Ключ от двери - Алан Силлитоу

Он усердно учился, расшифровывал в своих тетрадях значки и диаграммы, зная, что, если он сдаст экзамены и наберет больше шестидесяти очков, ему будут лучше платить; но усваивать материал без помощи преподавателя становилось все труднее. В зимние морозы температура ночью в нетопленых казармах была ниже нуля, и они мерзли, дыша спертым, холодным воздухом, потому что доставка угля в лагерь прекратилась по неизвестной причине. И тогда Брайн вместе с двумя бывшими моряками торгового флота и одним бывшим жуликом шел воровать топливо. Они тайком пробирались к высоким кучам угля, сваленного около теплых офицерских квартир, и, наполнив мешки, возвращались, черные, как пираты, чтобы развести красное пламя в пузатой печке на радость всем лентяям и трусам.

Время от времени он один отправлялся по вечерам через белые заснеженные глостерширские поля в ближнюю деревушку, где выпивал несколько пинт дешевого сидра и грелся в трактире у щедрого огня, привлекая к себе недобрые взгляды местных жителей, которые считали, что он лишает их части принадлежащего им тепла — какой-то беглый солдат из лагеря, вскочившего, словно нарыв, на теле их прекрасного графства. Так думали все, кроме лавочников и трактирщиков. Выпив, он уже не боялся холода, добирался до лагеря, валился на койку и спал, пока в половине седьмого сигнал утреннего подъема не стаскивал его сильной и настойчивой рукой.

С приближением рождества, перед отпуском, он чувствовал себя так, словно стоит на платформе и ждет мчащегося экспресса. В последнее время четкий и размеренный стук колес этого экспресса слышался ему во сне, колеса мерно, отчетливо, твердо, ровно выстукивали по временам радиосигналы, причем одна серия сигналов, слишком разогнавшись, налезала на другую, и ритм ломался — это было странно волнующее и реальное сочетание звуков. Потом хвост поезда пропадал вдали, звуки глохли в тоннеле и ветер обжигал ему затылок, потому что какой-то безмозглый дурак оставил окно казармы открытым.

Черный туман заволакивал окрестности, и поезд целых пять часов тащился до Дерби. Состав был переполнен; вместе с десятком других пассажиров он устроился в багажном вагоне, где все расселись на мешках, запахнув поплотнее шинели. Он добрался до Ноттингема в полночь. Пустынный и мрачный вокзал раскинулся по обе стороны путей. Брайн, нагруженный вещами, держа в зубах билет, поднялся по ступенькам к дверям с надписью «Выход».

Он взял такси. Автомобиль, быстро зашуршав шинами, помчался по спящему городу к Кеннинг-серкус, куда вело гудронированное шоссе, а потом мягко покатил по знакомой и ярко освещенной улице к дому Маллиндеров.

Теща открыла ему дверь и, остановившись у лестницы, сказала, что сейчас она должна поскорей лечь, чтобы не застыть от холода, а с ним поговорит утром.

— Как Полин, здорова? — спросил он.

— Да, — ответила она, закрыла дверь и стала подниматься по лестнице.

Полин, должно быть, спала очень крепко, потому что не слышала, как он хлопнул дверью, и проснулась, только когда он уже раздевался. Комната была простая, с желтыми стенами, выкрашенными еще Маллиндером, которым однажды овладела вдруг жажда деятельности, — это было давным-давно, в одно из тех воскресений, самую память о которых он унес в могилу вместе со своей хромой ногой. Кроме кровати, здесь стоял гардероб, туалетный столик и два стула, пол был устлан линолеумом, а в углу стоял шкаф с книгами Брайна.

— Я ждала тебя только завтра, — сказала она, когда он, склонив к ней холодное от мороза лицо, обнял и поцеловал ее. — Скорее лезь сюда, милый, а то застынешь.

— Почему ты не топишь?

— А мне это ни к чему, — сказала она. — В постели и так тепло. И потом, я взяла грелку.

— Ну, больше она тебе не понадобится, во всяком случае на ближайшие две недели, потому что я здесь. Так что можешь ее выбросить.

Выглядела она хорошо, глаза у нее еще туманились спросонья.

— Как ты себя чувствуешь, милая?

— Отлично, — сказала она. — Каждую неделю хожу в клинику. У меня расширение вен, и врач говорит, нужно как-то от этого избавиться. Рожать буду дома. Недели через две или три, хотя иногда он так дает о себе знать, что я не удивилась бы, если бы все произошло завтра.

— Если это случится, пока я здесь, я продлю отпуск. — Вот бы хорошо. Просто замечательно.

