Полночь, XIX век (Антология) - Валерий Брюсов

Урядник закричал что-то изо всех сил, но только дикой нотой вошел в хаос ревущих голосов. Гроб порывисто закачался и быстро опустился вниз, на дно толпы.

VII

На другой день, к полудню, вызванные по телеграмме, данной со станции железной дороги, приехали исправник и становой.

Вся деревня с утра гудела и дрожала. Гроб одиноко стоял в церкви, и на его желтой крышке мутно отсвечивало солнце.

Толстый исправник грузно и властно слез с брички и негромко, но твердо и коротко буркнул становому:

— Ипполит Ипполитович, распорядитесь, чтобы понятых и чтоб сейчас же закопать.

А сам короткими и твердыми шагами пошел к церкви. Вся паперть и весь церковный двор был покрыт черной молчаливой толпой. Прошли десятские, прошли становой и урядник. Слышно было, как гулко и нестройно топотали их ноги по каменному полу церкви. Потом они опять вышли, и желтая крышка гроба показалась в черной дыре дверей и закачалась в воздухе, высоко над толпой.

— Живо поворачивайся! — торопливо и властно говорил исправник, угрюмо и зорко кося глазами по сторонам.

Молча, как автомат, толпа сдвинулась и насела на паперть. Гроб встал.

— Расходись! — выступая вперед, крикнул исправник.

— Как это — расходись?! Убили, да и расходись… ловко! — ответил кто-то из толпы.

Иволгин, седой и аккуратный, с беленьким крестиком на серой шинели, вежливо и решительно выступил навстречу исправнику.

— Позвольте, сдержанно и тихо начал он, близко нагибаясь к исправнику, — раз голос народа указывает на…

— Что-с? — быстро поворачивая голову к нему, спросил исправник и гневно нахмурился.

— Я говорю, что убийцы нам всем известны… нельзя допустить, чтобы то ужасное дело…

Исправник коротко и неверно взглянул ему в глаза и сейчас же отворотился.

— Позвольте… Это не ваше дело!.. Кто вы такой?.. Потрудитесь удалиться.

Он мягко, но решительно отстранил стоявшего на дороге Иволгина.

— Осторожней! — вдруг бешено и страшно крикнул Иволгин, с силой отшвыривая его руку прочь.

Исправник съежился и внезапно побледнел.

— Потише, потише, вы… — чуть слышно и не глядя на Иволгина, пробормотал он. — Неси, ребята…

Было долгое, томительное молчание и неподвижность. Гроб тихо качался на паперти.

— Ребята, — бледнея все больше и больше, закричал исправник тонким, напряженным голосом, — знаете вы, что делаете?.. За это отвечать надо! Пропусти… Следствие выяснило виновника… суд рассудит, а вы отвечать будете…

— Судить… рассудит… Следствие! Го-го-го! — как будто весело и голосисто закричали в толпе. — Ловкачи!.. Нет, брат, ходи мимо!.. Го!..

— Пропустить! — вдруг теряясь, чересчур громко и неровно крикнул исправник. — Это еще что тут?..

— А то! — крикнул Иволгин, опять прорываясь к нему. — Вы думаете, на вас суда нет?.. Так врешь, подлец!.. Вот тебе суд!

Исправник молча исподлобья оглянулся кругом и ступил ногой назад. И вся толпа, как завороженная, двинулась за ним.

— Ипполит Ипполитович, — растерянно проговорил исправник.

Высокий, серый становой уверенно шагнул мимо него к Иволгину, и на его стальном лице было твердое, холодное, как будто чего-то еще не понимающее выражение.

Как раз в ту минуту, когда становой и урядник схватили Иволгина, высокий и худой мастеровой с длинным и бесцветным лицом вдруг изменился в лице и, бешено опустив зрачки, ударил корявым и грузным кулаком прямо в лицо становому.

— Убивец!!. — простонал он.

Брызнула кровь, и что-то болезненно и противно хрястнуло. Становой качнулся, но на ногах устоял. Его твердое лицо стало безобразным, но не выразило ни ужаса, ни боли, а одно безумное, удивленное, какое-то звериное бешенство. Он коротко и хрипло заревел и, изогнувшись, как кошка, бросился на мастерового.

С минуту они простояли обнявшись, потом закачались и разом рухнули вниз, гремя и звеня по ступенькам паперти.

И тут все мучительно охнуло и завертелось. Страшный, бледный призрак разгрома встал над толпой, и его бледный ужас отразился на замелькавших в дикой свалке лицах.

— А ну… Бей, ребята! — прокричал кто-то тонким, веселым и страшным голосом.

