Маньчжурские стрелки - Богдан Сушинский

Как командир группы «рыцарей рейха», Штубер подчинялся только Скорцени, и в предписании, которым определялись его полномочия, так и было сказано, что, подчиняясь отделу диверсий Главного управления имперской безопасности, в боевых условиях он действует самостоятельно, исходя из ситуации.

— При встрече со мной вы упоминали о каком-то русском диверсанте, который, по одним данным, затерялся где-то в украинских лесах, по другим — скитается под вымышленным именем по нашим лагерям в Польше.

— Следует предположить, что вам удалось обнаружить крематорий, из трубы которого душа его богоугодно отправилась в рай, — без тени иронии высказал догадку Штубер.

Он давно был знаком с полковником, поэтому позволял себе подобные саркастические вольности, на которые Лоттер обычно реагировал с той же долей сарказма.

— Никакое богохульство, барон, не избавит вас от необходимости выставить мне бутылку коньяку.

— Разве мы заключали пари?!

— Диверсант этот обнаружился. Он у нас.

— Где… обнаружился? — замер Штубер с полотенцем на затылке. — Где это «у нас»? Побойтесь Бога, полковник, все это куда серьезнее, чем вы предполагаете.

— «У нас» — это значит, что в данную минуту он все еще пребывает в штабе пятой пехотной дивизии.

— Не может такого быть! Хотите сказать, что лейтенанта Беркута опять взяли в плен?

— Простите, «Беркут» — это что, его диверсионная кличка? Мне об этом не доложили.

— Да нет, это вообще неправдоподобно, — все еще не способен был поверить его сообщению командир «рыцарей рейха». Послушайте, господин полковник, с меня две бутылки коньяку, только ради дьявола!..

— Несколько дней назад он прорвался через линию фронта на русской «тридцатьчетверке», которую умудрился захватить, предварительно перебив экипаж. А затем пытался идти по нашим тылам до самого Берлина. Зачем это ему понадобилось, понять сложно.

— А что, это в его стиле, полковник, — удивленно взглянул Штубер на застывшего напротив него Зебольда.

— Объявился Беркут? — вполголоса спросил тот, инстинктивно нащупывая пальцами кобуру. Но гауптштурмфюреру было не до объяснений.

— Повторяю: это в его стиле. Но из этого еще ничего не следует. И потом, не может быть, чтобы он успел побывать за линией фронта и вернуться. Как вы сказали: «На русской «тридцатьчетверке», предварительно перебив экипаж»?! — Штубер вопросительно взглянул на Вечного Фельдфебеля. Тот поспешил пожать плечами, отстраняясь от каких-либо предположений, но тут же вполголоса предположил:

— Обычно коммунисты не доверяют тем, кто вернулся из-за линии фронта, даже если знают, что он партизанил. Разве что Беркут бежал из-под ареста?

— Так все и было, на русском танке. К тому же, прихватив с собой некоего русского немца, бывшего поручика Белой гвардии, барона фон Тирбаха, и какого-то капитана вермахта, которого умудрился освободить из советского плена.

— Постойте-постойте, а сам Беркут, он что, сдался нам в плен?! Просто так вот, взял и сдался?

— А что ему еще оставалось делать?

— Беркут партизанит с июля сорок первого, причем ему много раз предоставлялась возможность перейти на службу рейху; почетно перейти, с возведением в офицерский чин, однако он решительно отказывался. Даже тогда отказывался, когда наша победа казалась делом ближайшего месяца.

— Значит, обстоятельства были другими. Мало ли что могло произойти с таким лихачом. Не исключено, что он впал в немилость советской контрразведки или политотдела.

— …После чего, захватив в качестве доказательства «тридцатьчетверку», он перешел на нашу сторону? — рассмеялся фон Штубер. Чем бы там ни руководствовался в реальности лейтенант Громов, он же Беркут, сама история его появления в германском тылу начинала нравиться барону-диверсанту. — Чем он сам объясняет свое появление здесь?

— Пока что я не беседовал с ним. Но знаю, что требует, чтобы его свели с Отто Скорцени.

— Беспредельная наглость.

— …Или с фюрером, — саркастически добавил Лоттер, и непонятно было: шутит он или же Беркут и в самом деле высказал такое пожелание.

— Он меня, конечно, интригует, — растерянно пошутил Штубер, явственно ощущая, что шутить по этому поводу ему не хочется. Что-то в этой истории с появлением Беркута из-за линии фронта на русском танке не состыковывалось с его, Штубера, представлениями о лейтенанте Беркуте и всем тем, что гауптштурмфюрер СС знал о нем. — Кстати, мое имя этот русский проходимец не упоминал?

