Дисбат - Юрий Брайдер

— Как всем, — ответил тот, пытаясь рукавом стереть с лица копоть, пыль, собственный пот и волчью пену. — А ты что здесь делаешь?

— За тобой пришел, — сказал Синяков, глядя на сына, как на икону.

— Разве пересуд был? — поинтересовался Димка.

— Нет. Плевал я на все суды и пересуды. Уведу тебя отсюда, и все.

— Думаешь, это так просто?

— Я постараюсь. Я очень постараюсь.

— А от меня что требуется?

— Идти со мной и не оглядываться.

— Почему не оглядываться?

— Когда спасаешься от беды, никогда нельзя оглядываться. На этот счет есть немало сказок. Страшных, но поучительных. Одна дурочка оглянулась на свой обреченный город и превратилась в соляной столп. А еще раньше такую же оплошность допустил знаменитый древнегреческий лабух, сумевший добраться аж до самых глубин ада. За это он поплатился потерей любимого человека.

— Как же мне не оглядываться, батя? Тут кореша мои остаются. Они мне сегодня сто раз жизнь спасали.

— Не оглядываться — это целая наука. И чем раньше ты ее усвоишь, тем лучше. Не оглядываться — значит не жалеть о прошлом. Не страдать зря. Беречь силы, для того чтобы потом все начать сызнова. Чтобы жить…

— Ну-ну, — Димка слегка поморщился. — Пусть только бесы на белый свет вырвутся. Они вам покажут жизнь.

— Тебя это больше всех касается? Ты кто? Президент? Министр обороны? Или митрополит? Ты осужденный! Причем безвинно. Твое пребывание здесь не лезет ни в какие законные рамки. Я не прав?

— Прав, прав. — Димка стал поправлять пучки полыни, из которых была выложена магическая фигура.

Синяков представлял себе эту встречу совсем по-другому. Все складывалось как-то не так. Пройдя через столько мытарств, он нашел наконец своего сына. Но это был уже совсем не тот Димка, который всегда смотрел отцу в рот и на улице доверчиво вкладывал свою ладошку в его руку.

— Ты мне вроде и не рад, — произнес Синяков упавшим голосом.

— Рад, почему же… Хотя лучше бы тебе сюда не соваться. Это, батя, не твоя война..

— Я на нее, кстати сказать, и не рвусь. Я пришел за тобой. Разве ты не хочешь вернуться?

— Кто же этого не хочет… Только как я ребятам в глаза гляну, когда прощаться будем?

— Они обречены! На вас поставили крест! Вас все предали! И власть, и Воевода, и даже народ, который ничего не знает да и не желает знать! Оставшись здесь, ты обрекаешь себя на смерть!

— Это мы еще посмотрим! — Димка ни с того ни с сего подмигнул отцу.

— Хочешь, чтобы мое сердце разорвалось? Если бы ты только знал, что я пережил, добираясь сюда. Не жалеешь меня, так пожалей хотя бы мать!

— Жалею я вас, успокойся… И тебя, и мать. Только стыдно мне уже под мамкину юбку прятаться. Пойми, я здесь не за власть сражаюсь. И не за Воеводу. Я за себя самого сражаюсь.

— Похоже, мы говорим на разных языках…

— Что уж тут поделаешь… Так, наверное, было всегда. Я молодой, а ты старый. Не в смысле, что дряхлый, а вообще… Поживший… Ты боишься оглядываться в прошлое. И меня этому учишь. А у меня нет никакого прошлого. У меня все впереди. И на этой дороге я должен пройти через все, что ни выпадет. И через суд, и через дисбат, и через бесов, и еще через многое другое… А сейчас извини. Скоро опять начнется заваруха. Надо хоть как-то подготовиться…

— С чего ты взял? Вроде угомонились бесы. — В душу Синякова вкралось подозрение, что Димка просто ищет повод прекратить этот тягостный разговор.

— Способность у меня такая открылась. Бес еще только собирается какую-нибудь пакость совершить, а я уже чую. Потому, наверное, и уцелел… Те двое, что вместе со мной сюда прибыли, в первый же день сгинули… Меня даже комбат похвалил. Из тебя, говорит, со временем еще тот колдун получится. Нечистая сила рыдать будет.

— Вот даже как… И откуда что взялось? Раньше ты все больше с техникой возился… Впрочем, ясно. По материнской линии пошел. Мамаша твоя — ведьма из ведьм.

— Да и ты перед бесами не спасовал. А это не каждому дано. У нас есть старослужащие, которые от одного их вида в штаны кладут. — Димка умолк, вслушиваясь во что-то, доступное лишь ему одному. — Ты бы, батя, лучше в тыл вернулся. Здесь сейчас жарко будет.

— Даже и не заикайся, — твердо ответил Синяков. — Я остаюсь с тобой.

