Возвращение Ибадуллы - Валентин Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек и зверь как бы окаменели. Тигр так собрал тело, готовое к прыжку, что, казалось, не мог пошевелиться, а человек затаил дыхание. Бойцы, они испытывали один другого взглядом, примеряясь перед схваткой. Вдруг Эль-Мустафи протянул безоружную левую руку и отрывисто крикнул:
— Уходи!
— и-и-и… — отозвалось лесное эхо.
Как кнут, приказание ударило зверя. Тигр вздрогнул и ответил коротким, глухим ревом. Он сказал:
— Нет.
И так же повелительно дивона повторил:
— Уходи!
Тигр смолчал. Люди не могли видеть лица дивоны, они были за его спиной. Но они заметили, как глаза зверя превратились в узкие щели, как раздвинулась пасть и обнажились клыки.
Инстинктивно, не сговариваясь, люди пошли вперед, сокращая расстояние между собой и дивоной. И опять замерли.
Медленно исчезало напряжение в мощном теле полосатого хищника. Он встал, повернулся к людям боком и, не торопясь, пошел в заросли. Отказавшись от боя, он, как воин, «сохранял лицо».
Эль-Мустафи сказал:
— Братья, тигр видел наше единство и не осмелился напасть на нас.
Голос дивоны звучал обычно, как будто совсем ничего не случилось, как будто в зарослях не было страшного зверя. Люди дрожали; опасность удалилась, но они только сейчас начали переживать ее во всей глубине.
Нельзя позволить, чтобы человек осознал себя трусом. И Эль-Мустафи спросил:
— Уж не думаете ли вы, братья, что тигр испугался моего взгляда? Нет, я не владею искусством чаровать зверей. В моей руке было готово оружие. Это вас испугался он, перед вами отступил он, братья!
Называя каждого по имени, дивона восхвалял храбрость товарищей, для каждого находил свое слово. Они соглашались: поистине, никто не испугался и все поступили, как храбрецы. Если бы тигр напал, он был бы уничтожен.
Люди улыбались, подталкивали друг друга локтями, выпячивали костлявые грудные клетки, распрямляли спины. Да, конечно, дивона понимал их лучше, чем они сами. Никто не подумал о бегстве, они сомкнулись, как воины, и враг бежал!
Эль-Мустафи сказал, что цель уже близка. Дальше они пошли смелее, без страха прислушиваясь к смутным шорохам и шопоту жизни, окружавшей их и невидимо следящей за каждым их шагом.
На привале они вспоминали о встрече с тигром и о своей храбрости без самохвальства: каждый, умалчивая о себе, говорил о мужестве соседа. Проникаясь сознанием своего превосходства над силами лесных дебрей, пришельцы из равнин учились гордиться силой своего единства.
III
Высоко в горах лежит исток великой реки полуострова. В широком и диком каменном ущелье вздымается обрыв сползшего с гор ледника. Сверху он усеян вмерзшими камнями, а срез — весь в трещинах, в синевато-зеленых пористых разрывах, изрыт пещерами и гротами, куда под широкие своды, которые ненадежно удерживают проседающие ледяные крыши, никто не решится войти.
Здесь все потрясает человека своей суровостью и сам человек кажется маленьким и случайным.
В ущелье всегда стоит туман и всегда холодно, даже в самые жаркие дни. Неумолчно шумит вода, иногда ее голос заглушается грозными пушечными выстрелами — это рвется теснимое скалами тело ледника.
Вблизи никто не живет, человеку здесь нечего делать. Тут нет ни птицы, ни зверя, ни травинки. Камень, лед, ледяная вода.
В нескольких стах метров ниже, поперек всего ущелья залегла каменная плотина, сложенная самим ледником. Она запирает ущелье и образует озеро. Странное озеро, бурное без бури, рябое без ветра, все в водоворотах. Повсюду вода прорывается через беспорядочно набросанные камни морены и сливается в поток.
Таков исток Инда. С гор в его ложе падают ручьи от других ледников, пробиваются родники глубинных вод. Делая бесчисленные повороты, река бежит общим направлением к югу, проходит по равнинам Западного Пакистана и угасает в широкой дельте, в волнах Индийского океана.
…Далеко внизу под истоком лесные бродяги вышли к реке. Бурная вода бежала, стесненная берегами, покрытыми вековечными лесами.
Много усилий понадобилось природе, чтобы нанести слой почвы на каменные берега. Первые мхи растворяли гранит кислым соком корней. Умирая, они кормили травы. Залетевшие по ветру семена растений пускали чахлые ростки. Из многих одному удавалось удачно завершить поиски опоры и зацепиться белым мохнатым корешком за спасительную трещину скалы.
Люди подошли к реке с востока широким оврагом, по дну которого тек жалкий ручеек — безыменный приток Инда.
Глядя на реку с горы, Эль-Мустафи говорил:
— Река, как народ. Но нет в ней сильных и слабых, бедных и богатых, она собралась из равных капель.
Между двух больших деревьев они построили себе шалаш из ветвей. В котелке, подвешенном над костром, сварили три горсти риса — пищу следовало беречь! Насытившись жидким отваром, люди насладились зеленым чаем, — заваренный на прозрачной воде ручья, он был особенно вкусен, — и почувствовали себя сильными. Руки просили работы.
Высоко над рекой люди принялись рыть узкую канаву вдоль ложа реки. Они просекали почву до самого каменного основания, рубили корни кетменями и кирками, заступами выбрасывали землю. Местами лесной склон был так крут, что выброшенный камень скатывался в воду, хотя до нее было больше километра.
Сказки повествуют о муравьях, способных упорной работой разгрызть хрупкие путы и освободить льва, слона или буйвола. Так и эти восемь пар темных худых рук точили берег Инда. С каждым днем удлинялась щель, просекавшая лес.
Никто из этих работников не мог бы сбить человека с ног ударом кулака или выжать одной рукой гирю в шестнадцать килограммов. Они были слабы, эти люди с плетями сухих мускулов на тонких костях. Но они обладали силой слабых — уменьем работать безустали и без остановки, не делая лишних движений и мастерски пользуясь весом собственного тела и формой орудия.
И еще одним искусством они владели: они умели молчаливо и сильно желать.
День за днем подвигалась работа. Труженики привыкли к лесу, как к своему дому. Так же как в своем глиняном городке, они ходили по одному и тому же месту — от шалаша, где проходила ночь, к все удалявшейся щели и обратно. Наверное, и лесные звери привыкли к безобидным работникам, к тупым ударам стали по корням и шороху выбрасываемой земли.
Работа подвигалась быстро. Глубокая узкая канава становилась рубежом между большей частью леса, висящего над рекой, и меньшей, уходящей на гребень горы. На дне канавы обнажался каменный пол.