Мессия. Том 2 - Бхагаван Раджниш

У Кришны было шестнадцать тысяч жен. Любая прекрасная женщина, откуда бы то ни было, была ли она молодой, девственной, замужней или матерью малых детей, — значения не имело, его солдаты обязательно доставляли ее в его дворец, что было не чем иным как тюремным заключением. А владеть шестнадцатью тысячами женщин так уродливо и бесчеловечно — это низводить женщин до скота!

И тем не менее тот человек был столь могуществен, что священник продолжал восхвалять его прославляющими песнями, заявляя, что он — полная инкарнация Бога. Там были и другие боги — они были частичными инкарнациями: часть Бога спустилась на землю, в них. Но в Кришну Бог сошел во всей полноте. Священники восхваляли не Бога, они восхваляли могущество, власть. Что бы ни делал власть имущий, он прав. Все эти шестнадцать тысяч женщин не были за ним замужем; только одна женщина была его женой, она затерялась в толпе.

Мои медитационные семинары проводились обычно в замечательном месте в Саураштре. Это прекрасная долина, окруженная лесами и горячими водными источниками. Эта долина называлась Тулсишьям. Шьям — это еще одно имя Кришны, поскольку его цвет был ни белым, ни черным, а как раз промежуточным, чуть синеватым.

«Шьям» значит темный, но не черный и не белый — как раз посредине. Такой цвет имеет свою красоту. Ведь белый однообразен, белая окраска не бывает так прекрасна; она не обладает глубиной. И то же с черным — он слишком черен, снова однообразие. Как раз посредине — и кожа кажется просвечивающей, обладает глубиной. Потому-то у всех индуистских богов один и тот же цвет, шьям.

Но я был в недоумении, ведь жену Кришны звали Рукмани, а храм в долине Кришны и одной из его подружек - Тулси. Это странный храм. Во всей Индии... я путешествовал по всей стране, но это странный храм.

В отдалении на холме, за большим деревом, есть маленький храм Рукмани, которая просто наблюдала оттуда, что происходит в долине, — обычный женский ум. Кришна плясал со своей флейтой и подружкой, а замужняя женщина, одинокая, пряталась вдалеке! Вы не увидите из долины храм Рукмани, но из храма Рукмани вам видна долина!

У власти есть собственное определение: это могущество и боязнь. Красота — это вещь, которую нужно отнимать, и вы должны вызывать страх своей властью.

Как раз сегодня я просматривал вырезки из прессы. В одном месте в Северной Индии две дюжины полицейских офицеров вошли в бедную деревню неприкасаемых — беднейших из бедных, шудр, — и изнасиловали женщин тех несчастных, особенно одну молодую девушку. Они волокли ее по дороге, насиловали, и нагнали большого страха на бедных людей своими винтовками. В соседних деревнях услыхали вопли, крик, странный шум, так что собрались люди из других деревень.

Увидя, что появляются другие люди, полицейские офицеры сбежали, и некоторые из них забыли забрать с собой винтовки. Вы не можете с винтовкой заниматься женщиной, вот им и пришлось отложить винтовки в сторону. Добравшись до своего полицейского участка, они решили, что те винтовки могут стать доказательством, и поэтому среди ночи они пришли снова и принялись избивать несчастных людей — чьих женщин, чьих дочерей насиловали, — чтобы вызывать страх, и те не сообщали, не рассказывали об этом. Тридцать семей были до того запуганы, что сбежали из деревни.

Теперь эти тридцать семей блуждают безо всякого крова улицами окрестных городов со своими малыми детьми, старыми матерями, старыми отцами, изнасилованными женщинами, изнасилованными девушками. И вся страна молчит. Никто не осудил этого. И я не думаю, что против тех полицейских офицеров будут предприняты какие-либо действия, потому что этот случай не исключительный!

Так было испокон веков — они насилуют женщин, они сжигают целые деревни, а против них не предпринимаются никакие действия. Напротив, их продвигают, потому что они люди могущественные. Кто позаботится о бедном и слабом? Кто позаботится об угнетенном и подавленном?

Поэтому каждое определение выявит вам кое-что об уме определяющего.

«Нет, красота грозна и могущественна, — говорят пылкие. — Как буря, сотрясает она землю под нами и небо над нами».

То, что вы говорите насчет красоты, — это не о красоте, это о вас. То, что вы говорите насчет Бога, это не о Боге, это о вас и вашей психологии. Так что берегитесь сети — не ловитесь в нее. Проследите, что вы говорите и почему вы говорите это, — и вы обнаружите причины внутри себя. Ваше видение не объективно, ваше видение субъективно.