Он вспомнил бумагу, с которой их ознакомили в радиошколе неделю назад, — это был список заокеанских назначений. Курсантам предлагалось высказать свои пожелания, а там — как прикажет начальство. Те десять минут, что Брайн держал список в руках, он весь дрожал от волнения: всплыли детские воспоминания о фантастических тропиках и давнее шальное желание поехать в эти страны, и он выбрал Японию. Он не заполнил графы, где нужно было указать причину, препятствующую отправке за океан. «Дурак я, — ругал он себя потом. — Ведь я мог бы остаться в Англии — я женат, и Полин скоро должна родить». Но по какой-то непонятной причине он не заполнил графы. Он так никогда и не понял, что побудило его сделать это, никогда не задавался этим вопросом и не сожалел об этом, удивлялся разве только тому, что его послали в Малайю, а не в Японию.

21

Два мощных грузовика стояли у ворот, и моторы их ревели так грозно, что казалось, когда машины наконец тронутся, они уволокут за собой весь лагерь. Но вот рев стал тише, и первый грузовик, рванув с места, пронесся через деревню, не обращая внимания на сигналы полицейского, который пытался остановить его у перекрестка, и повернул к унылой полосе Патанских болот.

Когда «дакота» камнем полетела вниз, притянутая неведомым магнитом где-то в джунглях, ее радист успел отстучать сигнал SOS, а потом раздалось долгое монотонное жужжание, так что недремлющим радистам в Кота-Либисе и Сингапуре удалось довольно точно засечь ее местоположение. После этого аварийная рация самолета ни разу даже не пискнула, так что неизвестно было, уцелел кто-нибудь из экипажа или нет. Линии пеленга, проложенные на меркаторской карте северной Малайи, пересеклись в районе, покрытом глухими, необитаемыми джунглями, между Кедой и Пераком.

Брайн сидел в первом грузовике — металлическая лента наушников охватывала его коротко остриженные волосы — и устало слушал треск атмосферных разрядов: словно кто-то тряс коробок спичек у самых его барабанных перепонок. Каким-то необъяснимым образом этот шум, слышный только ему, затуманивал видневшиеся вдали тонкие деревья и малайские хижины, стоявшие возле рисового поля на длинных сваях, словно на деревянных ногах. И он немного сдвинул наушники, чтобы полюбоваться природой — огромными знойными голубыми равнинами, тихо проплывавшими вдали; глядя на них, он со страхом думал о темной лесной чаще там, в горах, где запеклась кровь погибших людей. Прямая дорога, расстилавшаяся впереди, кюветы и ряды тонких высоких деревьев по обе стороны — все это было похоже на освещенный тропическим солнцем голландский пейзаж, запомнившийся ему давным-давно, еще со школьных времен.

В наушниках прозвучал неторопливый стук морзянки — его позывные, а потом, очень коротко, координаты пехотного подразделения, продвигавшегося к северу от Тайпина. Он вырвал из блокнота листок с радиограммой и передал ее Оджесону, который карандашом написал ответ. Это было похоже на игру, на задачу по координации действий, когда две группы должны сойтись с третьей, нарочно спрятавшейся в горах. Он сдвинул бакелитовую чашечку с одного уха и сказал:

— Наверно, эти бандиты перехватывают мои радиограммы. Нужно их зашифровать. Мне-то, конечно, наплевать: пускай перехватывают, сколько влезет.

Бейкер, прикрывшись от ветра, прикурил две сигареты и передал одну Брайну.

— Можешь не беспокоиться, экипаж давно погиб.

— Погиб или нет, а мы не вернемся из этих джунглей, пока не найдем их. Может, не одну неделю будем здесь рыскать.

Дым отнесло ветром прямо ему в лицо, заставив открыть глаза. Он заглянул через целлофановое окошечко в кабину водителя: стрелка спидометра колебалась около цифры шестьдесят. На рисовых полях зеленели высокие, сочные всходы, казалось, оттуда веет прохладой, а на невозделанных участках в воде отражались белые облака, скрывшие голубые и зеленые хребты, к которым грузовики свернули на последнем перекрестке. Второй грузовик следовал за ними в сотне ярдов; Нотмэн помахал из кузова и сжал кулак — это было приветствие «рот фронт».

Ветер был такой сильный, что сигарета Брайна скоро стала жечь ему губы и он выплюнул ее в темную асфальтовую реку дороги. Грузовик замедлил скорость, и пот выступил у Брайна на лице, волосы слиплись. Узкая извилистая дорога шла от деревни через каучуковую плантацию, где одинокий крестьянин с подвешенными на коромысле жестянками продвигался от дерева к дереву, — это зрелище напомнило Брайну рекламную картинку в одном из тех журналов, которые он часто листал в лагерной библиотеке. Бунгало управляющего было укреплено мешками с песком и колючей проволокой, а на пригорке, господствовавшем над подступами к бунгало, малайцы поставили пулемет.