Сын Красного корсара - Эмилио Сальгари

— Мне это не нужно.

— Ты быстро раскаешься.

— То, что вас очень трудно охладить, сеньор мой, это правда, — сказал бандит, продолжавший отступать, приближаясь к дюне. — Но я надеюсь сделать это, когда в вашей руке почувствуются признаки усталости.

— Тогда тебе придется ждать несколько часов.

— А!.. Черт…

Граф нанес ему укол точно в середину груди, распоров куртку. Бандит спасся чудом, парировав выпад графа в терцию и отскочив назад.

— Великолепный выпад, и я его не ожидал, — признался бандит. — Но он, правда, не стоит «сотни пистолей». Кто научил вас этому выпаду?

— Один знаменитый итальянский маэстро.

— Итальянские мастера шпаги великолепны. О, я их знаю!

— Тогда защищайтесь.

Граф, казалось, полностью забыл о грозящей опасности и начал развлекаться в этой ужасной партии.

Он сделал еще один выпад, и опять Смельчаку удалось во время отбить шпагу противника.

— Бомбарду тебе в глотку, — пробормотал он. — Дело движется вовсе не так, как я рассчитывал. Этот человек крепче, чем я предполагал. Возьмем защиту.

Граф опять пошел в атаку, стараясь измотать противника, прежде чем отважиться на какой-нибудь решительный бросок. Но бандит постоянно уклонялся, отступая к дюне.

— Теперь-то ты от меня не убежишь! — крикнул граф. — Читай «Аве, Мария».

— Вот оно, — ответил бандит.

Он молниеносно обернулся и, набрав полную горсть песка, бросил его в лицо корсару, стараясь ослепить его.

— Бандит! — взревел граф.

Он догадался о намерениях негодяя и закрыл глаза широкими полями шляпы.

— Теперь у меня не будет никакой жалости к тебе! — и граф бросился в новую атаку.

Смельчак еще раз ушел от удара, отпрыгнув в сторону, потом весь сжался, почти свернувшись клубком.

— Удар «сотня пистолей», — сказал граф, защищаясь во второй позиции. — Он мне известен, негодяй, и не твоей шпаге проткнуть мою грудь.

Бандит издал настоящий рев.

— И все же мне надо убить вас, — сказал он хриплым голосом. — Я обещал это сделать дону Хуану де Сасебо и маркизу де Монтелимар. Если я не справлюсь с этим заданием, они могут меня повесить.

— Маркиз де Монтелимар! — вскрикнул граф. — Ты его видел?

— Как вас в эту минуту.

— Где?

— У советника.

— Ты лжешь!

— Пусть я мошенник, но не лжец. Маркиз в городе, он бежал с Тароги. Берегитесь!

Он в свою очередь сделал бешеный бросок, нанеся четыре удара, один за другим. Он собирался нанести и пятый, но, испустив громкий крик, упал.

Шпага графа пронзила ему горло, войдя в тело на глубину нескольких сантиметров. Какой-то момент он лежал, вытянувшись и раскинув руки, а потом покатился по песку, бормоча:

— Все кончено.

Граф выдернул шпагу.

— Ты этого хотел, — сказал он.

— Я… мертв… — лепетал несчастный. — Поднимите мне… голову… кровь… душит… прошу вас…

Граф наклонился над умирающим, чтобы облегчить ему страдания, как вдруг почувствовал рывок за рукав и удар. Бандит вытащил мизерикордию и направил ее в область сердца. Кинжал порвал на графе камзол и вошел в тело.

— Я… отомщен, — теряя последние силы, прошептал бандит.

— Каналья! — закричал граф, почувствовав на руке несколько капель крови. Он снова схватил шпагу и резко вонзил ее два раза в грудь убитого.

Но это были ненужные удары, потому что Смельчак уже был мертв.

— Предатель! — бормотал граф. — Маркиз де Монтелимар, а также вы, дон Хуан де Сасебо, мне за это заплатите.

Он расстегнул камзол, разорвал рубаху и осмотрел рану. Сверкала яснейшая луна, и можно было безо всякого факела рассмотреть рану, нанесенную бандитом.

— Ба! — сказал он. — Рана не кажется серьезной. Попробуем добраться до моих забияк, если только и на них не напали. Я знаю, где находится маяк; посмотрим, пришли ли туда мои люди.

Он перевязал рану платком, чтобы остановить кровь, потом тщательно застегнул камзол, зарядил пистолеты, которые носил спрятанными под повязкой, и, сориентировавшись, пошел вдоль высокой дюны, даже не удостоив бандита взглядом.

Ночь была великолепной. Поблескивал океан, отражая нежнейшие лучи ночных звезд; без особого шума рокотал прибой, то накатываясь на берег, то убегая прочь, а со стороны открытого океана веял свежий, живительный бриз.

