Сладкий папочка - Лиза Клейпас

– Уверена, он просто не хочет вставать с постели, – сказала я.

Черчилль ответил неопределенным ворчанием.

– Донелл, наверное, ухаживает за ним, – сказала я.

И заслужила взгляд, полный мрачного скептицизма.

Меня так и тянуло сказать, что не мешало бы братьям навестить его. Однако вовремя вспомнила, что Джо отправился на пару деньков на остров Сент-Саймонс с подружкой. А способности Джека по уходу за больным полностью исчерпали себя после того, как ему два дня подряд приходилось помогать отцу мыться. Я почти не сомневалась, что он доходчиво обоснует свой отказ и дальше утруждать себя хлопотами о больных родственниках.

– Хотите, я к нему съезжу? – с неохотой предложила я. У меня в этот день был свободный вечер, и я собиралась пойти с Энджи и другими девчонками из салона «Уан» в кино. Мы давно не виделись, а потому я с удовольствием предвкушала встречу. – Пожалуй, я смогу по пути к друзьям остановиться на Мейн, тысяча восемьсот...

– Да, – кивнул Черчилль.

Я тут же пожалела, что предложила это, черт меня дернул.

– Только вряд ли он меня впустит.

– Я дам тебе ключ, – сказал Черчилль. – Это не похоже на Гейджа, чтобы так прятаться ото всех. Я хочу знать, что с ним все в порядке.

Чтобы добраться до лифтов в жилые квартиры в доме на Мейн, 1800, нужно сначала пересечь небольшой вестибюль с мраморными полами и бронзовой скульптурой, напоминающей согнутую грушу. В дверях стоял швейцар в черной форме с золотой отделкой, на ресепшене сидели двое дежурных. Я постаралась держаться так, словно в здании с мультимиллионными квартирами мне бывать невпервой.

– У меня ключ, – сказала я, останавливаясь, чтобы показать его служащим. – Я к мистеру Тревису.

– Хорошо, – сказала женщина за стойкой. – Можете подняться, мисс...

– Джонс, – подсказала я. – Меня прислал отец мистера Тревиса навестить его.

– Все в порядке. – Женщина указала на автоматически раздвигающиеся двери матового стекла: – Лифты там.

Мне все еще казалось, будто нужно ее в чем-то убедить, и добавила:

– Мистер Тревис болен уже два дня.

На лице женщины отразилась искренняя озабоченность.

– О, как жаль.

– И я только поднимусь проверю, как он там. Я только на несколько минут.

– Нет проблем, мисс Джонс.

– Спасибо. – Я снова подняла ключ в руке – на всякий случай, вдруг она его не разглядела.

Женщина терпеливо улыбнулась и еще раз кивком указала на лифты.

Я прошла сквозь раздвигающиеся двери в лифт с деревянными панелями, полом, выложенным черно-белой плиткой, и зеркалом в бронзовой раме. Лифт взлетел наверх с невероятной скоростью. Я и глазом моргнуть не успела, как он уже остановился на восемнадцатом этаже.

Узкие коридоры без окон были спланированы в виде буквы Н. Тишина нервировала. Звук моих шагов тонул в неярком шерстяном ковре, ворс которого упруго проседал под подошвами. Я двинулась по коридору направо, всматриваясь в номера на дверях, пока не отыскала квартиру под номером 18А. Я уверенно постучала.

Никто не отозвался.

Я постучала погромче – результат тот же.

Я забеспокоилась. А вдруг Гейдж лежит без сознания? А вдруг у него лихорадка, коровье бешенство или птичий грипп? Подхватить какую-нибудь гадость мне не улыбалось. С другой стороны, я ведь пообещала Черчиллю проверить, как он.

Недолгие поиски в сумке – и ключ найден. Только я вставила его в скважину, как дверь открылась. Гейдж стоял босой, в серой футболке и клетчатых фланелевых трусах. Волосы несколько дней не видели расчески. Уставившись на меня слезящимися красными глазами, он обхватил себя руками. Его трясло, как крупное животное перед забоем.

– Чего вам? – Его голос напоминал шелест сухих листьев под ногами.

– Меня прислал ваш отец... – Я не договорила, потому что он снова затрясся. Вопреки здравому смыслу я протянула руку и пощупала его лоб. Он горел.

Одно то что Гейдж позволил мне прикоснуться к себе, говорило о том, как ему плохо. Ощутив холод моей ладони, он прикрыл глаза.

– О Боже, как приятно.

Может, я и мечтала увидеть своего врага поверженным, но его теперешнее плачевное состояние удовольствия мне не доставило.

– Почему вы не брали трубку?

Звук моего голоса, по-видимому, вернул Гейджа к действительности, и он отдернул голову назад.

– Не слышал, – ответил он мрачно. – Я спал.

– Черчилль весь извелся, переживая за вас. – Я снова порылась в сумке. – Сейчас позвоню ему, сообщу, что вы живы.

– Сотовый в коридоре не работает. – Он развернулся и пошел обратно в квартиру, оставив дверь открытой.

Я вошла за ним и закрыла дверь.

Квартира была прекрасно обустроена, с гиперсовременным оснащением, светильниками отраженного света, на стене пара полотен с кругами и квадратами, одного даже моего неискушенного взгляда на которые было достаточно, чтобы догадаться об их запредельной цене. На других стенах не было ничего, кроме окон, и оттуда открывались виды на бескрайние просторы Хьюстона на фоне заходящего солнца. Оно стремительно приближалось к полосе сгущающегося цвета вдали на горизонте. Мебель была современной из ценных пород дерева с обивкой естественных тонов. И никаких лишних украшений. Помещение поражало чистотой и аккуратностью, отсутствием излишеств – нигде ни думочки или подушечки, ни намека на уют. И воздух был какой-то пластмассовый, тяжелый и спертый, как будто здесь никто не живет.

Кухня, соединенная с комнатой, была оборудована стойками с серыми столешницами из кварцевого камня, черными лакированными шкафами и техникой из нержавеющей стали. И все стерильно и нетронуто. Кухня, где редко готовят. Встав у стойки, я набрала номер Черчилля.

– Как он? – пролаял Черчилль в трубку.

– Не очень. – Мой взгляд следовал за высокой фигурой Гейджа, который, дотащившись до геометрически совершенного дивана, рухнул на него. – У него температура, и он так ослаб, что и кошку поднять не в состоянии.

– Какого черта, спрашивается, – послышался с дивана недовольный голос, – мне поднимать кошку?

Я оставила вопрос без ответа, я слушала Черчилля. И потом спросила:

– Ваш отец желает знать, принимаете ли вы какие-нибудь противовирусные лекарства.

Гейдж отрицательно покачал головой:

– Слишком поздно. Врач сказал, если их не примешь в первые сорок восемь часов, они не помогут.

Я передала его слова Черчиллю, который, услышав об этом, пришел в крайнее раздражение. Раз Гейдж, сказал он, оказался таким упрямым идиотом и столько тянул, то так ему и надо, пусть пропадает. И бросил трубку.

Короткое тягостное молчание.

– Что он сказал? – спросил Гейдж без особого интереса.

– Он сказал, что надеется на ваше скорое выздоровление, и просил вас не забывать пить побольше жидкости.