Русь нордическая - Валерий Дёмин

2. Именно в арктическом регионе находятся протоформы мегалитов: сейды — как первичные формы дольменов, инаксуиты — как протовизиры более поздних мегалитических обсерваторий типа Стоунхенджа и ему подобных.

3. Северные мегалитические комплексы указывают на то, что их строители уже имели развитые представления об астрономии и ориентировании и, кроме того, знали о свойствах энергетической структуры Земли и могли их использовать на практике.

4. Версию распространения мегалитов с севера на юг подтверждают и некоторые геологические данные. Именно на Севере, где древнейшие кристаллические породы выходят на поверхность, наличествует наибольшее скопление сеидов. Возможно, свойства самих горных пород послужили людям толчком для развития «технического» мегалитостроения, впос-лелствии слившееся с культовым? В пользу этой версии свидетельствует также и то, что сейдами часто именовали останцы и отдельные скалы. Сами сейды, как правило, состоят из пород магматического происхождения, которые ставились на скалы. Почитание трещин также наводит на мысль о знании свойств разломов. Плотность расположения сеидов плавно снижается с севера на юг, в южных частях больше концентрируясь на скалистых островах и на необычных в геологическом и ландшафтном отношении горах. Распространение сеидов практически заканчивается на стыке скандинавской и русской тектонических плит. Южнее линии Балтийское море — Ладога — Онежское озеро — Белое море сей-дов нет. Общее их количество, вероятно, в пределах 5000 —10000 экземпляров.

На основании вышеприведенных фактов можно сделать несколько предварительных выводов:

1) почитание сеидов является архаическим отголоском более древней веры, основанной на неизвестной системе знаний;

2) комплексы сейдов не могли быть построены с помощью примитивных технических средств и приемов. Если говорить о саамах, то логично предположить: либо раньше этот народ был более организован и многочислен, либо данные памятники сделаны другим, неизвестным народом, более развитым в научно-техническом отношении;

3) на основании сопоставления климатических, сравнительно-исторических и геологических данных наиболее вероятным временем появления культуры сейдов можно считать VII–IVтысячелетия до н. э.;

4) культуру, возводившую комплексы сейдов, можно характеризовать как мегалитическую по следующим признакам: умение перемещать и устанавливать крупногабаритные и тяжелые валуны; многоплановое внешнее сходство сейдов с мегалитами Европы, Америки, Азии; сходство приемов мегалитостроения сейдов и европейских мегалитов;

5) культуру строителей сейдов можно считать как автохтонной, так и заимствованной, но в любом случае окончательно сформировавшейся на Кольском полуострове.

Можно ли сейчас сказать, что разгадка тайн северных мегалитов близка? Нет, нет и еще раз нет! Арктика продолжает хранить тайны древнейшей истории.

Но вот еще в чем загадка: сами ли лопари соорудили сейды, которым они испокон веков поклоняются и одновременно стараются обойти стороной? Или же сейды — продукт деятельности иного, более древнего, народа (протоэтноса)? Так или иначе, христианские миссионеры (безразлично — православные, католические или лютеранские) во все времена вели беспощадную борьбу с древними каменными сооружениями на Севере, считая их творением нечистой силы. Одним из таких истребителей архаичной культуры и любых проявлений язычества стал царский воевода в Коле Авраамий (в миру Аверкий) Палицын (ок. 1550–1626), впоследствии проявивший себя как активный деятель Смутного времени и автор знаменитого «Сказания» об обороне Троице-Сергиева монастыря. Однако воеводство его на Мурмане ознаменовалось тотальными репрессиями против местного населения.

Воевода Аверкий Палицын подвинул ногой горшок с дымящимися гнилушками поближе единственная защита от несносного комарья (сей простой хитрости его научили монахи Печенегской обители). Стрелец Матюшка — он же толмач и кашевар (и вообще мастер на все руки) — посильнее тряхнул за шиворот плюгавенького, трясущегося от страха лопаря. В который раз, скороговоркой бормоча под нос, тот повторял свою неправдоподобную сказку: каменное сооружение, состоявшее из огромного ромбовидного камня, поставленного на три меньших камешка, должно бьггь, само улетело на какую-нибудь другую гору или вообще растворилось в воздухе.

— Думаешь, что говоришь? — воевода окончательно потерял терпение. — Где это видано, чтобы камни по воздуху летали!