Корсар, опасаясь, что у бандита могут быть сообщники, прячущиеся в дюнах, ускорил шаг и держал шпагу обнаженной, чтобы быть готовым к отражению возможной неожиданной атаки. Гранадский маяк, указывающий вход в порт, мимо западных скал, светил ярко, так что корсар не мог сбиться с выбранного пути.

Но его очень беспокоила мысль, что трое авантюристов тоже могут подвергнуться нападению какой-нибудь бандитской шайки.

Шел он около получаса, все время придерживаясь линии дюн, и наконец вышел к высокой, напоминающей башню конструкции, на верхушке которой сверкал большой фонарь.

И тут же он увидел три прямые тени на пляже, которые могли принадлежать людям, занимающимся сбором моллюсков.

Он громко позвал:

— Мендоса!

И услышал тройной ответ:

— Сеньор граф!

Трое забияк легко помчались по дюнам и быстро достигли графа.

— Разве на вас не нападали? — спросил он с удивлением.

— Нет, сеньор, — ответил гасконец.

— Это кажется невероятным!

— И тем не менее мы были заняты только сбором устриц. Нам никто не мешал. Нашли вы свою сестру?

— Да, в виде удара мизерикордии, который чуть было не пронзил мне сердце. Смотрите!

Он расстегнул камзол и показал испачканный кровью платок.

— Что б я умер! — вскрикнул гасконец. — Но я же предвидел, что вам устроят засаду.

— Сеньор граф, — взволнованно сказал Мендоса. — Рана серьезная?

— Да вроде бы нет.

— Надо немедленно сделать перевязку, — сказал гасконец.

— Какая-нибудь фонда слишком далека, — размышлял фламандец.

— Здесь есть маяк, — ответил гасконец. — Попросим приюта у смотрителя. Если он откажет, мы его сбросим с башни. Пойдемте, дон Эрколе.

Пока Мендоса разрывал рукав рубашки, чтобы остановить кровь, не перестававшую течь из раны графа, двое авантюристов подбежали к двери маячной башни и громко застучали по ней рукоятями своих шпаг.

Сверху донесся хриплый голосище:

— Кто вы и чего хотите?

— Открывайте быстрее, — ответил гасконец. — Мы подобрали потерпевшего кораблекрушение, и он, кажется, при смерти.

— Несите его в Панаму. Здесь докторов нет.

— Я буду за доктора. Открывайте, или мы разнесем дверь.

— Подождите немного.

Спустя полминуты показался смотритель с факелом в руке. Это был старый моряк с длинной седой бородой, еще очень крепкий; лицо его стало почти черным от морских ветров и экваториальной жары.

— Ну, что вы хотите? — сказал он грубым голосом.

— Вашу постель, — ответил гасконец.

— А я?

— Пойдете спать к черту в логово. Впрочем, мы вам щедро заплатим.

Морщинистый лоб смотрителя разгладился, когда старик услышал о компенсации.

Как раз в это время подошел граф, опиравшийся на руку Мендосы.

— Так где же этот выживший при кораблекрушении? — спросил смотритель маяка.

— Вот он, — ответил гасконец, указывая на графа.

— Но его одежда суше, чем моя!

— Зато изнутри она полита кровью.

— Значит, речь идет о раненом.

— Хватит болтать! Зажгите свет и ведите нас в свою комнату.

Смотритель поднялся по лестнице, что-то бормоча под нос, и остановился на третьем этаже маячной башни; здесь находилась его комнатка, в которой ничего не было, кроме кровати и пары расшатанных комодов.

— Оставьте факел и возвращайтесь к фонарю, — сказал гасконец. — Если понадобитесь, мы позовем, а вы, дон Эрколе, составите ему компанию. Пока что в вашей шпаге нужды нет.

Мендоса и гасконец сняли с графа камзол и рубаху, внимательно осмотрели рану.

В те времена, столь щедрые на войны, все рубаки были отчасти медиками, умели делать перевязки и прекрасно лечили колотые раны.

С одного взгляда баск и гасконец определили, что клинок мизерикордии большого вреда не причинил. Острие, однако, надрезало мышцы на протяжении пяти-шести сантиметров, и притом совсем рядом с сердцем.

Бандит хорошо рассчитал свой удар: будь его рука тверже, он бы убил графа.

— Ничего серьезного, не так ли, дружище? — спросил сеньор ди Вентимилья. — Много крови, но ничего больше.

— Да, сеньор, — ответил Мендоса. — Это всего лишь удар кинжала.

— Убийца нанес его, когда уже был при смерти.

— Как вы думаете, кто устроил эту ловушку?

— Маркиз де Монтелимар вместе с советником.

— Но ведь маркиз находится на Тароге, — удивился гасконец.

— Был, хотите вы сказать, потому что теперь он находится здесь.