Писатели и стукачи - Владимир Алексеевич Колганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможно, письмо писателя Сталину сыграло положительную роль, либо вождь со временем немного поостыл, но в 1932 году случило невозможное. По воспоминаниям вдовы Платонова, придя на квартиру Горького для встречи с ведущими писателями, Сталин первым делом спросил: «А нет ли среди вас писателя Платонова?» Присутствовавший при этом литературный функционер Пётр Павленко, как и Фадеев, тоже бывший красный комиссар, сразу понял, что к чему. Вскоре Платонову выделили дачу, и напечатали несколько его рассказов, выбрав наименее «опасные».
Сарнов почему-то сделал вывод, что эта сталинская реплика на долгие годы стала охранной грамотой для писателя. Возможно, она и спасла Платонова на некоторое время от нападок критиков и прочих борцов за чистоту рядов, однако никак не могла защитить его от гнева Сталина. Стоило снова попробовать отдать в печать какой-нибудь «сомнительный» рассказ, и последствия могли оказаться куда более огорчительными. Не повредило Платонову и признание Бориса Пильняка, сделанное им после ареста в 1937 году:
«В 1928 г. вместе с Андреем Платоновым я написал очерк «Че-Че-О», напечатанный в «Новом мире», который заканчивается мыслью о том, что паровоз социализма не дойдет до станции «Социализм», потому что тормоза бюрократии расплавят его колеса».
По существу, здесь в адрес Платонова нет никакого обвинения – его позиция сомневающегося всем была известна.
Считается, что Сталин в итоге вроде бы нашёл эффективный метод воздействия на сознание писателя – в мае 1938 года был арестован его сын Платон. Лев Разгон, а вслед за ним и Бенедикт Сарнов, были уверены, что это не что иное, как подстава. Будто бы чекисты устроили провокацию, «завербовав» Платона как немецкого шпиона с тем, чтобы, осудив ни в чём не повинного подростка, тем самым припугнуть отца. Но я бы эту версию поставил под сомнение. Арест сына, напротив, мог ожесточить писателя, сделать из него явного врага. Если бы Платонов занимал высокий государственный пост, как, например, Калинин или Молотов, арест близкого человека мог бы сделать его более послушным. Однако Платонов не служил. К тому же сломленный писатель ни на что уже не годен. Яркий пример – Юрий Олеша, самый талантливый из тех, кто писал в те времена.
Вызывает сомнение и осведомлённость Сталина о деле младшего Платонова. С одной стороны, арест подростка имел под собой кое-какие основания. Платон ввязался в опасную историю – в квартире, где он встречался иногда с друзьями, был обнаружен старый авиационный пулемёт. И вот беда, квартира располагалась на режимной улице Арбат, по которой пролегал маршрут передвижения Сталина из Кремля на дачу. Сам Платонов рассказывал, что на его отпрыска донёс приятель, который хотел таким путём всего лишь избавиться от соперника – оба они были влюблены в одну девицу. Ну а с другой стороны, вряд ли Сталину стали бы докладывать о деле какого-то 15-летнего парнишки. Думаю, что вождь узнал о его существовании только после того, как за Платона стали хлопотать друзья писателя.
А между тем появлялись новые доносы. Осенью следующего года Ермилов снова пишет Жданову:
«Считаю своей партийной обязанностью обратить Ваше внимание на то, что журнал "Литературный критик", как мне кажется, все более рискует стать центром политически вредных настроений среди литераторов. Одним из главных сотрудников журнала является писатель Андрей Платонов, автор нескольких враждебных произведений, вроде повести "Впрок"».
Здесь чувствуется, что Ермилов никак не может успокоиться, хочет добить непокорного Платонова. Могу представить себе негодование заслуженного критика. Ну что ж этакое, бьём, бьём его, а Платонов пишет! Самое обидное, что пишет он талантливо, но, к сожалению, не так и не о том. Тут уж сам бог велел пригвоздить писателя к позорному столбу. К тому же у Ермилова была ещё одна задача: нужно реабилитировать себя после отставки с поста главного редактора «Красной нови» – с публикацией повести Мариэтты Шагинян «Билет по истории», где упоминаются нерусские корни матери Ульянова-Ленина, он явно поспешил. В подобных случаях редактор просто обязан согласовывать публикацию с товарищами из ЦК.
Пытались испортить жизнь Платонову и негласные осведомители. Вот пример одного из подобных донесений:
«По мнению Платонова, общие условия литературного творчества сейчас очень тяжелы, так как писатели находятся во власти бездарностей, которым партия доверяет. К числу таких бездарностей относятся Фадеев и Ермилов».
Пожалуй, тут нет никакой крамолы. Вот если бы Платонов секретарей ЦК обвинил в бездарности… Думаю, что Сталин сознавал, с кем имеет дело, считая послушных бездарей меньшим злом, чем людей талантливых, но своевольных. Увы, такие люди, как Платонов и Булгаков, никак не вписывались в заданные рамки. Рискну предположить, что вождь внимательно отнёсся к мнению писателя, изложенному в одном из донесений близкого к Платонову сексота:
«Платонов считает, что Сталин должен, в частности, прекратить "поток холуйского славословия" по своему адресу. Подхалимство, будучи узаконенным, скрывает настоящих врагов, которых, например, много среди писателей. Вообще в литературе очень плохо и в этом виновата неправильная литературная политика. Зачем кормить Пильняков, которые определили себя в роли "советских контрреволюционеров", "домашних чертей"?.. Почему ценят такую проститутку, как Леонов, или такого бесхарактерного человека, как Вс. Иванов? Надо добиваться развития серьезной литературы, честной и прямой».
Будь эти резкие оценки приведены в письме, направленном «в инстанции», их можно было бы назвать доносом. Однако здесь совсем другое – Платонов искренне озабочен положением в литературе, хотя понятно, что к этой озабоченности примешивается и обида на власть, и неприязнь к приспособленцам, позорящим звание писателя.
Профессиональные проблемы отошли на задний план, когда беда случилась с его сыном – Платоша был приговорён к десяти годам заключения в сталинских лагерях. Писатель обращается к Михаилу Шолохову с просьбой использовать своё влияние, чтобы освободить сына, передаёт через него письма Сталину. Пытались хлопотать Шкловский и Фадеев. Через
