Обязан выжить - Николай Дмитриев

— Раздевай ее, хлопцы… Рот не давай открыть… Снимай все… Осторожно, не рвите вещи…

Отчаянное сопротивление ничего не дало, и за каких-то пару минут обнаженная Эля была притиснута четырьмя совершенно голыми парнями к висевшему на стене ковру. Неожиданно вспыхнул яркий свет, и тот же спокойный голос приказал:

— Растянить ее ноги!.. Шире!.. Ще шире!.. Пристрасти бильше, хлопци… Пристрасти… Так, добре… Отпускай дыхалку!

Прижатая к лицу ладонь тут же куда-то исчезла, и едва не задохнувшаяся Эля, не в силах крикнуть, могла только хватать широко открытым ртом сырой подвальный воздух. Блеснула вспышка, и раздался новый приказ:

— Так, хлопцы, теперь тягнить нижче… Кладить на пол!

Из последних сил Эля рванулась, и вдруг на весь подвал прогремел окрик:

— Вы что вытворяете, сволочи!

Послышался хряский удар, кто-то всем телом влип в стену и отчаянно завопил:

— Пане пидхорунжий!.. Пане пидхорунжий!..

— Цо пидхорунжий? Цо, пся креф! Ублюдки! Сволочи! Прекратить немедленно!.. Вы не жолнежи! А-а-а, сакрамента!..

Яркий свет мгновенно погас, и подвал снова погрузился в полутьму, где едва можно было разглядеть, как чья-то огромная фигура металась по подвалу, заполняя собой почти все пространство. Элю, сжавшуюся в комок, затолкали в угол, и кто-то ткнул ей в руки смятое платье.

— Одягайтесь, пани… И швыдче!

В полуобморочном состоянии Эля кое-как натянула одежду, и человек, только что разогнавший неудачливых насильников, решительно взял ее под руку.

— Идемте…

Куда они шли, Эля из-за темноты понять не могла и покорилась своему спасителю, который на ходу говорил ей, все время путая русскую и польскую речь:

— Пани, я вшистко розумем… Извинить это невозможно! Но поймите меня. Через ту войну жол нежи превратились чорти во что… Але, на ваше щенце, я успел вчасно… Надеюсь, они вам ничего не сде лали?

— Ничего… — машинально ответила Эля и вдруг спохватилась: — Куда вы меня ведете?

— Успокойтесь, — человек уверенно вел Элю дальше. — Ничго плохого больше не будет. Смотрите, мы пришли…

И действительно, Эля разглядела ступеньки, в конце которых четко выделялись очерченные дневным светом дверные щели.

— Теперь слушайте, — человек остановился. — Что могло произойти, вы понимаете. И считайте, что ничего не было. От нас никто ничего не узнает, да и промолчать об этом тоже в ваших интересах. Кто мы, что мы, забудьте! И помните, пока вы молчите, вы в безопасности. Вам ясно?

— Да… — едва слышно произнесла Эля.

— Тогда идите. И, если сможете, простите моих солдат…

Эля почувствовала, что ее наконец-то отпустили, и на подгибающихся со страху ногах начала подниматься вверх по лестнице. Потом, неожиданно очутившись под сводами той же брамы, она так-сяк привела в порядок испачканную и перемятую одежду. Дальше кое-как отдышавшись и еще не отдавая себе отчета обо всем, что случилось, она пошла улицей, где все так же светило солнце и задорно позванивали трамваи…

Сидя в плетеном кресле-качалке и держа в руке неразвернутую газету, дядя Викентий, ритмично покачиваясь, смотрел в потолок, а рядом, умостившись в модерном кресле с поручнями в виде танковых гусениц, вязала Тереза. Как всегда, шторы на окнах были приспущены и, создавая приятный полумрак, одновременно снижали долетавший с улицы городской шум.

В конце концов прекратив раскачиваться, дядя Викентий отложил газету и сокрушенно сказал:

— Черт знает что, просто полоса какая-то…

— Щось таке вычитал? — Тереза подняла голову.

— Да нет, это дома… Эля сама не своя ходит. Это ж надо, шпана совсем распоясалась, среди белого дня чуть вещи не отобрали…

— Ну и що? — Тереза прекратила вязать. — Ты ж сам казав, що якийсь офицер вмешался и все добре кинчилось.

— Ну, пускай так… — дядя Викентий взял было газету и снова отложил в сторону. — Но и тут тоже… Прихожу к тебе и просто чувствую — что-то неладно… Неужели это из-за меня?

Не отвечая, Тереза наклонила голову, и спицы в ее руках начали быстро двигаться. Однако, после недолгого молчания, она негромко сказала:

— Так, Янчику, и через тебе теж…

— Но я-то тебе чем не угодил? — не понял дядя Викентий.

— Давай не будемо, Янчику, — примирительно начала Тереза, но дядя Викентий продолжал настаивать:

— Нет уж, друг мой, раз начала, договаривай!

— Добре, — Тереза отложила вязанье. — Ты памятаешь наш ранок у фрау Карличек?

— Где?

Дядя Викентий удивленно посмотрел на Терезу, и мгновенно перед его внутренним взором возник уютный венский пансионат, тот самый, в котором они первый раз провели ночь вместе. Видение было настолько четким, что дядя Викентий, покрутив головой, лишь многозначительно гмыкнул и подтвердил:

— Конечно, помню, но неужели ты до сих пор на меня сердишься?

— Та не в том дило… — Тереза ласково улыбнулась. — Я тогда, пока ты спал, все прикидала, як мы дали житимо. Скильки я маю посылаты тоби, доки ты вчишься, де потим шукаты мисце…

— Понимаю… — дядя Викентий наклонился к креслу и поцеловал руку Терезы. — Ну, извини, дорогая, это я бука-бяка, пустил все по ветру, но когда ж это было, а ты все не прощаешь.

— Ты трохи погоди с жартами… — Тереза предостерегающе подняла руку. — Я хочу, щоб ты зрозумив. Ось ты знову явился. Так неожиданно, и я… Я знову, як замрияна дивчина, начала знову щось розмирковуваты. А ты ж невыправный, мий Янчику…

— Почему ты так думаешь? — искренне удивился дядя Викентий.

— А про театр ты забыл?

— Да нет, — усмехнулся дядя Викентий. — Мне кажется, наоборот, это ты там была такой… такой…

— Нет, це ты був такий, Янчику, — быстро возразила Тереза. — Я гадала, мы будемо жыты тихенько, никому не заважая, а ты… Ты всих взбаламутив. И мало тоби було розмов про той театр, ты ще и з генеральшею у фаэтони катался!

— Ты что, дорогая, ревнуешь? — изумился дядя Викентий.

— При чем здесь я? Тебя там видели, и теперь стильки розмов…

— Да что тут такого? — рассердился дядя Викентий. — Ну и пусть говорят!

— Ты так считаешь? — Тереза откинулась в кресле и посмотрела прямо в глаза собеседнику. — А ты, милый, не догадываешься, что между первым твоим появлением и теперешним много чего могло быть?

— Кажется, по этому поводу мы уже говорили, — сухо возразил дядя Викентий. — Там ничего не было.

— Ни, було, Янчику. Тильки, на жаль, не те, про що ты думав.

— И что же?

— Вспомни, колы мы з тобою тикалы з Видня, ты чомусь назвався графом Сеньковським, и ты що считаешь, що австрийци не дотумкали, хто був насправди той граф? — Тереза разволновалась, затеребила вязанье, потом опять отложила его и тихо закончила: — Так що колы цисарци повернулись, они первым делом зай шлы до мене…