Паутина и скала - Томас Вулф

Конец настал, когда Джим объявил однажды вечером, что агентство новостей дало ему назначение в один из малоизвест shy;ных корреспондентских пунктов в Южной Америке. Он злобно, мстительно торжествовал. Говорил, что «уедет из этого проклято shy;го города и пошлет всех к черту». Будет через месяц-другой в Южной Америке, где человек может вести себя, как ему вздума shy;ется, и где никто не будет ему мешать и докучать, так их всех и перетак. Да и вообще к черту эту жизнь! Он достаточно пожил, чтобы уразуметь – большинство людей, называющих себя твои shy;ми друзьями, просто-напросто двуличные, такие-рассякие мерзавцы, и едва ты отвернешься, всадят нож тебе в спину. Ну и черт с ними и со всей этой страной! Пусть возьмут ее и…

Он со злостью пил и подливал себе снова.

Около десяти часов появился Декстер Бриггз, уже полупьяный. Они выпили еще. Настроение у Джима было отвратительным. Он с яростью заявил, что желает видеть девиц. Отправил за ними ре shy;бят. Но даже девицы, весь этот потасканный сброд, в конце кон shy;цов отвернулись от Джима. Медсестра извинилась, сказав, что у нее назначено другое свидание. С женщиной из бурлеска связать shy;ся не удалось. Девиц из Бруклина не смогли найти. Молодые лю shy;ди нанесли все визиты, исчерпали все возможности. Один за дру shy;гим они возвращались и, потупя взор, признавались в неуспехе.

Джим рвал и метал, а полупьяный Декстер Бриггз уселся за старую машинку Джима и стал отстукивать следующий плач:

Ребята здесь сидят без девиц -

О Боже, срази меня!

Ребята здесь сидят без девиц -

О Боже, срази меня!

Срази, срази, срази насмерть меня,

Ведь ребята здесь сидят без девиц -

Поэтому, Боже, срази!

Завершив этот шедевр, Декстер вынул лист из машинки, под shy;нял, тупо поглядел на текст и, для начала дважды рыгнув, прочел медленно, выразительно, с глубоким чувством.

В ответ на эту декламацию и громкий хохот остальных Джим злобно выругался. Выхватил у Декстера оскорбительный листок, скомкал, бросил на пол и принялся топтать, поэт при этом гля shy;дел на него с унынием и слегка недоуменной печалью. Джим яростно напустился на ребят. Обвинил их в предательстве и дву shy;личии. Разразилась жаркая ссора. Комната огласилась гневными выкриками возбужденных голосов.

Покуда бушевала эта битва, Декстер беззвучно плакал. Ре shy;зультатом этого чувства явилось еще одно стихотворение, кото shy;рое он, всхлипывая, отстукал одним пальцем. Этот плач звучал укоризненно:

Парни, парни,

Будьте южными джентльменами,

Не обзывайте друг друга,

Ведь вы, парни, южные джентльмены,

Южные джентльмены, все.

Это произведение Декстер подобающим образом озаглавил «Южные джентльмены, все», вынул листок из машинки, и когда шум утих, негромко откашлялся и прочел стихи вслух с глубо shy;ким, унылым чувством.

– Да-да, – произнес Джим, не обратив на Декстера внима shy;ния. Он стоял со стаканом в руке посреди комнаты и разговари shy;вал сам с собой. – Через три недели я уеду. И хочу сказать вам кое-что – всей вашей чертовой своре, – продолжал он зловещим тоном.

– Парни, парни, – печально произнес Декстер и рыгнул.

– Когда я выйду из этой двери, – сказал Джим, – на моей фалде будет висть веточка белой омелы, и вы все знаете, что мо shy;жете предпринять в этом случае!

– Южные джентльмены, все, – с горечью произнес Декстер, потом печально рыгнул.

– Если кому-то не нравится, как я веду себя, – продолжал Джим, – он знает, что может предпринять! Может немедленно собрать свое барахло и убираться к черту! Я здесь хозяин и, пока не уеду, буду хозяином! Я играл в футбол по всему Югу! Сейчас меня, может, там не помнят, но прекрасно знают, кем я был семь-восемь лет назад!

– О, Господи! – пробормотал кто-то. – Было и быльем по shy;росло! Надоело постоянно слышать об этом! Повзрослей!

– Я сражался во всех краях Франции, – злобно ответил Джим, – я бывал во всех штатах, кроме одного, и везде имел женщин, а если кто думает, что я стану слушаться кучку сопляков, которые всего год, как впервые выехали за пределы родного штата, я им быстро покажу, что они заблуждаются! Да-да! – Он с пьяной сви shy;репостью несколько раз кивнул и выпил снова. – Я превосхожу… физически… – Он негромко икнул, – … умственно…

– Парни, парни, – ненадолго вынырнул из тумана Декстер Бриггз и печально завел: – Помните, вы южные…

– …и… и… морально…- торжествующе выкрикнул Джим.

