Наполеон и Мария-Луиза - Ги Бретон

После вандемьера все снова изменилось. Бонапарт, только что назначенный главнокомандующим Внутренней армией для расправы над парижанами, прислал семье денег, и Полина смогла сменить свои латаные-перелатаные платья и рваные чулки на несколько более элегантные наряды.

Именно тогда гражданин Станислас Фрерон, который два года тому назад сумел посеять ужас в Канебьере, прибыл в Марсель в качестве комиссара Директории.

Этот человек148, о котором сами же революционеры говорили, что «он болен бессмертностью преступления», был самым гнусным из тогдашних проходимцев. Что ничуть не мешало ему быть щеголем и увиваться за юбками с видом удачливого фата.

Фрерон снова встретился с семейством Бонапарт, с которым был знаком уже с 1793 года, легко сумел очаровать Полину и стать ее любовником. Необычайное богатство темперамента девушки привело его в восторг. И он решил на ней жениться.

Обезумев от радости, Полина с того времени стала выставлять свою связь напоказ с такой беззастенчивостью, что это шокировало самых снисходительных. Так, например, Баррас написал: «Она жила с Фрероном, словно в законном браке. Они вместе показывались на людях во время спектаклей и вели себя с малоподходящей фамильярностью, которая поражала даже наши нравы»149.

Но Наполеон желал своей сестре намного большего. И он отверг Фрерона. Точно так же, как до этого отказал Жюно.

Когда Полина узнала об этом решении брата, у нее случился нервный припадок. Затем она пожелала сказать своему дорогому Станисласу, что ничто и никогда не сможет их разлучить. Но, поскольку она не умела ни читать, ни писать, выполнение этого плана явилось почти неразрешимой проблемой. И тогда она решила попросить братца Люсьена написать письмо под ее диктовку.

Вот это письмо:

«Нет, Полетта не может жить вдали от ее нежного друга Станисласа. Пиши мне почаще и раскрывай свое сердце навстречу открытому сердцу твоей нежной и верной подруги… Ах! Сокровище мое, свет моих очей. Как я страдаю оттого, что так надолго разлучена с тобой. Моя дорогая надежда, мой идол, я думаю, что в конечном счете судьба все-таки нам улыбнется. Все мои поступки направлены только на то, чтобы снова тебя увидеть. Я люблю тебя вечно и страстно. Буду любить всегда, мой прекрасный бог, ты – мое сердце, нежный мой друг. Люблю тебя, люблю, люблю, нежный мой любовник».

Фрерон показал этот крик любви Наполеону. Но корсиканец был непреклонен, и Полине пришлось отказаться от надежды стать женой ее нежного Станисласа…

Как остроумно сказал Анри д’Альмера: «Она страдала от этого несколько месяцев. И всю жизнь искала утешения…»

Для того чтобы Полина смогла позабыть про свою печаль, Наполеон пригласил ее к себе в Милан, где у него и Жозефины образовался первый двор. Девушка прибыла в Ломбардию в начале 1797 года и стала упиваться балами, праздниками и музыкой в компании офицеров, чья галантность выражалась жестами, по правде сказать, более точными, чем честными.

«Однажды вечером, – сообщает нам автор “Скандальной хроники”, – во время приема, устроенного во дворце Сербеллони, некий слуга, заинтересовавшись движением шторы и подумав, что она качается от ветра, решил закрыть окно… И с удивлением обнаружил в проеме окна Полину, державшую задранное платье и принимавшую стоя, прижавшись спиной к стене, быстрые почести некоего красавца лейтенанта…»

Это происшествие вызвало небольшой скандал и привело Бонапарта в неописуемую ярость.

Именно тогда несдержанность Полины начала его беспокоить. И он решил поскорее выдать ее замуж.

Исполнение этого решения было ускорено еще одним событием.

В Милане Полина вновь встретилась с Виктором-Эммануэлем Леклерком, молодым офицером главного штаба, которому она позволяла некоторые вольности в отношении себя еще в Антибе.

И она незамедлительно стала его любовницей. Сильно влюбившись в этого парня, так походившего на Наполеона, она стала частенько завлекать его в отдаленные покои, под лестницу, за изгородь, в шкафы, в кладовки для инструмента или просто в кусты, чтобы он там сделал ей «одно дельце»…

И вот однажды Бонапарт пригласил их обоих в свой кабинет и стал весело с ними болтать о том о сем. Тут появился секретарь с толстой папкой для бумаг.

– Прогну извинить, – сказал им будущий император, – но дело не терпит отлагательств.

И он уткнулся в бумаги.

Любовники немного посидели, не произнося ни слова. Затем Полина, у которой постоянно чесалось одно место, жестом пригласила Леклерка пройти с ней за ширму, стоявшую в углу комнаты.

Молодой офицер согласился, и они на цыпочках прошли за ширму.

Целиком поглощенный работой, Бонапарт ничего не заметил. Но вдруг он поднял голову. Из угла комнаты доносились странные звуки. Подбежав к ширме, он отодвинул ее и увидел, что его сестричка и лейтенант, лежа на ковре, «с одинаковой страстью объясняются друг другу в любви»150.

На этот раз Наполеон не стал сердиться. Поскольку Леклерк был прекрасной партией для Полины. Сын богатого владельца мельниц в Понтуазе, он получил блестящее образование, а его военный талант уже давно привлекал внимание Бонапарта.

– Что ж, коль вы друг друга любите, вы должны пожениться, – сказал корсиканец.

Любовники в смущении поднялись и отправились готовиться к свадьбе…

Помолвка ничуть не повлияла на поведение Полины. Девушка продолжала оставаться столь же кокетливой, и приятели будущего супруга воспользовались этим для того, чтобы углубить ее любовное образование.

Она была кокетлива, молода, очаровательна, и все мужчины ее обожали. А она, толкаемая настоящей жаждой получения удовольствия, охотно позволяла всем себя ласкать…

Поэт Антуан-Венсан Арно, которому суждено было впоследствии стать членом Французской академии, дал нам пленительный портрет Полины того времени. Давайте же послушаем его:

«За ужином меня усадили рядом с Полеттой, которая вспомнила о том, что видела меня в Марселе, и, зная, что мне многое известно про нее, поскольку я был хорошо знаком с ее будущим мужем, повела себя со мной как со старым приятелем. Это была странная смесь всего самого совершенного с точки зрения физического облика и всего самого странного, что касается облика морального. Она была не только самой красивой женщиной, которую можно встретить на свете, но самой непредсказуемой. Она уже не носила платья воспитанниц пансиона, говорила, перескакивая с одной темы на другую, смеялась по всякому поводу или вовсе без повода, передразнивала самых важных людей, показывала язык свояченице, когда та на нее не смотрела, толкала меня коленом, когда я не обращал достаточного внимания на ее выходки, и время от времени привлекала на себя те ужасные взгляды, с помощью которых ее брат приводил к порядку самых непослушных людей. Но ее это ничуть не волновало, поскольку спустя всего секунду она снова начинала проказничать, и вся властность главнокомандующего Итальянской армией разбивалась о непосредственность маленькой девочки»151.