, посмевшего захрапеть. Постепенно Сорген становился все более мрачным, ибо не знал, что ему предпринять в этой ситуации. Оскорбленная женщина может быть страшна в гневе, и не хватало им вдобавок к врагам внешним получить здесь врага внутреннего. После долгих душевных и физических метаний – в буквальном смысле, он прошел не менее пары сотен кругов внутри своего шатра – Сорген в одну из ночей собрал в кулак всю свою волю, а гордость спрятал на дно самого глубокого мешка. Хейла, на его удачу, снова отделилась от солдат и спала одна. Он заполз к ней в шатер на коленях и стал умолять принять его обратно, чуть было не пустил слезу и наплел с три короба: о том, как трудно ему давалось напускное равнодушие, с каким трудом он сдерживался, чтобы не бежать к ней со всех ног, в надежде снова получить поцелуй и обнять ее неповторимое тело. Он даже сказал, что теперь Хейла может одеть на него ошейник и таскать за собой на цепи, как пса, у стремени. На Соргена снизошло вдохновение. Он врал, принимая патетические позы, заставляя голос дрожать и прерываться, а драматические фразы рождались одна за другой. У Хейлы не было никакого шанса устоять. Сначала она хмурилась, потом пыталась хмуриться, но в конце концов зарыдала в полный голос и бросилась ему на шею. Губы ее шептали:

– О, возлюбленный мой! Прошедшие дни были самыми худшими в моей жизни, самыми мучительными и злосчастными! Я готова была убить себя и тебя заодно, или же, как влюбившаяся шлюха, забыв о всякой гордости, броситься к твоим ногам!

Она осыпала поцелуями лицо Соргена, разорвала ему рубаху и стала неистово целовать все ниже и ниже. Потом он и сам изрядно возбудился, так что ночь у них прошла весьма бурно, чуть ли не так же страстно и яростно, как далекие ночи сразу после их знакомства в далекой Белоранне… Некоторое время Сорген с удивлением думал, что какие-то старые чувства вернулись к нему и он снова влюблен в эту непостоянную и невоздержанную в страстях женщину. Увы, дня через три все прошло: очевидно, дело было в обычном плотском желании, небывало распаленном долгим воздержанием. Когда оно было насыщено, мнимая влюбленность испарилась.

На следующий день после ночи примирения Хейла ехала с Соргеном стремя в стремя, не отлучаясь почти ни на мгновение. Всем подряд она лучезарно улыбалась, а побитым во время плохого настроения солдатам раздала по золотому.

Тот день был знаменателен еще одним событием. Они миновали наезженную грунтовую дорогу, проехали лесистой лощиной и через узкую долину вырвались к побережью. Долину зажимали две конусообразные горы со склонами, поросшими кедрами и лаврами. Побережье тянулось у их подножий – широкая полоса замечательных пляжей, золотистых и не запятнанных никаким мусором. Обращенные к морю склоны гор были расчищены от леса и разрезаны на многочисленные уступы. На них располагались сады – персики, яблони, айва, вишни и гранатовые деревья. Нежно-зеленым туманом растительное море окутывало редкие крыши домов. По большей части это были большие, богатые виллы, но попадались и кривые скаты, устланные соломой. Архитектура здесь, насколько можно было разглядеть, придерживалась стиля, полного округлых форм и тщательно сработанных барельефов. Только в одном месте, далеко на юге, сады уступали место скопищу крупных зданий из серого известняка. Очевидно, там располагались административные здания, казармы стражи, таверны и гостиницы, а также различные портовые сооружения. Коробки зданий сползали со склона до самой воды и, казалось, продолжались и в ней: два длинных, изогнутых мола огораживали искусственную гавань. В ней торчали голые мачты дюжины кораблей приличного размера, а уж всяких шаланд и баркасов было гораздо больше.

– Это Пейлгельн! – хмуро сказал Жудда, их неизменный проводник.

– Хороший город, – зловеще пробормотал Гримал. С видом знатока, сквозь прищуренные веки он осмотрел подходы к порту на предмет атаки. – Стен нету, рва нету. Дома где попало разбросаны, да и промежутки между ними немалые… Ну, если бы они, скажем, вышли из своих гнездышек к той роще, у ручья, и было бы их тысяч пять при десяти волшебниках, то тогда о судьбе города еще можно было поспорить… А так…

Недалеко от гор с ними встретился разведчик гейнджандского короля, посланный из столицы после того, как Дэмэдер перестал посылать вести о себе. Разведчик двигался в сопровождении небольшого обоза из пяти повозок, везших большую парчовую палатку, повара с кухней, трех любовниц, столовое серебро и огромную бронзовую ванну для купания. Должность напыщенного седого красавца в богатом красном кафтане и штанах с золотым шитьем подтверждалась грамотой размером с хороший щит. Сорген и остальные как следует посмеялись, читая ее.

– Сим удостоверяется, что граф и Повелитель провинции Наминдзана, зиридан войска Белуольд, является официальным разведчиком королевского двора и ему дозволяется добывать любые сведения любыми способами, какими он сочтет нужными. Всем приказывается оказывать Белуольду всяческое содействие и воспомоществование.

Лимбул не преминул рассказать об этом Термезу, бессменному разведчику их армии.

– Ты бы так согласился? С тремя любовницами и ванной?

– Ты мне их только выдай! – прорычал Термез. – Я уж найду, как распорядиться…

Белуольд, обиженно сложив бантиком толстые губы и тряся подстриженными уголком волосами, важно заявил Соргену:

– Милостивый государь! Действительно ли вы являетесь повелителем этой ужасной орды? В таком случае, примите мои заверения в полном и искреннем к вам почтении, а также слова приветствия от короля, Узмаха по прозвищу Волосатый.