Охотник на магов (СИ) - Ллиамах Василий Сергеевич

А возможно, я просто зря себя мучаю и накручиваю, но остановиться я не мог. Как бы я не старался, мысли мои все время возвращались к погибшему наставнику. И этот замкнутый круг начинался снова и снова. Сон, молитвы, тренировки, скорбные думы.

Четыре дня я был предоставлен сам себе. За это время я ни разу ни с кем не говорил, если не считать внутренних диалогов, не видел ни одного человеческого лица, если не брать в расчет парочки молчаливых стражников, с совершенно невыразительными, приевшимися мне в первый же день, физиономиями, и не слышал ни одной, даже самой неправдоподобной, новости. Поэтому, когда ко мне в камеру пожаловал какой-то разодетый франт, скорее всего должностное лицо из магистрата, и поделился информацией, что в город пожаловал один из старших инквизиторов, который желает безотлагательно со мной побеседовать, я как-то даже растерялся.

Само собой, моего мнения шикарно одетый господин не спрашивал, а поведал мне все это лишь из вежливости. Но и этот ресурс оказался совсем не безграничным. Вежливость у мужчины закончилась через несколько мгновений. Увидев, что я слегка остолбенел, переваривая информацию, он сделал неуловимое движение кистью, и в моей одиночной камере вдруг стало тесно. Меня скрутили, заковали в цепи и довольно грубо толкнули к выходу. Мне ничего не оставалось, как передвигать ноги в указанном направлении.

На выходе нас уже поджидал дилижанс. Не тяжелый тюремный транспорт, а обыкновенный фургончик, принадлежащий департаменту защиты города и используемый для перевозки его сотрудников. Правда, в плане удобства большой разницы я все же не почувствовал. В пути мы были не на столько долго, чтобы можно было искать качественные отличия. Фургончик, трясясь по мощенной булыжниками дороге, точно руки пьяницы со стажем, и задорно подпрыгивая на ухабах, вывез меня в квартал частных домов, после чего остановился. Франт перевел на меня многозначительный взгляд, а когда я на него никак не отреагировал, сделал движение кистью, будто прогонял какую-то надоедливую мошку. Для наглядности мне даже дверь открыли.

Я пожал плечами и несколько растерянно выбрался из транспорта, но удивление мое лишь выросло, когда дверца захлопнулась, а фургон тронулся и покатил прочь дальше по дороге. Широко раскрытыми глазами я проводил его, пока он не скрылся за поворотом, и только после этого осмотрелся вокруг. Не могут же меня таким странным способом признать невиновным и отпустить на все четыре стороны? Да и оковы с меня никто снимать не стал.

А вокруг не было ни ратуши, ни здания департамента защиты, ни представительства ордена. На тихую, казалось бы, даже сонную улочку, где меня высадил странный конвой, выходили лишь огороженные участки с одно-двухэтажными домами.

Догадка озарила меня, и я вернулся взглядом к тому дому, возле которого остановился фургончик. Так и есть! У калитки стояли и напряженно смотрели на меня двое здоровых мордоворотов. Меня доставили в один из конспиративных домов ордена.

Поймав мой взгляд, один из громил толкнул решетчатую дверь, и та со скрипом отворилась. Сегодня день любезности какой-то. Все передо мною открывают двери, будто я благородный или особа, приближенная к королю. Еще бы не эти цепи на руках и сходство было бы более полным.

Это был не тот дом, где я в свое время встретился с Гансом Вебером и его помощниками и даже прервал им некий ритуал. Это здание качественно отличалось от того всем, чем можно было. Размерами, роскошью отделки и объемом прилегающей территории.

Дорожка, мощеная белым камнем, вела прямо к крыльцу огромного двухэтажного особняка, настолько большого, что в голове у меня тут же возникло сравнение с гигантским мореходным судном, вроде галеона или даже линкора. Окна дома не казались иллюминаторами, они были его парусами. Большими витражными парусами. Стены, к сожалению, скрывали верхнюю палубу и людей, но почему-то не возникало ни малейшего сомнения в том, что обслуга этого особняка нисколько не уступала своим количеством команде настоящего морского судна.

