Кровь и туман (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

Именно их магия была обозначена на созданной Власом карте зелёными энергетическими потоками. А также магия их проводников.… Или слуг, или помощников — тут уже ни Евгений, ни Лена, ни Влас не смогли дать конкретного ответа. На сколько опасны гнори с их тонкими руками-веточками и длинными чёрными пальцами, выглядывающими из-за широких рукавов подобиями змей, на столько страшна сопровождающая их раса существ с оленьими головами, имеющими мощные зубы, с ветвистыми рогами, не с копытами или лапами, но чем-то по-медвежьи сильным.

Гнори питаются кровью. Перитоны — обескровленными телами.

Мы маячим на радаре уничтожения сразу у трёх сил, и для двух из них аналогов у нас не найдётся даже при всём вооружении и разнообразии союзников, теоретических и фактических.

Было ли целью оборотней впустить в наш мир гнори и перитонов, или же это — лишь удачное для них и крайне печальное для нас стечение обстоятельств, — так или иначе, преимущество на стороне врага. А нам… Нам остаётся только до конца держать оборону и надеяться, что несмотря на проигрыши в одной, двух, трёх и многих последующих битвах, у нас всё ещё будет шанс одержать победу в войне.

Ваня и Даня возвращаются за полночь. Сколько бы раз я не просила их взять меня с собой, ответ всегда поступает в виде категоричного отказа. «Ты должна оставаться в штабе на случай очередного нападения» — объяснение из разряда притянутых за уши. И я была бы терпимее к их решению, если бы они, в частности, Ваня, сказали бы мне правду; тем более, я её уже знаю. А что гадать? Ване попросту стыдно. При всей нашей близости, как себе он доверяет одному только брату-близнецу. И это несмотря на то, что толку от меня в таком деле, как тестирование новоприобретённых способностей лиса-оборотня, было бы больше хотя бы только потому, что за последнее время круг именно таких моих знакомых значительно увеличился.

Ваня и Даня проникают в комнату, которую с самого начала беспорядков я и Артур делим вместе с командой «Дельта», не беспокоясь о том, чтобы быть тише, потому что ни я, ни Марсель, ни Артур не смыкаем глаз до трёх ночи. Аксиома такова: шестьдесят процентов всякого рода преступлений случаются именно во временной промежуток между десятью часами вечера и двумя часами ночи.

— Как успехи? — спрашиваю я, стоит близнецам закрыть за собой дверь.

Я спрашиваю, но не отвлекаюсь от игры в шахматы с Марселем, который оказался не только отличным футболистом, но и гениальным стратегом, что помогало ему громить меня на клетчатой доске с невероятно большим счётом при нулевой напряжённости.

— Никак, — разочаровано сообщает Даня.

Ваня вставляет от себя что-то неразборчивое.

— Я тут подумала, — начинаю я и уже слышу, как тяжело мне в ответ вздыхает Ваня. — Может, всё-таки…

— Нет, — обрывает меня Ваня. — Мы не будем просить помощи у оборотней.

— Не все из них наши враги.

— Теперь ты уже не можешь говорить об этом с уверенностью. Я бы даже сказал — не имеешь права.

Возможно, Ваня прав, и мне стоит быть более осторожной в своих отношениях с Лизой, Таем и Боунсом, но за дни, что мы ведём войну, они ни разу не поставили под сомнение вопрос моего к ним доверия, несмотря на то, что противоборствующая нам сила — родная стая для двоих из их тройки.

— Если бы не они, наши дела могли бы быть ещё хуже, — настаиваю я.

Марсель недолго думает, прежде чем сделать следующий ход. В течение этой и любых других своих пауз, как я уже успела заметить, он имеет привычку покусывать кожу на большом пальце правой руки.

— Оборотням удалось переманить на свою сторону даже некоторых людей, — говорит Ваня, интонацией выделяя последнее слово. — Что им стоит чуть поднажать на своих сородичей, у которых, рано или поздно, обязательно взыграет зов крови?

Ваня прав, но не стоит забывать, что те люди, о которых он говорит, и до ситуации с оборотнями не испытывали к стражам особой любви. Они считали, что мы слишком много на себя взяли, когда начали распоряжаться властью, которую нам никогда и никто не предоставлял в свободное владение.

