Ректорша со шпаргалкой - Ксения Мур

— Успеем ли мы до следующего года? — преподаватели, которые сначала желали мне “долго и счастливо жить”, наконец смирились и начали логичнее мыслить. — Объем работы очень велик.

На самом деле профессорам подобное нововведение также облегчит работу. Им не нужно будет объяснять студентам, зачем им этот предмет, если он и близко им никогда не пригодится. А что такое учить тех, кто уже выбрал профиль и направление обучения? Одно удовольствие! Ну, почти, все же студенты есть студенты.

— Надо успеть, нам будет проще.

Все так хорошо шло, как по маслу. Магазин заработал, первые гороскопы, амулеты и травы пошли в продажу. И пусть пока ажиотажа огромного не было, люди присматривались к диковинке, относились пока с недоверием, но по крайней мере мы смогли окупить расходы на аренду и зарплату Марлин. И еще немного оставалось, чтобы отдавать часть студентам, которые усердно работали над пополнением ассортимента. На нужды академии пока ничего не оставалось, но это такое, временное. Я была уверена, что совсем скоро мы сможем понемногу и зарабатывать, нанять еще несколько работников, начать ремонт и обновить учебный инвентарь.

Всё было прекрасно. И это невероятно пугало! Тревожность росла каждый день, я будто ждала приближения урагана, который сметет все, чего я успела достичь. По ночам мне снилось разъяренное лицо герцога Назурийского, а взгляды неприкрытой ненависти от его сынишки, которыми тот щедро одаривал меня при каждой встрече, только наводили еще больший страх.

Я ждала удара от этих мерзавцев. Они не могли забыть эту оплеуху от меня и жить дальше, словно ничего не произошло. Но и отвечать какими-то действиями не спешили, словно продумывали такую ​​месть, которая меня со свету сживет. И пусть я не делилась этими мыслями с Ингирисом, он все равно, как и я, все больше волновался. Это было заметно.

— Слушай, — в один из уютных вечеров, чтобы отвлечься от нервотрепки, я осторожно спросила мужа, — а что с твоими родными? Ты с ними поддерживаешь связь?

— Надо же, целых три месяца вытерпела и не пыталась узнать, не похоже на тебя. Ты точно моя жена? — весело прыснул он, хотя плечи его одеревенели, показывая, что тема слишком болезненна.

— Не знаю, надо подумать. А мы были женаты? — притворно удивилась я. На получившей щипок за одно интересное место, которое обычно приключения своему хозяину находит.

— Что-то не смешно после того, как ты действительно оказалась не Алиссией, — Ингирис, несмотря на серьезный тон, продолжал улыбаться.

— Это точно! — засмеялась я. — Но ты пытаешься избежать ответа.

— Да нечего говорить, — дернул плечом мужчина и немного осунулся. — Я отдал управление родом Натану и только ставлю подпись, если она нужна. А это не так часто бывает. Ну еще пару ритуалов должен буду провести, когда придет пора.

— Неужели твоя родня даже не пыталась с тобой наладить отношения?

— Может, и хотели бы, но я еще в тот день, когда принимал род, четко дал понять, что не все можно забыть и простить.

Больше я его об этом не расспрашивала. Ингирис взрослый мужчина и знает лучше меня, что он пережил и хочет ли он снова мириться с семьей. А если решит, что можно и что-нибудь наладить, то я буду рядом, чтобы его в этом поддержать.

А через несколько дней после этого разговора мои страхи и волнения стали более чем реальными. Герцог Назурийских нанес сокрушительный удар.

Я как всегда сидела в кабинете, и занималась реформированием начального процесса, а именно созданием факультетов и деканства. Конечно, такие серьезные изменения нельзя было ввести с наскока, они требовали капитальной подготовки.

Но именно в этот момент я почувствовала странную слабость, не естественную, будто из меня энергию качали. А еще — резкая боль в груди, словно кто-то вонзил в сердце тупой нож и прокручивал, прокручивал, прокручивал…

Из-за этой неистовой боли, я не могла даже расслышать кричащих в коридоре, не могла выйти, чтобы узнать, что произошло. Упав на колени, свернулась в позе эмбриона, едва могла дышать, настолько сильно болело. Хотелось выть раненым зверем, кричать во всю мощь легких, но не получалось даже писк выдавить из себя. Оставалось только хрипеть и хватать воздух ртом, чтобы не задохнуться.

Именно такую, жалко слабую, меня увидели ворвавшиеся в кабинет: королевская стража.

— Алиссия Ваэльская, по приказу Его величества вы лишены должности ректора академии Радук и арестованы.

— Не трогайте ее! — кричал Ингирис. В его голосе я слышала самую чистую ярость смешанную с диким рычанием. Если бы не знала, что он не умеет превращаться в животное, решила бы, что мужчина вот-вот обернется хищником и бросится грызть глотки врагам.

И все же слышать слышала, а видеть не могла. Перед глазами все плыло, темнело, словно кто-то свет выключил. Казалось, что еще пару секунд и даже сознание покинет меня, чтобы отправить в небытие, чтобы я не мучилась. О, как мне этого хотелось! Чтобы больше не ощущать ту сумасшедшую боль, чтобы не слышать, как мадам Перлигор пытается донести страже, что так нельзя, чтобы студенты так громко не шептались.

Но к сожалению, спасательная тьма так и не пришла ко мне: ни тогда, когда часовые подхватили меня под локти, заставляя подняться на ноги, ни тогда, когда я не в силах стоять на своих двоих, оседала назад. Не пришла она и тогда, когда стражники тянули меня, полусознательную, по коридору на глазах у всех студентов и преподавателей, чьи взгляды жгли мне спину еще долго после того, как мы покинули стены академии.

— Вы что слепые? — Ингирис почему-то был рядом. Возможно, его задержали за препятствование стражникам? Он мог броситься в драку, чтобы меня защитить — мой храбрый герой. — Ей плохо, вы не видите?! Ей нужен лекарь!

— Судьбу Алиссии Ваэльской будет решать Его величество, — пустым, словно оставленным жизнью, голосом отвечал часовой. — Приказа помогать ей не было. Мы должны доставить вас во дворец.

— Труп вы доставите во дворец, если не поможете Алиссии сейчас же!

— Значит, такова ее судьба.

Дальше я уже почти ничего не слышала. Лишь иногда пробивался тихий, озабоченный голос Ингириса, которым он умолял меня держаться и бороться. Может кто-то еще что-то говорил, но мне заложило уши, а может, двигались мы в тишине, поэтому ничего и не слышно было. Одно