– …джентльмены, все, – уныло произнес Декстер.

– …всю вашу чертову свору, вместе взятую…- яростно про shy;должал Джим.

– …так будьте джентльменами, парни, и помните, что вы джентльмены. Всегда помните…- уныло тянул Декстер.

– …и пошли вы все к черту! – выкрикнул Джим. Свирепо оглядел всех налитыми кровью глазами, гневно стиснув громадный кулак. – Пошли все к черту! – Умолк, пошатнулся, не разжав ку shy;лака, яростный, недоумевающий, не знающий, что делать. – Ахххх! – издал внезапно неистовый, удушливый крик. – К чер shy;ту все это! – И запустил опорожненным стаканом в стену, отче shy;го тот разлетелся на мелкие осколки.

– …южные джентльмены, все, – печально произнес Декстер и принялся рыгать.

Бедняга Джим.

Двое ребят покинули квартиру на следующий день. Затем по shy;одиночке остальные.

Итак, все они в конце концов разошлись, каждый бросился в мощный поток жизни этого города, чтобы испытать, проверить, найти, потерять себя, как и надлежит любому человеку – само shy;стоятельно.

16. В ОДИНОЧЕСТВЕ

Джордж стал жить один в комнатушке, которую снимал в центре, неподалеку от Четырнадцатой стрит. Там он лихора shy;дочно, неистово работал день за днем, неделю за неделей, ме shy;сяц за месяцем, пока не прошел еще год – за этот срок было ничего не сделано, не закончено, не завершено в том литера shy;турном замысле, который, возникнув столь скромным год на shy;зад, разросся, будто раковая опухоль, и с головой поглотил его. Джордж с детства помнил все, что люди делали и говорили, но когда пытался написать об этом, память разверзала свои без shy;донные глуби картин и ассоциаций, в конце концов простей shy;ший эпизод извлекал на свет целый континент погребенных в ней впечатлений, и Джорджа ошеломляла перспектива откры shy;тий, которые истощили бы силы, исчерпали бы жизни множе shy;ства людей.

То, что двигало им, было не ново. Еще в раннем детстве ка shy;кая-то неодолимая потребность, жгучая жажда понять, как обстоят дела, заставляла его присматриваться к людям с та shy;ким фанатичным рвением, что они зачастую возмущенно глядели на него, недоумевая, что это с ним или с ними. А в кол shy;ледже, движимый все тем же непрестанным побуждением, он стал до того одержимым и всевидящим, что вознамерился прочесть дясять тысяч книг и в конце концов начал видеть сквозь слова, подобно человеку, который одним лишь исступ shy;ленным всматриванием обретает сверхчеловеческую остроту фения и видит уже не только наружности вещей, но, кажется, пронизает взглядом стену. Неистовая жажда подгоняла его изо дня в день, покуда глаз его не стал въедаться в печатную страницу, будто алчная пасть. Слова – даже слова великих поэтов – утратили все очарование и тайну, сказанное поэтом казалось всего-навсего плоской, убогой орнаментацией того, что мог бы сказать он, если б какая-то сверхчеловеческая си shy;па и душевное отчаяние, подобных которым не ведал никто, вставили его выплеснуть содержимое находящегося внутри океана.

Так обстояло даже с величайшим на свете чародеем слов. Даже когда Джордж читал Шекспира, его алчный глаз въедал shy;ся с такой отчаянной жадностью в существо образов, что они начинали выглядеть серыми, тусклыми, чуть ли не заурядны shy;ми, чего раньше никогда не бывало. Некогда Джордж был уве shy;рен, что Шекспир представляет собой живую вселенную, океан мысли, омывающий берега всех континентов, неизмери shy;мый космос, содержащий в себе полную и окончательную ме shy;ру всей человеческой жизни. Но теперь ему так уже не каза shy;лось.

Наоборот – словно сам Шекспир понял безнадежность по shy;пытки написать когда-либо хотя бы миллионную долю того, что пидел, что знал об этой земле или даже полностью, с блеском отобразить все содержание единого мига человеческой жизни – Джорджу казалось теперь, что воля Шекспира в конце концов капитулировала перед его гением, который парил в столь недо shy;сягаемой вышине, что мог потрясти людей могуществом и оча shy;рованием, пусть обладатель его и уклонился от непосильного груда извлечь из своей души огромное содержание всей челове shy;ческой жизни.

Так даже в том замечательном месте «Макбета», где он гово shy;рит о времени -

Когда б вся трудность заключалась в том,

Чтоб скрыть следы и чтоб достичь удачи,

Я б здесь, на этой отмели времен,

Пожертвовал загробным воздаяньем…[12]