С приходом гнори, перитонов и с поднятием бунта оборотнями всё это лишь вскрылось, словно нарыв, гноящийся долгие месяцы. Те, кто был слаб, чтобы самим отстоять свои убеждения, наконец дождались тех, кто смог поднять огонь восстания на поленьях их мотивов, но от своего имени.

— Нашей главной проблемой всё равно никогда не будут оборотни, — замечает Даня. Он — на моей стороне. Он сам сказал мне это вчера, когда вернулся после очередной попытки вывести Ванино обращение на новый уровень. — Их много, и они слишком активны, но всё равно не так опасны, как гнори или перитоны. На счету тех уже двенадцать смертей. И это, прошу заметить, за четыре чёртовых дня! Главы других миров и так возмущены невозможностью депортации своих граждан обратно, а что будет, когда мы предоставим им список почивших и цинковые гробы грузом двести?

Выговорившись вслух, Даня ещё что-то бормочет себе под нос. За его передвижениями по комнате следит Ваня, и взгляд у него какой-то очень уж недовольный. Я даже ненадолго отвлекаюсь от игры, чтобы посмотреть, к чему это приведёт.

Даня идёт в ванную, возвращается уже переодетым в пижаму. Скидывает уличную одежду на стул, сладко потягивается. Оборачивается на нас, чтобы сказать что-то, но встречается с укоризненным взглядом Вани и… бледнеет словно лист бумаги.

— Боже мой, Слав, прости! — Даня хлопает себя по лбу. — Дырявая моя башка! Я тут о смерти, а завтра… — Ваня шикает, сбивая брата с мысли. — Ой, то есть, уже сегодня! Прости!

Даня неловким ураганом кидается на меня с объятиями. Я ищу ответы в лице сидящего напротив Марселя, но тот удивлён не меньше моего. Затем гляжу на Ваню. Тот, поджав губы, смотрит на меня с сожалением. Рядом с ним вырастает Артур, всё время до этого лежащий на полу и читающий томик стихотворений неизвестного мне поэта.

На удивление, именно Артур становится ключевой зацепкой в деле о странном поведении близнецов.

Я вспоминаю, что сегодня — годовщина «смерти» Кирилла.

— Дань, не надо, — прошу я, когда тот стискивает меня сильнее. — Ты меня сейчас задушишь.

С ещё большей виной на лице, Даня отходит в сторону.

— Если хочешь, утром сходим на кладбище, — предлагает Артур. — Конечно, после землетрясения там мало что осталось, но… Так, для успокоения.

Землетрясение? В нашей области? Я едва сдерживаю смешок. Видимо, очередная иллюзия, с помощью которой Кирилл пудрил мне и моим близким мозги. Имитировал смерть, а как дело дошло до похорон: на те — землетрясение. Получите, распишитесь. И не нужно никаких других объяснений отсутствию места на кладбище.

А то фото меня в чёрном платье с книгой о фейри наверняка осталось с поминок.

— Не пойду я на кладбище, — фыркаю я.

Реакция для окружающих — странная. Сейчас я могу лишь догадываться, как в этот день вела себя раньше, особенно после того, как узнала о том, что Кирилл-то — живее всех живых. Наверное, приходилось играть. А актриса из меня никудышная.

— Серьёзно? — удивлённо уточняет Ваня.

— Ага, — я киваю, опуская взгляд на шахматную доску. — Как сердечный приступ.

Марсель — единственный, кто понятия не имеет, о чём мы, делает вид, словно всё, что происходит вокруг, его касается в последнюю очередь. Он кусает кожу большого пальца, пока я делаю свой ход. В ту же секунду, как моя ладья меняет положение на доске, губы Марса растягиваются в улыбке.

Кажется, я попала в его ловушку.

— Шах и мат! — весело декларирует он, делая ответный ход.

Я устало вздыхаю. Как он хорош!

— Малой, ты обязан научить меня своим шахматным приёмчикам, — сообщаю я. — Потому что это круто!

— Спасибо, — Марсель быстро убирает фигурки в доску, а доску прячет на книжной полке среди комиксов и прочей сувенирной литературы. — Но, пожалуйста, не называй меня так.

Я киваю. Взгляды трёх других присутствующих в комнате продолжают высверливать во мне дыры.