— Как хочешь. Нам каждый человек дорог. Только учти, сейчас бесы другие козыри предъявят. Повесомей.

В пустые окна лесопилки влетела стая крылатых уродцев, похожих на крошечных чертенят.

— А ну выметайтесь отсюда, христово стадо! — хором завопили они. — Иначе из вас сейчас клоунов сделают! Сам Соломон скоро будет здесь.

— Прочь пошли, мандавошки! — Димка запустил в них поленом и уже специально для отца пояснил: — Это мы такую кликуху ихнему авторитету дали. Вот бесы и подхватили. У них в общем-то не принято друг друга по имени называть. А тут прижилось. Соломон да Соломон. Много я о нем слышал. Гад еще тот. Дров может наломать, если захочет.

— Я в курсе, — кивнул Синяков.

Димка тем временем высунулся в окно и, сложив ладони рупором, крикнул:

— Парни, быть всем начеку! Бесы нам какой-то сюрприз готовят! Пусть кто-нибудь к ротному сбегает! Без подмоги нам долго не продержаться.

Вновь взыли волки-оборотни, и на разные лады заголосила всякая бесовская шваль. Нечистая сила со всех сторон собиралась к лесопилке, однако очертя голову никто в атаку не бросался. Бесы явно кого-то ожидали.

Вдруг кавардак в задних рядах прекратился как по мановению волшебной палочки. Послышались возгласы: «Идет! Идет!» Толпа бесов расступилась с такой поспешностью, словно здесь вот-вот должна была проехать ассирийская боевая колесница, сплошь ощетинившаяся пиками, серпами и косами.

В образовавшийся проход неспешным шагом выступило создание, внешний облик которого описать было невозможно, поскольку его пока просто не существовало. С калейдоскопической скоростью менялись контуры фигуры и черты лица. На каждый очередной шаг приходилось по пять-шесть перевоплощений. Бес как бы подбирал для себя соответствующую внешность, долженствующую если и не запугать противника, то по крайней мере озадачить его.

Какой-то солдатик попытался преградить ему путь, но тут же сам превратился в тучу праха, которую услужливо налетевший порыв ветра развеял в окружающем пространстве.

— Атас! — крикнул Димка, чья внезапная бледность проступила даже сквозь пятна копоти. — Все сюда!

Повторять это предложение или, если хотите, приказ, не пришлось. Солдатики врывались в двери, запрыгивали в оконные проемы и быстро занимали места внутри магической фигуры. Сейчас они даже материться перестали. Осознание столь бедственного поворота событий дошло до всех — и до самых тупых, и до самых отважных.

Между тем бес, с легкой руки Додика нареченный Соломоном, уже замаячил в дверях лесопилки. Передвигался он с прежней вальяжной неторопливостью, но в иные моменты уследить за ним было просто невозможно, как и за летящей пулей.

Перевоплощения прекратились. Похоже, что бес окончательно определил для себя тот облик, в котором собирался завершить начатое дело.

Теперь перед горсткой испуганных солдатиков предстал величественный человек, напоминавший собой сразу всех известных тиранов нынешнего века. Статью он удался в генерала де Голля, усищами — в Отца народов, нижней челюстью — в дуче, залысинами-в Великого кормчего, пронизывающим взором — в Хуана Доминго Перона, а легким, но неистребимым налетом плебейства — в фюрера. И все это, взятое вместе, очень напоминало Синякову какую-то вполне определенную личность, уже виденную им раньше.

— Приветствую вас, — произнес Соломон голосом, для такой богатой фактуры несколько писклявым. — Почему приумолкли? Бояться меня не надо. Пришел я в этот мир надолго, а может, и навсегда. Поэтому привыкайте. А для начала не мешало бы восславить мое явление перед человеческим племенем. Громко, хором, а главное — искренне. — Он поднял обе руки, словно собираясь дирижировать. — Поехали! Раз, два, три!

— Козел! Шут гороховый! Упырь! Рвань мохорылая! Вахлак! — раздалось в ответ.

В Соломона полетело все, что оказалось у людей под рукой — заранее заговоренные осиновые колья и обыкновенные булыжники, сушеные жабьи потроха и толченый с перцем чеснок, экскременты черного кобеля, собранные безлунной ночью на перекрестке дорог, и щепки от гроба самоубийцы.

— И что вы за племя такое, — произнес Соломон с брезгливой улыбочкой (сам он не пострадал ни на йоту). — Все бы вам только мусорить. Как вас только мать-природа терпит. Нет, вопрос с вами нужно решать. Причем самым кардинальным образом.

Небрежным жестом он извлек из угла метлу, которой еще секунду назад там не было, и принялся размахивать ею, не очень старательно имитируя работу дворника. И при каждом таком взмахе разнообразный сор, покрывавший пол лесопилки, бесследно исчезал, словно проваливаясь в иное измерение.