Начальник разведотдела штаба армии озадаченно помолчал.

— Понимаю, что такое неуважение к вам, гауптштурмфюрер, ему не простится, но о вас он почему-то не упомянул, это точно.

— Если бы вы знали, сколько крови мы попили другу друга, — не стали бы иронизировать, — с ностальгической грустинкой в голосе молвил Штубер, чем ужасно удивил Зебольда. — Но, кажется, мы увлеклись. Где сейчас этот самый лейтенант Беркут?

— Кто-кто?!

— Я сказал «лейтенант Беркут». Правда, он мог представиться и как лейтенант Громов. Что тоже соответствует истине. «Беркут» — всего лишь кличка тех времен, когда он партизанил в нашем тылу.

— Дело не в фамилии, барон. Я не пойму, почему вдруг вы именуете его «лейтенантом».

— Уж не хотите ли вы сказать, что, прежде чем приговорить Беркута к расстрелу, коммунисты присвоили ему чин майора?

Лоттер что-то промямлил в ответ, посопел в трубку и, как показалось Штуберу, пошарил в папке с текущими бумагами, которая всегда покоилась перед ним на столе. Как бы там ни было, но лишь после продолжительной паузы Лоттер недовольно проворчал:

— Кажется, мы не поняли друг друга, гауптштурмфюрер. Как следует из письменного донесения, которое только что положил мне на стол адъютант, речь все же идет не о советском лейтенанте Громове-Беркуте.

— О ком же тогда? — Штубер уже понял, что о появлении адъютанта с очередным донесением полковник явно приврал: это донесение уже лежало в его рабочей папке, просто он не удосужился внимательно прочесть его, а принялся вызванивать командира «рыцарей рейха», полагаясь лишь на услышанное от кого-то телефонное сообщение. Да еще и намекать на бутылку коньяку! Впрочем, дело не в коньяке.

— Возможно, подполковник Курбатов уже оказывался в нашем тылу, — продолжал разочаровывать его Лоттер, — однако никогда в нем не партизанил. Он — бывший белогвардейский офицер…

— Белогвардейский?! Это он так шутит?

— Именно так, офицер русской белой армии, который несколько месяцев, от самой маньчжурской границы, шел со своей группой по тылам более яростных врагов — красных. Поэтому красным партизаном он быть не мог.

Штубер медленно повел из стороны в сторону нижней челюстью, как делал всегда, когда оказывался в неловком или затруднительном положении.

— Белые русские офицеры в красные советские партизаны обычно не подаются, сконфуженно согласился с ним Штубер. — Во всяком случае, мне подобные примеры не известны.

— И мне тоже.

— Какое единодушие военного опыта! — не отказал себе в удовольствии барон фон Штубер.

— Мне понятен ваш сарказм, барон. Однако я подумал, что, может быть, он уже входил в состав вашей антипартизанской группы, которая действовала где-то в районе Днестра против агентуры красных.

— Что было бы правдоподобнее. Как вы назвали его — «подполковник Курбатов»?!

— Еще в донесении сказано, что, по нашим разведданным, Курбатов мог проходить под псевдонимом «Легионер», или как «ротмистр белой армии генерала-атамана Семенова князь Курбатов».

— В таком случае мы и в самом деле говорим о разных людях.

— Теперь я все увереннее склоняюсь к такому выводу.

— Как же непростительно вы меня разочаровали, господин полковник, — попытался свести этот конфуз к шутке барон фон Штубер.

— Я всех разочаровываю, это у меня профессиональное. А вам не мешало бы знать, что, как следует из все того же сообщения, которое сейчас у меня в руке, — из Маньчжурии Курбатов вывел группу в составе десяти человек. Он прошел почти через всю Сибирь, всю Россию, прорвался через линию фронта. Взгляните на карту России, и вы поймете, какой беспримерный диверсионный рейд совершил этот парень. Если, конечно, проходимец, прорвавшийся к нам на русском танке, действительно тот, за кого он себя выдает.

— Не сомневайтесь, полковник, тот. Теперь я вспомнил: мне приходилось слышать о нем от Скорцени. Это действительно «проходимец», но экстра-класса, словом, наш, диверсионный проходимец. — И полковник Лоттер не мог не заметить, что в голосе командира диверсионной группы «рыцари рейха» зазвучали нотки гордости.

Не спорю, действительно экстра-класса. Не зря у адъютанта Скорцени, гауптштурмфюрера Родля, уже имеется целое досье на Курбатова. Об этом в сообщении тоже сказано.