Но, с другой стороны (Аверкий понимал это и безо всяких объяснений): даже если собрать вместе всех окрестных лопарей, им всем скопом не сдвинуть с места ту здоровенную булыгу, водруженную на камешки-ножки, которую он, царский воевода, собственными глазами видел здесь два дня назад. Проклятая страна колдунов! Не они ли извели государя Иоанна Васильевича, когда по его же царскому приказу из Лапландии доставили нескольких знаменитых шаманов. Но те царя лечить отказались — только взглянули на болезного да сказали: умрет к вечеру. Так оно и случилось… У-у-у, нужно было тогда же и сжечь их всех разом в срубе, а не отпускать домой подобру-поздорову. Да еще тайно несколько саней сундуками какими-то нагрузили. И отряд стрельцов в сопровождение дали. Где они теперь, эти сундуки и эти стрельцы? Выходит, через три года и спросить не у кого?

Но ничего, он, Аверкий Палицын, правды-истины добьется. Не добром — так каленым железом. Не станут же его уверять, что сундуки, три года назад привезенные из Москвы, теперь испарились — точно так же, как проклятущий языческий камень. Нет, сколько веревочка ни вейся — нужный конец рано или поздно сыщется! В Белокаменной перед отъездом на воеводство он осторожно попытался навести справки: кто, зачем, почему… Шепотом произносилось имя Малюты Скуратова, хотя сам Григорий Лукьяныч вот уж скоро пятнадцать лет, как погиб нехорошей смертью. А вот нынешний царский шурин Борис Годунов, коему Малюта, кстати, приходился тестем, так зыркнул на Аверкия черными угольями глаз, что новоиспеченному воеводе сделалось не по себе. (Аверкий, конечно же, не подозревал, что менее чем через год подвергнется жесточайшей опале, будет разжалован, сослан на Соловки, пострижен в монахи, из жестокого воеводы превратится в смиренного инока и получит новое имя — Авраамий. Причина же одна — неуемная любознательность и попытка приобщиться к чужим тайнам.)

Воевода ни на минуту не сомневался, что догадался, где мог быть упрятан московский груз. Как ни темнили сопровождавшие его опричники, а сундук — не иголка: в сюге сена не потеряешь. В Коле груз переложили на оленьи упряжки и укатили вместе с шаманами в неизвестном направлении. Из гарнизонных стрельцов взяли всего-то двоих, да и тех опосля увезли с собой в Москву. Что там с ними дальше произошло — одному Господу Богу известно. Местные стрельцы смекнули, что про то тайное царское дело вообще лучше помалкивать. Но разве от воеводы что-нибудь скроешь? Тоже, небось, не об одной своей мошне печется…

Шаг за шагом, слово за слово, и у Аверкия Палицына сложилась почти что полная картина произошедшего. (Вот только поделиться своими мыслями не с кем; как и стрельцы, он понимал, что надежнее всего держать язык за зубами.) Еще до выезда из Москвы воеводе стало известно, что где-то здесь, в Лапландии, на родине колдунов, существует подземное укрытие, где закоренелые язычники прячут своих идолов, и не только их одних. Подземные чертоги столь обширны; что в них может скрыться целый народ — не слишком большой, конечно, но для лопарей в самый раз будет.

А еще всезнающие стрельцы сказывали, что подземный город тот лопарский совсем недалеко от Колы находится. Только вот под какой горой именно — сказать трудно. Лопари про то никогда и никому не скажут, стрельцам же знать сие вообще вроде бы ни к чему. Но говорят, проход в подземный город незаметен, не всякому он открывается, а перед чужими да лихими людьми и вовсе исчезает. Указывает вроде бы на то заколдованное место огромный камень на бесовских ножках (по-лопарски сейдом именуемый). Да разве нужный отыщешь: здесь таких камней-сейдов хоть пруд пруди.

«Ну, насчет того, что никому и никогда не скажут; это мы еще посмотрим, — сразу же заключил про себя воевода. — И не у таких плюгавцев языки развязываются, когда раскаленными щипцами им мясо от костей начинают отдирать». И, действительно, первый же лопарь, коего стрельцы доставили с выселок, заговорил тотчас же, как только к его носу поднесли нагретое до красна железо. Он указал и на ничем не примечательную сопку на берегу залива, и на камень-сейд на ее вершине, возле которого, по его сведениям, и находится проход под землю.