Былое и выдумки - Юлия Винер

Вот газеты – да, все еще читали. И их уже тогда было неисчислимое множество. Чудо их, чаще всего эфемерного, существования поддерживалось рекламой, которая расцветала теперь в России таким бурным, пышным и диковинным цветом, что заслуживала бы отдельного очерка, состоящего сплошь из цитат. Не могу удержаться, чтоб не привести хотя бы малый образчик. Самое выразительное и точное объявление:

КУПЛЮ.

Иногда прибавлялась важная деталь:

КУПЛЮ ДОРОГО.

Или:

КУПЛЮ ВСЁ.

Иные звучали для меня загадочно:

ОБНАЛИЧКА ВЧЕРА.

РАСТАМОЖЕВАНИЕ. БЛАНКИ ГПД.

МАГИСТР СНИМЕТ С ГЛАЗ.

ПОГРУЖНОЙ НАСОС БЕЗ ТАПА, СУХИЕ СОКИ.

ДЕКОММУНАЛИЗАЦИЯ БЕСПЛАТНО.

Но чаще всего это были бесхитростные вопли души: «Куплю любую квартиру, комнату!», «Комнату плюс ВАЗ на квартиру в любом районе!», «Куплю, продам, обменяю, сниму, сдам комнату, квартиру, дачу, сад, гараж, склад, земельный участок, СКВ, ваучеры, дорого, дешево, только для вас, на выгодных условиях, а также партия взбитых сливок в аэрозольной упаковке с гарантией и через месяц эмигрируете в Штаты…»

Россияне, однако, рекламе не верили и относились к ней так же, как прежде относились к газетным передовицам с перечислением побед и достижений.

Кино, говорят, делали, и, вероятно, кто-то где-то смотрел, но с улицы мне видны были только многочисленные заколоченные кинотеатры, да там и сям афиша каких-нибудь «Снов сладострастия».

Театры… лето, да и, по рассказам, основная театральная жизнь переместилась в провинцию. Там, говорили мне, самое свежее и интересное, там живой энтузиазм, эксперименты и фестивали (Московский кинофестиваль и в этом году прошел при полупустых залах). Вообще, о провинции в Москве нередко говорили теперь с завистью и надеждой. Она, мол, не такая развращенная и меркантильная, она не такая усталая и равнодушная, она и в кино ходит, и спектакли ставит и смотрит, и на журналы толстые продолжает подписываться…

Москвичи же, если судить с уличного уровня, больше всего нуждались в художественной продукции. Правда, на выставку Матисса в Пушкинском музее, объехавшую с триумфом всю Европу, публика почему-то начала ходить только после того, как ее настойчиво упрекнули в бескультурье по телевизору. Тем не менее, помимо уже упомянутого множества выставок-продаж на открытом воздухе – на толкучках, у входов в музеи, на старом Арбате, просто у станций метро – открылась масса частных галерей и галереек. Такой, видимо, жадный спрос на живопись. Зарабатывают они, как я поняла, на неодолимой тяге к культуре свежеразбогатевших меценатов-бизнесменов. Картинки тут есть на любой вкус, да и цены сходные: долларов за 40–50 можно приобрести нечто вполне грамотное а-ля Клее либо Пикассо, или, что как-то больше греет простую бизнесменову душу, за малые комиссионные ему составят готовую коллекцию Лактионовых и Иогансонов, ничуть не хуже настоящих. Вообще, «реализм», как и везде в мире, здесь был сильно в моде. Разрекламированная выставка в фойе пышной, недавно выстроенной гостиницы «Славянская» так и называлась: «Новая волна русского реализма». Что ж, кто платит музыкантам, тот и музыку заказывает: новая волна вполне достойна была того, чтобы украсить собой стены особняков нуворишей.

О стенах особняков тоже следует сказать. Пугающее запустение центра города разбивали теперь там и сям отремонтированные и реставрированные здания. Нет, конечно, не те, где просто жили еще люди (разве что всех их «декоммунизировали», а в обновленном доме роскошные квартиры сдаются внаймы иностранцам). Чаще всего это очень дорогие гостиницы, например, бывший угрюмый «Берлин», превратившийся в блистательный «Савой», или великолепный отель «Кемпинский», возникший в безупречно отделанном старом здании центральноевропейского типа на набережной Москвы-реки. Но и в заброшенных переулках нет-нет да и блеснет свежей розовой или желтой краской и светлыми стеклами ампирный особнячок, купленный или арендованный той или иной фирмой.

Вот и израильский культурный центр, например, разместился в таком замечательном реставрированном особняке, принадлежавшем, кажется, купцам Морозовым. Изучение «алеф-бет» и хоровое пение «Ерушалаим шель захав» происходило под дивной красоты лепными потолками, усеянными золочеными амурчиками и пестрыми фруктами, цветами и птицами.

А кстати, раз уж зашел разговор об Израиле, как обстояло тогда в Москве дело с антисемитизмом? Сразу вспомнился коротенький эпизод: проходя по любимой Сретенке, увидела на углу вывеску: «Рок-магазин “У Жириновского”». Любопытное название для «рок-магазина», дай загляну. Рок-магазин глухо заперт, но в подъезде висят увядшие страницы газеты «День»: портрет и подпись «Друг народа русского». И стрелочка наверх: «Либеральная партия». Лифт, как положено, не работал, но я взобралась по лестнице и, под пристальным взглядом наблюдателя на верхней площадке подошла к нужной двери. Погляжу, думаю, на логово врага, матерьяльчики какие-нибудь ихние возьму. Но тут из-за двери донесся зычный голос какого-то партийца: «А х-ли он, б-я, знает!» – и этого высказывания оказалось довольно, чтобы во мне сработал старый, забытый, казалось, рефлекс. Не вошла и на истинных антисемитов не посмотрела.

А антисемитизм, конечно, никуда не девался. Только он стал разбавленный какой-то, потерял прежнюю концентрацию. Очень уж много других объектов для ненависти появилось у москвича: лимита, чечня, татарва, бухара, чухна, прежняя партийная нечисть, нынешние реформаторы… Не до жидов пока. Так что пока евреям можно было резвиться. Евреи, ясное дело, не должны упускать своего и ловить, что ловится в мутных постперестроечных водах (не один еврейский юноша говорил мне: «В Израиль? Да я бы сейчас отсюда ни за какие коврижки… столько возможностей!»).

Однако не вечно этому длиться. Между прочим, в одной из своих телепередач популярный журналист Л. Л. процитировал высказывание некоего поэта-почвенника, высветившее новую грань нелюбви русского народа к евреям и интеллигентам. Примерно так: «Они навязали русским нечто чуждое, инородное, марксизм этот, коммунизм, и русский народ их за это не любил. Однако за семьдесят лет народ переварил это чужое, усвоил, привык. Оно стало своим. И надо же, опять пришли евреи и интеллигенты и это свое, выстраданное, отняли!» Так что есть за что не любить. При очередных переменах, в ту или иную сторону, могут и припомнить. Все могут припомнить, что было и чего не было. И своим-то дельцам не прощают, и своих ненавидят тяжелой ненавистью обделенных, а уж этих и подавно. И мудро поступят предприимчивые еврейские юноши, зорко следя не только за курсами акций, но и за прочими происходящими переменами…