Порочные круги постсоветской России т.1 - С.Г. Кара-Мурза

В этом сложном производстве происходят поломки и аварии — по халатности или незнанию, по злому умыслу. Тогда в стране случается беда — мировоззренческий срыв, смута, кризис… Если поправить дело быстро не удается, возникает много неожиданных и часто непонятных угроз. Скажем здесь об одной из них. Она важна, но ее мало кто замечает.

Жизнь семьи, общества, страны обеспечивается деятельностью очень разных типов. Выделяются и неразрывно связаны два разных вида деятельности — создание и сохранение. Усилия того и другого рода по-разному осмысливаются и организуются. В нашем обществе за годы перестройки и реформы каким-то образом из сознания была изъята категория сохранения. Много и конкретно говорилось о разрушении, туманно — о созидании. И ничего — о сохранении.

Этот провал следует считать тяжелым поражением мировоззрения. Вызревало оно постепенно, но реформа 1990-х гг. его закрепила и усугубила, дала импульс. Это общее состояние, потому-то его не замечают. И касается оно, в общем, всех классов объектов, которые общество создавало и создает, а ныне действующее поколение обязано сохранять.

Нагляднее всего это проявляется в экономике (шире — хозяйстве). Здесь обе функции хорошо различаются. Их расхождение таково, что можно говорить об аномальном состоянии государства и общества в их отношении практически ко всем угрозам бытию. Утрачены механизмы и нормы, которые побуждали людей вкладывать средства и усилия в содержание и сохранение того искусственного мира культуры, в котором живет человек и без которого он существовать не может.

Глянем вокруг, наугад. Вот, крупный рогатый скот (КРС) — важная часть основных фондов сельского хозяйства, огромное национальное достояние. Тяжелым трудом, через трудности коллективизации, войны и восстановления удалось с 1950 г. до 1985 г. удвоить поголовье КРС.

После 1986 г. мы наблюдаем безостановочное и быстрое сокращение поголовья — в том же темпе, как за первые 4 года коллективизации, с той лишь разницей, что нет спасительного изменения и признаков роста. Резкое падение замедлилось лишь в 2005 г. Поголовье скота сократилось за годы реформы в три раза — причем без войны и стихийных бедствий. Сегодня мы имеем поголовье крупного рогатого скота существенно меньше, чем в 1916 г. и даже в 1923 г. — после 9 лет тяжелейших войн (рис. 1).

Рис. 1. Поголовье крупного рогатого скота в России, млн голов

Надо подчеркнуть, что сегодня в РФ меньше скота, чем было в советской России в 1923 г., а население (значит и число потребителей продуктов животноводства) с тех пор увеличилось в полтора раза. В расчете на душу населения тот удар, который реформа нанесла по животноводству, гораздо тяжелее, чем это можно судить по уровню поголовья скота. В 1970-х гг. РСФСР вышла на стабильный уровень — свыше 40 голов на 100 душ населения, а к 2012 г. этот показатель упал до 14 голов на 100 чел.

Отдельно следует выделить число коров. В 1996-1997 гг. Россия перешла рубеж, какого даже в войну не переходила: у нас стало менее одной коровы на 10 человек. В 1990 г. в РСФСР было 1,38 коровы на 10 человек, в 2000 г. осталось уже 0,87 коровы на 10 душ населения, а в 2011-2012 гг. — 0,62 коровы на 10 душ населения.

Меры, которые предлагались в «национальном проекте», по своей силе были несоизмеримы с факторами, подрывающими животноводство. Только за 2004 г. число голов крупного рогатого скота убавилось на 1,95 млн голов, а посредством лизинга в «национальном проекте» было получено за два года 105 тыс. голов молодняка племенного крупного рогатого скота.

Доля племенного скота в общем поголовье крупного рогатого скота России в 2006 г. составила 6,1%. Это понятно: в условиях реформы прежде всего был ликвидирован чистопородный скот, держать который на подворье сложнее и дороже, чем неприхотливых низкопродуктивных коров.

В 1985 г. в колхозах, совхозах и других производственных сельскохозяйственных предприятиях 99,8% КРС были породными и 49% — чистопородными.

Реформа создала условия, не позволяющие содержать много скота — колхозы и совхозы ликвидировали его поголовье, на подворье держать трудоемко, у фермеров животноводство убыточно… Молоко импортируем, мясо — тоже, они дороги; луга пропадают, потребление снизилось. Казалось бы, общество и государство должны были бы встревожиться — надо же разобраться в причинах неуклонного сокращения стада КРС! Но это практически никого не интересует. Говорят о дотациях селу, о качестве йогурта, но никто не спросит: как же так, почему Россия не стала сохранять стадо своего скота? Каких усилий потребует его восстановление? — Об этом гласно вообще никто вопроса не поднимал.