И если сам дом был кораблем, то его крыльцо являлось носовой фигурой. Изысканной и массивной одновременно, с его плавными обводами витых перил и основательностью двух пузатых колон, принявших на свои плечи совсем не легкий навес.

Саму дорожку с обеих сторон, точно почетный караул, обступили кусты роз и сирени. Дальше, за плотными рядами кустарника, раскинулся сад, явно носящий декоративный характер, по тому как ни одного плодового дерева в нем я не увидел. Там же, между стволов, по сочной, несмотря на осень, зеленой траве гуляли псы, специально выведенной по заказу ордена породы. Представители этой породы всегда отличались особой верностью своим хозяевам и неугасающей яростью в бою. Их черные шкуры с короткой шерстью лоснились от пышущего здоровья, а под ними, от любого движения собак, со звериной грацией перекатывались канаты мышц.

По указке одного из громил я проследовал к дому. Точнее попытался. Но сделав всего один шаг в этом направлении, я услышал короткий грозный рык, который мог означает только одно — четвероногим сторожам не понравился гость.

Пять или шесть черных молний метнулись ко мне со всех сторон. Я не успел даже испугаться, как из-за моей спины раздался свист, и все собаки замерли прямо в движении, словно какой-то колдун обратил их в камень. Лишь их глаза, неотрывно следящие за каждым моим шагом, да еще слюна, капающая из оскаленных пастей прямо на траву, говорили о том, что передо мной не статуи, и с животными все в порядке.

Осторожно ступая, я продолжил путь к дому, но больше никакой реакции, кроме злобного сверкания желтых глаз, от собак не добился. И хорошо. Их звериный напор, честно признать, меня слегка ошеломил.

Двери особняка вблизи показались мне полотнищем одного из знаменитых художников Ракота. Их явно делал не обычный столяр, а еще и не последний человек в искусстве. Узоры и резьба завораживали своей необычной вязью.

Я бы мог, наверное, долго стоять перед дверью, просто пялясь на нее, но мой провожатый, должно быть, не отличаясь большим терпением, поторопил меня, легонько подтолкнув ко входу. Пробормотав слова извинения, я потянул на себя ручку. Когда створка начала открываться, громила развернулся и спокойно зашагал к своему посту у ворот. А кто же проводит меня дальше? Дом такой огромный, что я скорее заблужусь в нем, чем найду того, кто меня сюда вызвал.

Но как только отворилась дверь, мои опасения исчезли. Передо мной у входа стоял еще один пост охраны. Четверо вооруженных мужчин находились в прихожей, приняв нарочито расслабленные позы, но взгляды их при этом оставались напряженными и колючими. Их показная небрежность не обманула меня. Уверен, что за короткое мгновение каждый из них из любого положения способен взвиться в смертельной атаке. Если у тебя глаз наметан, профессионалов легко узнать. По осанке, плавности движений, и тем оценивающим взглядам, которые они бросают на тебя. У меня глаз был наметан. Несмотря на мою узкую специализацию, а возможно именно благодаря ей, мастеров фехтования и рукопашного боя я повидал изрядно.

Дверь за мной закрылась возвратным механизмом карпутов, и один из охранников знаком поманил меня за собой. Никто не задал мне ни единого вопроса, даже касательно моей идентификации. Такое ощущение, что меня здесь каждый знает в лицо. Хотя скорее всего, это оковы на руках служат некой опознавательной чертой. Да и лицо у меня запоминающееся, чего греха таить.

Я опять больше крутил головой по сторонам, рассматривая картины и гобелены, развешанные на стенах, чем следовал за проводником. Пару раз он недовольно зыркнул на меня, но высказывать ничего не стал.

Роскошь особняка подействовала на меня в некотором роде успокаивающе. Не думаю, что в таком красивом и богато обставленном доме есть подвальчик с ржавыми и устрашающими пыточными приспособлениями. Это просто не вязалось бы с окружающей обстановкой. Скорее всего, особняк используется для переговоров высоких орденских чинов, или же как место отдыха особо привилегированных персон. По крайней мере я на это надеялся. То, что стены самых, на первый взгляд, благополучных обителей, могут скрывать в своих недрах что-то темное и жуткое, я знал не понаслышке. До поры монастырь, в котором я рос, тоже казался мне оплотом спокойствия.