Чародей и дурак - Джулия Джонс

Путники позавтракали молча, усталые, голодные, погруженные в собственные мысли. Таул, покончив с едой, встал.

— Вы отдыхайте, а я вернусь через пару часов.

— Я, пожалуй, тоже пойду с тобой, — заявил Джек.

Таул отнесся к этому неодобрительно.

— Я хочу найти лекаря, который зашил бы мне щеку, только и всего.

— Вот и хорошо, — не уступал Джек. — А потом мы могли бы приискать еще один длинный лук.

— Ладно, пошли, — бросил через плечо Таул.

Гордый своей маленькой победой, Джек последовал за ним. Выйдя, он зажмурился от яркого солнца. Уличная суета теперь обрела некоторый порядок — все торговцы уже поставили свои палатки, и покупатели занялись делом. Таул обратился к прохожему, попросив указать ему хорошего хирурга.

— Сударь, — ответил тот, — такую рану, как у вас на щеке, может зашить любой цирюльник на Ссудной улице. — И с приятной улыбкой заторопился дальше, держа перед собой словно щит пустую корзину.

Джек и Таул с усмешкой переглянулись: чудной народец эти тулейцы.

Когда они отыскали Ссудную улицу, близился полдень. Здесь было не меньше полудюжины цирюлен, в окнах которых красовались острые ножи, образцово причесанные головы и желчные камни в банках.

— Вот этот нам подойдет, — указал Таул на лавочку, чей предприимчивый хозяин вывесил над дверью большую деревянную пиявку.

— Любезные господа мои, — тут же бросился к ним цирюльник, — вам и правда давно пора подстричься. — Это был тощий человек с красным кожаным поясом и острым, как бритва, ножом в руке. Увидев щеку Таула, он еще пуще захлопотал. — Садитесь, сударь. Садитесь. Здесь меньше чем четырьмя стежками не обойдешься.

Таул сел на предложенный стул, а Джек остался на месте. Он привык к своим длинным волосам и нисколько не желал стричься.

Цирюльник, осматривая рану, цокал языком на все лады — этим искусством он владел в совершенстве.

— Экое несчастье, сударь! Такое красивое лицо — и вот нате вам… Ай-ай-ай! Вы уже женаты, сударь?

Таул покачал головой и поморщился, когда цирюльник промыл ему рану чистым спиртом.

— Значит, мне придется поработать на совесть. — Цирюльник начал разматывать большой клубок черных ниток. — Все будет хорошо — даже родная ваша матушка не заметит никакой разницы. Вы ведь не откажетесь заплатить чуть побольше, сударь? Тонкая работа, восемь стежков вместо четырех…

— Обойдусь и четырьмя, — сказал Таул.

— Нет уж, пусть ставит все восемь, — вмешался Джек.

— Нам еще лук надо купить, — нахмурился Таул.

— Обойдусь тем, что есть. Шейте как сочтете нужным, — сказал Джек цирюльнику.

Если Таулу наплевать на свою внешность, то Джек должен о ней позаботиться — не ради Таула, так ради Мелли.

— Вот здравомыслящий молодой человек, — закивал цирюльник и тут же цокнул языком. — Не мешало бы, однако, немного его причесать.

— Сперва зашейте рану, — сказал, попятившись к двери, Джек, — а потом поглядим, останутся ли у нас деньги на прическу.

Одно-единственное цоканье сказало как нельзя более красноречиво: «Сохрани меня Борк от этих варваров! Никакого понятия об изяществе». Это не помешало цирюльнику исполнить свой долг — он выбрал самую тонкую иголку и взял нитку ей под стать.

— Глоточек браги? — спросил он Таула, прежде чем приступить к делу.

— Сколько это стоит?

— Два серебреника.

— Не нужно.

На сей раз цирюльник даже и цокать не стал.

— Ну что ж, держитесь.

Джек отвернулся.

— Вы с севера держите путь? — орудуя иглой, спросил цирюльник.

— Нет, — ответил Джек.

— Жаль. Я надеялся услышать от вас какие-нибудь новости.

— Насчет осады?

— Угу. — Цирюльник умолк. Джек по-прежнему не смотрел на него. — И насчет госпожи Меллиандры.

— А что с ней такое? — встрепенулся Джек.

— Ну, это та дама, на которой женился герцог. Красавица, говорят, редкостная.

— Ближе к делу, — рявкнул Таул, хватая цирюльника за руку.

Тот поцокал языком, освободил руку и продолжил свою работу.

— Ее отец перебежал к врагу и рассказывает, будто Кайлок взял ее в плен. Это, конечно, только слухи.

Таул сделал движение, чтобы встать, но цирюльник усадил его обратно.

— Еще минуту, сударь.

— Давно ли это случилось? — спросил Джек.

— Не знаю, — пожал плечами цирюльник. — Новости не так скоро до нас доходят. — Он закончил, завязал узел, обрезал нить, вытер свежую кровь со щеки и нанес на шов немного мази. — Через семь дней все срастется.

— Сколько с меня? — встав, спросил Таул.

— Два золотых. — Цирюльник был разочарован, что никто не оценил его работы.

— Вы славно поработали, — сказал Джек, вручая ему деньги.

Цирюльник говорил еще что-то, но Джек и Таул вышли, не слушая его.

— Едем прямо сейчас, — сказал Таул. — Берем Хвата, меняем лошадей и через час выезжаем.

— Куда? — Джек не понял, чего хочет Таул — продолжать путь к Рорну или поворачивать обратно в Брен.

Глаза Таула, обычно светлые, потемнели, точно небо перед грозой.

— На Ларн, как и собирались.

— Что вы такое задумали, Борка ради? Эту женщину надо умертвить.

Мелли уже некоторое время слышала разговор, но эти слова были первыми, которые она осознала. Она постепенно выходила из своего дымного забытья. Первым ее побуждением было откашляться и сплюнуть, а вторым — лежать тихо, не открывая глаз. Она сделала глубокий вдох и сумела унять кашель.

— Нет, Баралис, не нужно. Достаточно будет умертвить ребенка.

— Пока что они — единое целое.

Мелли содрогнулась помимо воли. Она узнала голоса Кайлока и Баралиса, и ее проняло холодом до мозга костей. Баралис заговорил потише:

— Послушайте, живая она все равно что кинжал у нас в боку. Мейбор болтает повсюду, что мы держим ее у себя, половина бренцев охотнее увидела бы на престоле ее сына, нежели вас, а Высокий Град объявил себя ее сторонником. Она должна умереть.

В последних словах звучала сдержанная ярость. Кайлок ответил сразу же, не медля:

— Нет, она не умрет. Я этого не позволю.

— Если она нужна вам, возьмите ее тотчас, и покончим с этим. Не забывайте, кто она.

— И кто же она, Баралис?

— Ваша единственная соперница.

Голова у Мелли раскалывалась от боли, и она с трудом поборола новый приступ кашля.

— Нет, Баралис. Мой соперник — ее ребенок, а не она.

В комнате чувствовалось напряжение. Воздух сгустился, как перед грозой. Запахло металлом, словно от обнаженного меча, и Мелли обдало теплом. Баралис помолчал еще и сказал:

— Что ж, пусть будет так, если вы настаиваете.