Особенно поражает согласие российской интеллигенции на демонтаж отечественной промышленности. Последствия приватизации промышленности, даже если бы она проводилась в соответствии с законом, а не по указу, были довольно точно предсказаны. Следовало ожидать утраты очень большой части промышленного потенциала России (рис. 2).

Рис. 2. Индекс объема производства промышленной продукции в России (в сопоставимых ценах, 1980 г. = 100)

Заданная при этом срыве антирациональная структура мышления сохранилась, она воспроизводится как тяжелая болезнь. Ведь пропагандистами беспрецедентной в истории программы деиндустриализации России были видные деятели науки, академики. Академик РАН Н.П. Шмелев в одной из своих статей в 1995 г. ставил такие задачи: «Наиболее важная экономическая проблема России — необходимость избавления от значительной части промышленного потенциала, которая, как оказалось, либо вообще не нужна стране, либо нежизнеспособна в нормальных, то есть конкурентных, условиях. Большинство экспертов сходятся во мнении, что речь идет о необходимости закрытия или радикальной модернизации от 1/3 до 2/3 промышленных мощностей».128

На что же был готов пойти Н.П. Шмелев ради идеологического фантома «конкурентность»? На ликвидацию до 2/3 всей промышленной системы страны! Ситуация в интеллектуальном плане аномальная: заявления по важнейшему для общества и государства вопросу не вызывают никакой реакции даже в научном сообществе.

Точно так же антиколхозная кампания не опиралась на убедительные рациональные аргументы и не давала никаких оснований ожидать создания новых, более эффективных производственных структур. Однако к ликвидации колхозов и совхозов общество отнеслось с полным равнодушием, хотя было очевидно, что речь идет о разрушении огромной системы, создать которую стоило чрезвычайных усилий и даже жертв (рис. 3).

Не менее очевидно было и то, что разрушение крупных механизированных предприятий, которые были центрами жизнеустройства деревни, будет означать колоссальный регресс и даже архаизацию жизни 38 млн сельских жителей России. И этот регресс до сих пор невозможно остановить и даже затормозить.

Рис. 3. Индексы физического объема продукции сельского хозяйства России (в сопоставимых ценах, 1980 г. = 100)

На другом краю спектра — точно такое же отношение к отечественной науке. Достаточно было запустить в СМИ поток совершенно бездоказательных утверждений о «неэффективности» науки, и общество бросило ее на произвол судьбы, равнодушно наблюдая за ее уничтожением. Никаких рациональных оснований для такой позиции не было, просто в массовом сознании отсутствовали инструменты, чтобы увидеть сложную структуру социальных функций отечественной науки, тем более в условиях кризиса. Вместо науки в картине реальности образовалось «голое место», и вопрос о ее ценности просто не имел смысла. Надо признать, что и сама научная интеллигенция в своем понимании происходящего недалеко ушла от массового сознания.

Взглянем на реку. В Послании В.В. Путина 2007 г. говорится о необходимости развития речных перевозок. Но эта отрасль совсем недавно была очень развита — имелся большой речной флот, были предприятия по его содержанию и ремонту, обустроенные в масштабах всей страны пристани и фарватеры, квалифицированные кадры. Существовала профессиональная культура. В 1990-е гг. были созданы условия (экономические, социальные, культурные), несовместимые с существованием отрасли, — и флот оказался распроданным, кадры разбрелись. Перевозки грузов внутренним водным транспортом сократились в 6 раз, с перевозкой пассажиров дело еще хуже (рис. 4). Какой же смысл вкладывать деньги в повторное развитие отрасли, если причины краха не названы и не устранены?

Рис. 4. Перевозки грузов внутренним водным транспортом в РСФСР и РФ, млн т

Это — лишь несколько примеров из разных сфер. Как же объяснить тот странный факт, что причины деградации целых отраслей хозяйства не выявляются, не устраняются и даже не становятся предметом обсуждения? Более того, говорилось, что кризис позади и Россия вступила в период быстрого развития. Само это утверждение люди должны были бы посчитать поразительным, если бы общество видело динамику деградации больших систем. Но эти заявления о быстром росте удивления не вызывают, поскольку в общественном сознании производство и содержание этих систем разведены как независимые стороны хозяйства.