Исправник и старшина бежали рядом по грязной земле, по талому снегу, по холодной брызгающей в лица воде. Бежали, хрипя и задыхаясь, грязные, оборванные, с разбитыми страшными лицами, и были похожи на каких-то огромных, безобразных зайцев, режущих поле напрямик, не разбирая дороги. Далеко сзади, с уханьем и свистом, врассыпную бежала толпа.

VIII

Ночью по темной и грязной дороге, выходящей из мрака и уходящей во мрак, вползала в деревню огромная, тяжелая масса. Ничего нельзя было разобрать в ней, но слышно было, как предостерегающе фыркали лошади, дробно и многозвучно шлепали по земле подковы и, со скрежетом, чуть слышно позванивало оружие. Не было видно ни лиц, ни движений, и казалось, что идет одна сплошная грозная сила.

Войска стали на площади. На улице было тихо и пусто, только взбудораженные собаки выли и лаяли по дворам. Кой-где в темных, таинственных окнах мрачно засвечивались огоньки и сейчас же гасли.

Часть солдат неуклюжими однообразными силуэтами спешилась и вошла в ограду церкви. Потом вынесли из мрака темный ящик и быстро понесли его кругом смутно белевшей ограды на погост. Было тихо.

И долго было тихо, пока не настал серый и тревожный день.

Днем по главному шоссе от фабрики, на которой не курились и стояли, как огромные потухшие свечи, мертвые трубы, опять потянулись черные кучки мрачных и зловещих людей. Прилегающие к площади улицы, казалось, рождали их черные силуэты. Они липли друг к другу, росли и расплывались по площади, как густые пятна пролитого на сне! черного масла. Бледные, напряженные лица сходились и расходились, поворачивались друг к другу и смотрели на солдат с странным, углубленным выражением.

Половина площади у церкви была запружена сплошной черной толпой. На ограде церкви торчали люди. На сваленных возле ограды бревнах и досках кишела пестрая и в то же время однообразная масса голов.

По другую сторону площади было по-прежнему пусто и тихо. Там неподвижно длинной полосой стояли конные солдаты, и ряд их каменных, непроницаемых лиц был обращен к толпе. Они сидели однообразно и неподвижно, и только лошади махали головами да расхаживали впереди какие-то серые люди, никому не известные, странно блестящие на серой земле и серых заборах.

Потом эти люди прошли к лошадям и быстро, уверенно поднялись на седла. Раздался одинокий возглас, и длинная полоса солдат разом заколебалась, тронулась и с громом и звоном рысью двинулась через площадь на толпу.

Толпа зашевелилась. Одинокие крики изумления и ужаса порвали тишину, и вся черная масса с диким криком и визгом полезла назад на бревна, на ограду церкви. Огромные лошади круто взмахивали головами и, упираясь, надвигались на людей. Сзади толпы, с ограды, засвистали и закричали. Высокий, худой мастеровой вприпрыжку побежал от церкви навстречу лошадям и высоким голосом закричал: — Наши, сюда! Наши, сюда!..

И один по одному побежали назад огромные черные люди.

— Бей, бей! — закричали они нестройно и страшно.

Все смешалось, как в кошмаре. В воздухе засвистали палки, камни, замелькали руки и закрутились ополоумевшие багровые лица с дикими глазами. Слышался уже не крик, а какая-то каша из хрипения, визга, жестких ударов по чему-то живому и глухих, тяжелых падений. И вдруг раздался стихийный, торжествующий рев. Вдали, на конце площади, виднелись казаки, но уже не правильной серой полосой, а разрозненными жалкими кучками. А в них неуклонно и страшно все летели и летели тяжелые и круглые камни.

— Наша взяла! — прокричал высокий человек и улыбнулся детской радостью и торжеством.

— Гляди!.. — тихо и внятно сказал кто-то в толпе. На той стороне площади медленно и мерно развертывалась длинная серая полоса, и отчетливо было видно, как отбивали торопливый и мерный такт сотни ног. Сразу все стихло, и на площади опять встал какой-то молчаливый и бледный призрак.

— Не смеют, пугают! — робко и недоумело заговорили в толпе.

Что-то светлое, правдивое и казавшееся таким простым и естественным бессильно заметалось, стараясь уверить сжавшиеся сердца.

— Братцы… как же так?.. Что же теперь?.. — спросил высокий мастеровой упавшим жалким голосом.

И вслед за тем что-то ударило в землю и небо. Серые люди куда-то исчезли и затянулись полосой легкого и сизого дыма…

IX

К вечеру разошлись тучи и выглянуло солнце. На улицах было пусто, и только куры тихо бродили по дороге да возле церкви, трусливо поджимая хвосты, бегали и нюхали землю собаки. Было тихо и страшно, и казалось, над землей, между замершей и затаившейся жизнью и глубоким, свободным голубым небом, стояла какая-то невидимая мертвая, давящая сила.