Рожденная во льду - Нора Робертс

– Однажды она призналась мне, что в шестнадцать лет сбежала из дому – хотела избавиться от родителей и от любых ограничений. Дескать, они ее достали. Такой скандал подняли, когда узнали, что она курит марихуану и спит с мальчиками. Хотя какое им дело? Это ведь ее жизнь! Короче, она ушла от них и приехала в Сан-Франциско. Началось все с игры в хиппи, а кончилось серьезной наркоманией. Она перепробовала кучу всякого дерьма. Чтобы покупать его, ей приходилось побираться или продавать свое тело.

Признавшись, что его мать была проституткой и наркоманкой. Грей ждал, что Бриана будет шокирована, однако она по-прежнему спокойно и настороженно смотрела на него, не издавая ни звука. Он пожал плечами и продолжал свой рассказ:

– Ей было, наверное, лет восемнадцать, когда она забеременела мной. Она говорила, что не решилась на аборт, поскольку два уже сделала и боялась последствий. Кто мой отец, она твердо не знала: в то время у нее было три более или менее постоянных любовника. Один из них стал ее сожителем. Когда мне исполнился год, этот сожитель ей надоел, и она сошлась с другим. Тот поставлял ей клиентов и наркотики, но рука у него была тяжелая, и, не выдержав побоев, она его бросила.

Грей погасил сигарету и довольно долго молчал, ожидая реакции Брианы. Однако она не произнесла ни слова.

– Так прошло несколько лет. Насколько я понимаю, без особых изменений. Она переходила от одного мужчины к другому и все больше привыкала к наркотикам. Мне кажется, у нее был типичный характер наркоманки. Меня она шпыняла, но сильно бить – не била, для этого требовалось слишком много усилий v заинтересованности. Выходя на улицу в поисках клиентов или наркотиков, она запирала меня в комнате. Мы жили в грязи и в холоде. В Сан-Франциско бывает жутко холодно. Из-за этого и случился пожар. Кто-то в нашем доме уронил обогреватель. Мне тогда было пять, и я опять сидел один взаперти.

– О господи, Грейсон! – ахнула Бриана. – Господи!

– Я проснулся в чаду, – по-прежнему отстранение рассказывал Грей. – Комната была полна дыма. До меня доносились крики и вой сирен. Я тоже закричал и забарабанил кулаками в дверь. Я задыхался, меня обуял ужас. Помнится, я упал на пол и заплакал. Потом в комнату ворвался пожарник. Как меня выносили из здания, я не помню. Очнулся в больнице. У кровати сидела хорошенькая девушка с большими голубыми глазами и нежными ручками. Она работала в отделе социальной помощи. Рядом с ней стоял полицейский. Увидев его, я сразу занервничал, потому что меня уже приучили не доверять властям. Взрослые начали меня расспрашивать, знаю ли я, где моя мать. Я не знал. Когда я поправился, меня определили в приют. До тех пор, пока не найдется моя мать. Но она не нашлась. Я ее больше никогда не видел.

– Она не пришла за тобой?

– Нет. И не могу сказать, что я много потерял. В приюте, по крайней мере, было чисто, и нас регулярно кормили. Правда, жизнь там подчинялась строгому распорядку, а я к нему не привык. Многих детей усыновляли, но я постарался, чтобы со мной этого не произошло. Мне не хотелось иметь приемных родителей, неважно, плохих или хороших. Я добился того, что меня сочли неуправляемым. И был этим очень доволен. Мне нравилось быть трудным ребенком, таким образом я выделялся из общей массы детей. Я с удовольствием играл роль сорвиголовы, который за словом в карман не лезет и всех посылает куда подальше. Я постоянно нарывался на драки, потому что был сильным, ловким, и обычно одерживал верх над противниками. – Грей помолчал и со смешком добавил: – На самом деле я был чертовски предсказуем. И это самое ужасное. Я был продуктом среды, в которой прошло мое раннее детство, и ни одному воспитателю, психологу или социальному работнику не удалось найти ко мне подход. Мать научила меня ненавидеть начальство. Это было единственное, чему она меня научила.

– Но в школе, в приюте… с тобой хорошо обращались?

– Как ты думаешь, человек может быть доволен, чувствуя себя безликой единицей, порядковым номером, психологической проблемой? Тем более что там таких, как я, было пруд пруди. Да, конечно, теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что кому-то действительно было до меня дело, некоторые педагоги старались меня полюбить. Но они были моими врагами. Их вопросы, тесты, правила и требования сидели у меня в печенках. Поэтому я последовал примеру матери и в шестнадцать лет сбежал из приюта. Сбежал и стал жить своим умом. Правда, я не прикасался к наркотикам и не торговал собой, но что касается всего остального… тут я не отличался особой разборчивостью. – Грей заходил из угла в угол. – Я воровал, мошенничал. Однажды парень, которого я пытался обдурить, чуть не вышиб из меня мозги. Окровавленный, со сломанными ребрами, я еле доплелся до своей комнатушки и, поразмыслив, пришел к выводу, что хорошо бы подыскать более безопасный способ зарабатывать себе на хлеб. Я отправился в Нью-Йорк и довольно долго сшивался на Пятой авеню – торговал часами. Потом начал пописывать рассказики. В приюте мне дали приличное образование. У меня были склонности к литературе. В шестнадцать лет я, конечно, не желал себе в этом признаваться, но к восемнадцати поумнел и счел, что писательская карьера – это не так уж и плохо. Плохо было другое: я вдруг почувствовал, что становлюсь очень похожим на свою мать. И решил стать другим человеком. Я поменял имя, постарался изменить характер. Устроился на работу в кафе. Мало-помалу мне удалось распроститься с сукиным сыном, которым я был до восемнадцати лет, и стать Грейсоном Теином. Поэтому я предпочитаю не вспоминать прошлое. Это бессмысленно.

– Не бессмысленно, а больно, – прошептала Бриана. – И тебя это бесит.

– Может быть. Но главное, я теперешний не имею никакого отношения к прежнему.

Бриане очень хотелось возразить, что человек не может отказываться от своего прошлого, однако вместо этого она сказала:

– Я люблю тебя таким, какой ты сейчас. Неужели тебе неприятно это осознавать? Неужели тебя раздражает моя жалость к несчастному ребенку, которым ты был когда-то? Почему я не могу восхищаться тем, что из трудного подростка вырос выдающийся человек?

– Бриана, прошлое не имеет значения. Во всяком случае, для меня, – не сдавался Грей. – Ты – другое дело. Твои корни теряются в глубине веков. Ты чувствуешь свою связь с историей, с традициями. Потому для тебя и будущее так важно. Ты строишь долгосрочные планы, а я нет. Я не могу надолго загадывать. Не могу и не хочу, черт побери! Для меня существует только настоящее.

«Неужели он думает, что после всего сказанного я его не пойму», – изумилась Бриана.

Она так хорошо представляла себе Грея в детстве – маленького, но уже битого жизнью. Он боялся прошлого и будущего, а потому судорожно цеплялся за настоящее, стараясь урвать кусок побольше.