Говорят усталые и утомленные: «Красота подобна нежному шептанию. Она говорит в нашем духе».

Усталые и утомленные... для них красота всего лишь шепот. Она говорит только в глубине их духа. Они не страстны, они не молоды, они не могучи; их определение изменилось.

Это произошло в великом калькуттском храме божественной матери Кали... уродливейшая вещь, которая до сих пор существует; прежде было много храмов такого типа. Каждый день животных убивали, и поклоняющимся раздавали их кровь и мясо как прасад, как дар Божий. Из-за того, что они жертвовались божественной матери, их кровь и их мясо освящалось и становилось святым.

Один человек все время интересовался каждым праздником, а в Индии праздников, пожалуй, больше, чем где бы то ни было в мире. Когда я был преподавателем в университете, я однажды подсчитал и обнаружил, что семь месяцев из двенадцати — праздники! Из оставшихся пяти месяцев с одним вы можете распрощаться, и остается всего лишь четыре месяца. Там столько богов, и каждому богу нужен праздник. Там столько религий, и каждой религии нужны свои праздники.

Этот человек был приверженцем Рамакришны. Он всегда приносил прасад, дар бога из храма Кали. И вдруг он перестал носить прасад. Обычно он брал туда животных, чтобы их убивали, — он был богатым человеком — и вот он прекратил это. Рамакришна спросил: «Что случилось? Прошло столько праздников, а ты не привел никакое животное для жертвы божественной матери Кали. Ты изменил свою религию?»

Тот сказал: «Вам, по крайней мере, я не могу лгать. На самом деле я потерял свои зубы и не могу есть мясо».

Божественная мать и жертвоприношение были просто оправданием. Теперь — из-за того, что он потерял свои зубы, состарился и не в силах есть и переваривать мясо, — вся та прежняя философия забыта. Все те объяснения не были истинными объяснениями, они были надуманными.

Так что осознайте, где вы рационализируете, и никогда больше не рационализируйте! В противном случае вам никогда не найти свою подлинную сущность, вы заблудитесь в джунглях лжи.

«Ее голос отступает перед нашим молчанием, как слабый свет, что дрожит в страхе перед тенью».

Это для усталых и утомленных. Красота уже не овладевает, это больше не довлеющая сила, которая притягивает, как магнит. Она становится слабым светом, что дрожит в страхе перед тенью.

Но беспокойные говорят: «Мы слышали, как она кричала в горах. И вместе с ее криками раздавался топот копыт, хлопанье крыльев и львиный рык».

У беспокойных всегда кошмары; для них даже сон не отдых. У них беспокойный день, беспокойная ночь, вся их жизнь не знает опыта расслабления. Для них красота нечто вроде крика в горах.

«И вместе с ее криками раздавался топот копыт... будто это поле брани... хлопанье крыльев и львиный рык».

Странные определения, подумаете вы, но если вы оглянетесь вокруг и спросите у различных людей их определение красоты, вы обнаружите столько же определений, сколько и людей.

Ночью говорят городские стражники: «Красота взойдет с зарею на востоке».

Он ожидает утра, ночной стражник, — для него красота выглядит как конец ночи и начало дня.

В полдень говорят труженики и путники: «Мы видели, как она склонилась над землей из окон заката».

Усталые, работающие целый день, они ждут и ждут — когда же сядет солнце. Для них красота — это закат солнца, значит, они могут возвращаться домой, отдыхать и спать.

Зимой говорят занесенные снегом: «Она придет с весной, шагая по холмам».

Они проецируют свои желания. Когда заснеженно и слишком холодно, они ждут прихода весны, шествующей по холмам.

А в летний зной говорят жнецы: «Мы видели, как она пляшет с осенними листьями, видели хлопья снега в ее волосах».

Халиль Джебран выражает различные точки зрения разных нужд, разных надежд, разных утешений.

Все это сказали вы о красоте.

На деле же говорили вы не о ней, но о своих неутоленных потребностях.

А красота — не потребность, а экстаз.

В этом утверждении он подходит очень близко к определению красоты — со всей возможной объективностью и по-человечески. Красота не потребность, это экстаз.

Это не снаружи вас, это глубоко в вашем существе, когда вы переполнены танцем жизни, когда вы так благословенны, что можете благословить все сущее, вы можете излить свои благословения на все сущее.