Писательские дачи. Рисунки по памяти - Анна Масс

«А что я мог сделать?..»

Эту историю мне рассказала в девяностых годах теперь уже покойная Нина Борисовна Халатова, бывшая балерина Большого театра:

«В сентябре тридцать третьего приехала я отдыхать в Гагры. Поселилась в гостинице „Гульрипши“ — там жили артисты и вся съемочная группа „Веселых ребят“, и Эрдман, и Масс. Вечера обычно проводили в ресторане, и к нам присоединялось гагринское начальство, в том числе начальник местного ГПУ Геладзе. Он был такой… очень симпатичный… пока не арестовывал.А в этой гостинице душа в номерах не было, а был один общий душ, на весь этаж. И вот поздно вечером я выхожу из номера принять душ и вижу: в коридоре у окна стоят двое в черных кожаных куртках. Спрашивают меня:— Куда вы направляетесь?— А вам какое дело? Куда надо, туда и направляюсь.Было очень жарко. Влажная гагринская жара. А эти — в кожаных куртках. Я приняла душ, вернулась в свой номер. Через некоторое время стук в дверь. Голос Утесова:— Нина, откройте!Открываю. Он — страшно взволнованный:— Только что арестовали Масса.И — мимо меня к окну. Я тоже подбежала к окну. Там у подъезда стояла открытая машина, сидел Масс, а по бокам — те двое „в коже“. В ту же ночь приехали за Эрдманом и увезли на этой же машине.На следующий день с гэпэушником никто не разговаривает, никто руки не подает. Он очень был огорчен, оправдывался:— А что я мог сделать? Мне ночью пришла телеграмма из Москвы — арестовать. Я же не мог не подчиниться».

А вот как впоследствии рассказывал отец:

«Утесов крикнул мне из окна: „Владимир Захарович, куда же вы без плаща? В Москве холодно!“ — и кинул свой плащ.

Так меня и увезли в Москву в утесовском плаще. Везли под конвоем, в пассажирском поезде, в открытом купе. Пассажиры ходили мимо, смотрели на меня как на преступника… Это было так… стыдно…»

Был оперативно изъят из всех магазинов и библиотек (и стал библиографической редкостью) только что вышедший альманах «Год XVI», в котором был напечатан очень смешной и острый фельетон Масса и Эрдмана «Заседание о смехе», и выпущен другой вариант альманаха, уже без фельетона.

Ну, прямо Оруэлл, «1984» — «Министерство правды».

Дальше — допросы, которые вел следователь Шиваров. Этот следователь был «специалистом по писателям», со многими из них дружил, ходил к ним в гости. По воспоминаниям Василия Катаняна, в его книге «Лоскутное одеяло», Шиваров красиво ухаживал за дамами и сам был красивый, обходительный… Словом, как и тот, в Гаграх: симпатичный, пока не арестовывал.

Масс был отправлен в Тобольск, Эрдман — в Енисейск. Оба отделались сравнительно легко: всего лишь по три года ссылки и «минус десять», то есть без права проживания по отбытии ссылки в Москве и в других крупных городах Советского Союза. Из искусства «всего лишь» были вырваны два его ярких представителя в расцвете лет и творческих сил: Эрдману было тридцать три года, Массу — тридцать семь.

Съемки фильма тем временем продолжались. «Веселые ребята» вышли в январе 1934 года и начали свой триумфальный путь во времени и пространстве, только фамилий Эрдмана и Масса не было в титрах. Их восстановили в шестидесятых.

«Верю, все будет хорошо…»

Полоски текста, наклеенные на обрывки каких-то счетов, на страницы, вырванные из железнодорожного справочника — телеграммы тех лет. Из Москвы в Тобольск: «Родной верю все будет хорошо люблю — Наташа». Из Енисейска в Москву от Эрдмана: «Сообщите где Володя простите если в чем-нибудь виноват поклон Вите — Николай». Из Енисейска в Тобольск: «Пиши Енисейск улица Сталина 23 Жму руку — Николай».

В Тобольске, крохотном в те годы городке, где не было театра, отец организовал театральную студию при клубе Профинтерна, поставил там «Чужого ребенка» Шкваркина, читал лекции об искусстве, писал бодрые, «идейные» стихи в «Тобольскую правду». И в особую тетрадь — для себя.

Наташе

Под жалобы осени вьюжной,Гонимый ненастьем и тьмой,Оставленный всеми, ненужный,Устало бреду я домой.

Но знаю, дорогой ночною,Идя под осенним дождем,Как Сольвейг, ты всюду со мною,Как Сольвейг, ты в сердце моем.

И знаю, напрасны тревоги,Как Сольвейг, ты ждешь и не спишь,Ты встретишь меня на пороге,Утешишь меня и простишь.

Отцу пишут его многочисленные друзья, среди них — Утесов, Антокольский, Файко. Сейчас все эти письма хранятся в РГАЛИ. Пишет и он своим друзьям. По этим письмам можно судить о быте и душевном состоянии ссыльного писателя. Вот два его письма драматургу Алексею Михайловичу Файко (они тоже хранятся в РГАЛИ, в личном фонде А. М. Файко. Их копии мне передал Джон Фридман).

17/1–1934

Здорово, милый Алексей!В моей теперешней неволеЯ от тебя не ждал вестейИ потому им рад тем боле(Твой знак вниманья очень мил,Но посланная мне сначалаОткрытка, видимо, пропала,А вот письмо я получил),Благодарю и отвечаю:(Прошу простить за скверный слог)Тобольск, где я теперь скучаю,Довольно жалкий уголок,Пока не очень здесь культурно —Ни одного из МХАТов нет,Но я устроился недурно,Имею комнату и светИ хлеб, и заработок в клубе,И, словом, всё, вплоть до пайка.Хочу пытаться сесть за пьесуДней так, примерно, через пять(Прошу тебя об этом прессуПокуда не оповещать).В весьма тяжелом положеньеЯ был весь этот долгий срок,Но существую тем не меньеИ от отчаянья далек(Хотя, могу заметить к слову,Желать попасть в такой скандалНе стал бы даже Ромашову,И даже Рабичу б не стал).Не добиваясь громкой славы,Я ставлю в клубе всякий вздор.(В тех городах, где нет ЗахавыИ я, как видишь, режиссер.)Дни коротаю одинокоИ с нетерпеньем жду весны,Надеюсь, мне простят до срокаМои «тяжелые» вины.Но все же я в Тобольской ямеЗасел надолго и всерьез.Ты сообщаешь, что с друзьямиРешил отправиться в колхоз.Ну что ж! Нельзя в хорошей драмеБрать матерьял из головы.Я с удовольствием бы с вамиТуда поехал, но — увы!Не быть мне даже и в деревнеВ течении ближайших лет.Прощай. А Лидье АлексевнеСердечный передай приветP.S.В дальнейшем не молчи как рыбаИ обо мне не позабудь.Коли черкнешь когда-нибудь,Скажу большущее спасибо.

14 октября 1934