Спасенная книга. Воспоминания ленинградского поэта. - Лев Друскин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И холодный ответ:
— Мне это все равно. Я продаю — они покупают. Кто даст за лист не триста, а четыреста, тому и продам.
Невольно прикидываю про себя. В романе — листов сорок. Значит, шестнадцать тысяч. И ведь речь пока только о журнале.
Юрий Сергеевич родился в 1930 году. В 57-ом, в лифте Дома книги, изрядно уже накачавшись, он кричал незнакомому человеку — моему приятелю Михаилу Тартаковскому:
— Пойдем! Выпьем коньячку! Я ставлю. Я первый чукча о котором написали в Большой Советской Энциклопедии!
Эту его гордость я понимаю и разделяю.
Тогда же он получил телеграмму от Хемингуэя:
'Так держать, Рытхеу!"
Но, поставив творчество на поток, молодой писатель быстро свел на нет свои первые успехи.
Кстати, о коньяке. Когда-то Юра пил по-страшному. Весь налет культуры ссыпался с него, как штукатурка. Но с помощью Гали он спасся от зеленой гибели.
В любой компании он демонстративно ставит перед бой фужер и бутылку лимонада.
356
Срывается он два раза в году — у себя в Уэллене. Он пьянствует сам, спаивает весь поселок, и Гале не однажды приходилось покупать билет и лететь ему на выручку.
На Чукотке Рытхеу — Бог. Его сопровождают самые знатные люди — начальник КГБ и секретарь обкома. На военных кораблях капитаны закатывают банкеты в его честь.
Юрия Сергеевича всегда ждет двухкомнатная квартира окнами на бухту Провидения. Он показывал мне слайды, и я сошел с ума от этой призрачной красоты.
С Севера приходили от него смешные письма:
"У нас тут две собаки. Одну зовут Кагор, а другую — Вермут. Они передают привет Геку".
Встречались и фразы довольно противные, явно рассчитанные на посторонний глаз:
"Вчера бушевала пурга. Напротив ресторана стоит памятник Ленину, и кто-то надел ему на голову дорогой малахай. Пожалел Ильича — не замерз бы".
Но Рытхеу ездит не только на Север. Эфиопия, Уганда, Танзания — куда его не заносило? А вот и Вьетнам…
— Во Вьетнаме меня любят.
Юра говорит, что он представитель ЮНЕСКО и что о каждой стране он должен написать отчет всего на полторы странички.
Он снимает номера в фешенебельных отелях, живет за границей дольше, чем в Советском Союзе, привозит чемоданы барахла.
Откуда у него столько валюты? Кто он — шпион? Святой? Или выполняет другие деликатные поручения?
Вот он сидит напротив меня на диване, в красивой сильной позе, непринужденно подогнув ногу, Рытхеу Юрий Сергеевич — человек, придумавший себе имя и отчество, мой собеседник, только что написавший на подаренной книге:
"Лиле с Левой — сердечно, по-соседски, на всю жизнь".
Его узкие глаза под импортными очками дружелюбно поблескивают, и я покупаюсь на это дружелюбие.
— Юра, — говорю я, — я не люблю мешать товарищеские отношения с деловыми. Но тут все очень серьезно. Вспомни
357
на минуту, что ты секретарь Союза писателей и представь что я у тебя на приеме. Решается вопрос о квартирах. Я всю жизнь — 54 года — теснюсь в коммуналке и мне страшно, что нас опять облапошат. Не можешь ли ты поставить вопрос на Секретариате?
С отвращением слышу в своих словах просительные нотки, стараюсь разбавить их шутливой интонацией.
Но Рытхеу, будто подыгрывая, и вправду превращаем в секретаря, причем далеко не в лучшего.
За стеклами уже не глаза, а льдинки.
— Не люблю я мешаться в эти дрязги, — бормочет он — ну, попытаюсь.
Весь день я лежу, как оплеванный. Потом думаю:
"Черт с ним, все-таки квартира…"
Осень. Мы переезжаем в город. Наступает день секретариата.
Четыре часа, шесть, восемь — телефон молчит. В десять переволновавшись до предела, звоню сам.
— Здравствуй, Юра.
— Здравствуй.
— Ну как там?
— Что?
Издевается или не понимает? Ведь мы дня два тому назад напоминали Гале. Она справилась и ответила: "Юра помнит".
Уже почти догадываясь, продолжаю мучительный диалог.
— Как с нашей квартирой?
— Об этом вопрос не ставился.
Не ставился? Но ведь он сам обещал его поставить. Говорю упавшим голосом:
— Ну извини, что побеспокоил.
И равнодушное:
— Ничего. Пожалуйста.
Дистанция! Как я мог позабыть о дистанции? Так мне надо!
А к портрету добавляется еще один штрих. Рытхеу добродушен, обаятелен, улыбчив. Из спортивного интереса (если
358
не надо мстить) никому не причинит зла. Но понятие "помочь другому" в нем попросту атрофировано.
Новое лето. Рытхеу заходит к нам каждый день, как ни в чем не бывало. Поставил на место — и ладно. А я (по-моему, разумеется) продумал табель о рангах — и тоже ладно.
К тому же, интересно с Юрой необыкновенно. Фантазия его неистощима и отличить правду от вымысла не так уж легко.
— На Севере один журналист подписывается псевдонимом Корней Чукотский.
— Юра, да ты выдумал!
Смеется.
— Недавно на Ленфильме обсуждался мой сценарий. Все, как один, приняли его в штыки. А я вышел и сказал:
"Культурные люди, а истории не знаете. Когда в римском сенате принималось единодушное решение, оно вызывало сомнение и считалось ошибочным".
Я в телячьем восторге от мудрости римского сената и лишь на следующий день соображаю, что Юра все выдумал, начиная с Ленфильма. Там его сценарии проходят беспрепятственно.
Бывают баечки и погрубее. Юра без чьей-либо помощи переместил на своей веранде всю мебель — громоздкую и тяжеленную.
Я похвалил:
— Ну, Юра, ты проявил настоящую мужскую доблесть.
— Настоящая мужская доблесть не в этом.
— А в чем?
— Мне недавно задала подобный вопрос одна дама, и я тут же на деле показал ей, в чем такая доблесть заключается.
Все это говорится при Гале, которая бледнеет от ревности, но не смеет и пикнуть. А через неделю опять:
— Танцевал с женой президента Маркоса. Тридцать шесть лет бабе, а тело такое крепкое — просто на удивление.
359
Все это с намеком, что не только танцевал и, конечно, опять при Гале.
Галя бледнеет, но тщеславие сильнее ревности, и фотография президентши, большая и красивая (по-моему, массовый выпуск), висит на самом видном месте.
У Юрия Сергеевича любовь к солененькому органически входит в присущий ему цинизм. А цинизм этот не поддается описанию.
Вот снова в "Ленинградской правде" его заметка: "Размышляя над статьями новой советской конституции, я понял…"
— И долго ты размышлял над статьями новой советской конституции? — ехидничаю я.
Реакция мгновенная.
— Пятнадцать минут, — отвечает он, но сразу под каким-то предлогом выходит, остерегаясь насмешек.
Сам он позволяет себе шутки довольно рискованные:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
